У Маркуса свело живот от… Неужели это ревность?

Какая нелепость! Он едва успел с ней познакомиться, к тому же она решила никогда не выходить замуж, и в довершение всего она приходилась родственницей той самой Изабелле Дорринг, виновнице всех его бед.

– Если граф Пенленд – ваш дядя, то почему ваши родители не отправили вас в Лондон для, так сказать, выхода в свет?

Кэт смерила его взглядом, полным презрения.

– Чтобы меня выставляли напоказ на этой вашей ярмарке невест, словно призовую свинью?

Маркус рассмеялся. Она была недалека от истины.

– Ну, насчет свиньи вы погорячились. Сравнение с породистой лошадью подошло бы больше.

– Не такая уж породистая. Как бы там ни было, мама мне ничего такого никогда не предлагала. Папа и граф не очень ладят. Папа называет его старым кичливым зазнайкой.

– Отчасти я с ним согласен. – Граф был гораздо старше Маркуса, но с сыном графа Маркус учился в школе. – Но виконт Эджедон еще хуже.

Кэт одобрительно улыбнулась, и у Маркуса едва не отрасли крылья.

– Так и есть, – кивнула она. – Когда граф с семьей приехал в Лавсбридж на свадьбу Тори, все у нас было ему не по нраву. Но самая противная в этой семейке дочь графа Джульетта. Они с Тори одногодки, и она замужем за виконтом…

– Апплтоном, – закончил за нее Маркус. – Крайне неприятный тип.

– Да, за ним. Он коротконогий и лысый. Мне ее откровенно жаль. Но ей, только представьте, жаль меня! На свадьбе она решила мне посочувствовать. Распиналась о том, как мне, наверное, обидно, провожать замуж младшую сестру, и уверяла, будто у меня еще не все потеряно, и, как знать, я еще могу приглянуться приличному жениху, хотя лучше будет, если приучу себя к мысли, что придется выйти за фермера.

Кэт шумно перевела дыхание. Заметно было, что держать свой гнев в узде ей удается с трудом.

– Вы не одна находите эту женщину одиозной, – сказал Маркус.

– Вы меня не удивили, – улыбнулась она. – К счастью, на свадьбу Рут никто из них не приехал, хотя на свадьбу Мэри мы их ждем, – со вздохом добавила Кэт и остановилась перед дверью в церковь. – Я еще могу потерпеть разглагольствования Джульетты на тему брака и семьи – она как приедет, так и уедет, но вот мама – другое дело. Она никак не хочет оставить попытки выдать меня замуж.

Маркус не понимал, почему мисс Хаттинг так решительно настроена против брака. У него самого причина не жениться была уважительная, но для всех прочих людей нет ничего более естественного и благоразумного, чем брачный союз.

– Уверен, ваша мама не желает вам ничего плохого. Она лишь хочет, чтобы вы были окружены заботой, – сказал Маркус, распахивая перед ней дверь церкви.

Кэт взглянула на него с неприязнью, прежде чем ступить в прохладную полутьму.

– Да, так оно и есть.

– Даже если вы не видите в браке иных плюсов, кроме перспективы поменять обстановку, вы могли бы выйти замуж уже ради того, чтобы жить в более комфортных условиях, чем те, в которых находитесь сейчас. У вас, по крайней мере, был бы собственный дом.

– Какую цену мне пришлось бы заплатить за улучшение жилищных условий? – выразительно хмыкнув – чего не позволила бы ни одна столичная леди – спросила Кэт и тут же сама ответила: – Мне пришлось бы взвалить на себя всю работу по обслуживанию мужа: готовить для него, убирать, стирать и чистить его одежду, вынашивать и рожать детей, растить их. На себя времени вообще не остается. Нет уж, спасибо, мне такого счастья не нужно, – заключила Кэт и указала на доску, покрытую многочисленными листовками. – Вот здесь у нас принято вывешивать объявления.

– Вы не хотите иметь детей? – Черт, зачем он ее об этом спросил? – Маркус воткнул кнопку в дерево. В отличие от Кэт он хотел детей. У него щемило сердце, когда ему попадалась на глаза няня с детьми. Глупое желание. Если только ему не повезет и первым ребенком не будет девочка, он никогда не увидит свое дитя, не говоря о том, чтобы услышать его смех или наблюдать за тем, как малыш делает первые шаги.

Маркус уже размышлял о том, не завести ли ему бастардов, если найдется женщина, готовая рожать внебрачных детей от Проклятого герцога, но отказался от данной затеи, посчитав, что не имеет права наказывать невинное дитя, лишая его или ее права носить его имя и пользоваться всеми привилегиями.

– Нет, – не слишком уверенно произнесла Кэт и пояснила: – С детьми слишком много хлопот.

– Вообще-то я этого не знаю и едва ли узнаю.

– Вам пора выбросить из головы дурные мысли. Вы – хозяин собственной жизни, а не глупое проклятие.

– Это, как вы выражаетесь, глупое проклятие распоряжается моей жизнью, хочу я того или нет.

Если бы Маркус мог снять проклятие со своего рода, перестав думать о нем и решив, что его не существует, все было бы проще. Тогда бы он мог жениться, завести семью и жить обычной жизнью, как прочие в его окружении. Но для него вступление в брак равносильно подписанию смертного приговора самому себе.

– Тогда вам придется просто поверить мне на слово. Как только у женщины появляются дети, времени на себя у нее не будет уже никогда. Я сужу по своей матери.

Они вышли из церкви на воздух, теплый весенний воздух, наполненный волнующими ароматами.

– Десять детей – действительно много, – заметил Маркус, щурясь от яркого солнца.

«Имеет ли мисс Хаттинг представление о том, каким образом были зачаты эти десять детей? Наверное. Она живет в деревне, наблюдала за животными…»

Впрочем, акты соития у животных и людей сильно отличаются. По крайней мере с точки зрения поэтов. Хотя личный опыт Маркуса свидетельствовал о том, что кроме физической разрядки совокупление не дает ничего.

Легкий ветерок играл прядью золотисто-рыжих волос Кэт. Она сердито подула на волосок, что норовил попасть в глаз.

– Да, десять – много, но вы ведь помните, что две мои сестры тоже замужем. Так вот, у каждой из них всего по два ребенка, но они могут часами говорить о том, как тяжело у них проходит прорезывание зубов, о детском плаче, о простудах и так до бесконечности. – Кэт шла по тропинке, ведущей к подножью холма и дальше к дороге. – Я хочу от жизни большего. Мечтаю совершить что-нибудь значительное.

– По мнению многих, нет ничего важнее, чем вырастить и воспитать достойную смену. Дети – наше будущее.

Будущее, которое ему не дано увидеть. Чертово проклятие насмерть приковало его к прошлому. Возникновение новой жизни обрывает жизнь отца. Как, черт побери, смеет мисс Хаттинг рассуждать о рождении и воспитании детей так пренебрежительно?

– Ваше будущее. Я понимаю, о чем вы.

– Понимаете? Слабо в это верится. О «глупом проклятии» мисс Хаттинг говорить не стала, и на том спасибо.

– Ваше имя и ваш титул продолжат жить после того, как вас не станет, – промолвила она, подняв голову. – А что остается после ухода женщины? Мы отдаем все: нашу жизнь, собственность, даже свое имя мужу. Наши тела превращаются в сосуды для вынашивания детей, не более. Детей, которые продолжат род мужа. А я так не хочу! Я мечтаю оставить после себе нечто такое, что будет носить мое имя.

Кэт дошла до того места, где тропинка уперлась в дорогу, и остановилась.

– Куда мы двинемся? – спросила она.

– Я иду к дому старой девы, – с упором на первое слово ответил Маркус. Никаких «мы» у него и мисс Хаттинг быть не может. – Мистер Уилкинсон дал мне ключи, чтобы я мог осмотреть дом, после того как прикреплю объявление на двери.

Если Маркус и рассчитывал осадить мисс Хаттинг или даже оскорбить ее чувства, его ждало разочарование. Она либо не поняла намек, либо сделала вид, будто не поняла.

– Как хорошо! Мисс Франклин никогда меня к себе не приглашала. Я очень хочу увидеть дом изнутри, тем более что, – Кэт обворожительно улыбнулась, – я очень рассчитываю там вскоре поселиться.

Нахальная девчонка! Надо бы отчитать ее за дерзость. И отправить восвояси. Но она не пыталась хитростью втереться к нему в доверие, да и в деревне правила хорошего тона отличаются от столичных. К тому же мисс Хаттинг ясно дала понять, что как мужчина он ее не интересует.

И, самое главное, ему совсем не хотелось с ней расставаться.

Маркус себя не узнавал. Он никогда не навязывал свое общество женщине, которая не испытывала к нему никаких чувств, но сейчас он был на волоске от того, чтобы забыть о том, о чем джентльмен забывать не имеет права ни при каких обстоятельствах. Впрочем, если у Маркуса помутится рассудок, мисс Хаттинг напомнит ему о том, что такое хорошо и что такое плохо, ударив по голове чем-нибудь тяжелым, что подвернется под руку. В этом он может на нее положиться.

Итак, Маркус уступил. Но уступил ее желанию или своему?

– Разве вам не страшно при мысли, что вы обрекаете себя на пожизненное одиночество? – спросил он, когда они переходили дорогу. Знает ли она, что такое муки одиночества?

Мисс Хаттинг рассмеялась:

– Когда я думаю о том, что рядом со мной никого не будет, мне хочется танцевать от радости. Ваша светлость, я так давно мечтаю об этом! Особенно если Мэри ночью толкает меня в спину своим острым локтем. Одиночество – это рай.

Нет, это не рай, а ад. Маркус пытался сбежать из этого ада, бросаясь в водоворот столичной жизни, но с прискорбием признал, что одиноким можно себя чувствовать и в гуще толпы.

Прикрепив объявление к двери, Маркус полез в карман за ключом.

– А как насчет любви, мисс Хаттинг?

– А при чем тут это?

– Ну как же? Я полагаю, все женщины мечтают о любви.

Маркус сунул ключ в замок и повернул его.

– Я люблю своих родителей, братьев и сестер. – И снова эта усмешка, которая, странное дело, удивительно ей шла. – Но я бы любила их еще сильнее, если бы жила здесь, через дорогу от них.

Как можно так легкомысленно относиться к жизни? Маркус толкнул дверь сильнее, чем требовалось, чтобы распахнуть ее.

Чтобы не выйти за рамки приличий, нужно молчать. Маркус пропустил Кэт вперед. Если бы не этот вызывающе дерзкий взгляд, Маркус сумел бы удержать язык за зубами.