Салли Маккензи - Любви вопреки

– Мне идти за тобой?

– Мяу!

Маркус опасливо огляделся. Слава богу, поблизости не было никого, кто мог бы увидеть, чем он занимается. Кошка свернула за угол. Маркус постоял немного, но, решив, что терять ему нечего, пошел за Поппи. Она повела его мимо пристройки с односкатной крышей – там, наверное, раньше держали лошадь, и дальше через калитку в сад.

– Чертов плющ, – пробормотал он, с опаской глядя на ощетинившийся колючками куст, в который едва не угодил головой. Плющ так разросся, что тропинка стала непроходимой. Освобождая ноги от намотавшихся на них побегов, Маркус мысленно внес расчистку тропинки в список первоочередных задач, какие должен поставить перед Эмметом. Поппи сидела возле двери на кухню и вылизывала лапы.

Маркус проделал остаток пути, внимательно глядя под ноги, чтобы не упасть, переступая через густо переплетенные побеги.

– Ты считаешь, что мне следует постучать и в эту дверь тоже? – спросил он у кошки.

Поппи молчала, словно не могла поверить, что на свете бывают такие тупые создания.

– Понятно. Думаю, ты меня поэтому сюда и привела.

Кошка чихнула и продолжила умываться, на сей раз занявшись ушами. Маркус постучал, но вновь не получил ответа. Собственно, иного он и не ждал.

– Видишь? Эта дверь ничем не лучше той, что с противоположной стороны. Я бы сказал, эта дверь даже хуже. Чтобы подойти к парадной двери, мне не пришлось рисковать жизнью.

Поппи зевнула.

– Итак, у тебя есть еще какие-нибудь блестящие идеи?

Да, плохи его дела. Сейчас он беседует с кошкой, а что потом? Станет вести диспуты с собакой?

Поппи уставилась на замок.

– Никого нет дома, я же тебе говорил.

Поппи мяукнула, поднялась на задние лапы и принялась скрести замок передними.

– Какое ты упрямое создание, – вздохнул Маркус и взялся за замок. – Ты же видишь…

И тут дверь открылась.

25 июня 1617 года. Маркус приехал в Лавсбридж. И сразу ко мне. Бедняга! Его ужасная мать принуждает Маркуса жениться на дочери богатого герцога, но он этого не хочет. Маркус любит только меня, и – я сейчас покраснела – показал мне сегодня днем, как сильно. Я даже не представляла, как то, что называют такими нехорошими словами, может быть таким прекрасным и чудным. Теперь я прихожусь ему женой во всех смыслах, кроме одного. Он пока не дал мне своего имени.

Из дневника Изабеллы Дорринг

«Негодяй! Подлец! Грязный развратник!»

Кэт мерила шагами спальню. Она пришла сюда для того, чтобы, упав на кровать, выплакать свою боль, но, к тому времени как поднялась на второй этаж, гнев и возмущение вытеснили жалость к себе, и плакать расхотелось.

Чертов распутник. Герцог Харт посмел сделать ей предложение через несколько дней после того, как обнимался под кустом с какой-то полуголой лондонской девицей! Отвратительно!

Спальня Кэт была слишком мала, чтобы вместить весь ее гнев. Кэт шагнула в комнату, куда по ее просьбе перенесли портрет Изабеллы Дорринг.

– Ты правильно сделала, прокляв герцогов Хартов! – сообщила она девушке на портрете. – Они недостойны любви.

Как она могла вообще принять это фарсовое предложение за чистую монету?! И, пусть лишь на мгновение, задуматься о том, чтобы принять его! Наверное, герцог от души повеселился, довольный тем, что удалось заставить ее отступиться. А если бы она приняла его предложение? Вот это было бы ему достойное наказание! И куда бы он делся?

«Лучше спроси себя, куда делась бы ты».

Кэт закрыла глаза, вспоминая его поцелуй. Вспоминая, как прижимался Маркус губами к ее губам, как проводил по ним горячим влажным языком, как вжимал ее в дверь всей тяжестью своего сильного тела…

Кэт прислонилась к шкафу, потому что ноги отказывались держать ее истомленное желанием тело. Она хотела, чтобы герцог оказался здесь…

Да что с ней такое? Неужели подлый герцог успел превратить ее в распутницу? Заставил ее пасть так низко, что она продолжала желать его, ненавидя? Нет! Если бы он сейчас здесь появился, она дала бы ему пощечину, а еще лучше пнула бы со всего размаху в голень. Или задушила бы шейным платком. Затащила бы герцога в спальню, привязала к кровати, и…

Ну откуда, спрашивается, берутся подобные мысли?

Кэт глубоко вдохнула. Если ей удастся обуздать свой гнев, то и эта… эмоция… постепенно утихнет. Спокойно. Нельзя выходить из себя. Надо подумать о чем-то умиротворяющем. Представь, как кружатся в небе снежинки и плавно падают на землю. Или о лебедях, скользящих по глади озера. О солнечных лучах, пробивающихся сквозь молодую листву.

Кэт не всегда умела справляться с гневом. Когда Кэт была ребенком, она визжала и швырялась чем попало, таскала Тори за волосы и даже испортила один из самых любимых рисунков Рут. Но с тех пор Кэт проделала над собой большую работу. Она не возмущалась, как бы ее ни провоцировали. Кэт по праву гордилась своей выдержкой.

Вот так-то лучше. Сейчас она спустится вниз. Наверное, даже найдет в себе силы вернуться на праздник. Сейчас Кэт могла бы беседовать с его светлостью без крика, без тыканья в грудь и раздирания его подлой физиономии ногтями. На этой позитивной ноте Кэт завизжала и, схватив с буфета фарфоровую пастушку, швырнула ее в стену, и та разлетелась на тысячи мелких осколков.

Кэт сразу полегчало. Она окинула оценивающим взглядом содержимое буфета в поисках потенциальных метательных снарядов. Выбор пал на фаянсовую китайскую собачку. Статуэтка оказалась тяжелая. Вот и хорошо. Размахнувшись, Кэт со всей силы швырнула ее в сторону двери и чуть не попала в Маркуса. Он пригнулся, и собачка, пролетев у него над головой, ударилась о дальнюю стену.

– Какого дьявола, Кэтрин?! В чем дело?

– В вас!

Она могла бы выцарапать ему глаза. Дать коленом в пах. Вырвать ему руки и ноги – по очереди. Кэт бросилась к герцогу, намереваясь задушить его.

Сопровождавшая герцога кошка взвизгнула и метнулась к лестнице.

Маркус поймал Кэт, с легкостью перехватив запястья, и она напрасно извивалась, силясь ударить его если не кулаком, то ногой.

– Вы отвратительнее жабы, хуже змеи, вы…

Маркус крепко прижал ее к себе, и, как назло, в тот момент, когда тело Кэт соприкоснулось с его телом, оно предательски обмякло. Она вдохнула знакомый запах, и ей пришлось бороться с собой, чтобы не положить голову к нему на грудь.

«Он – распутник, негодяй, подлец и бабник».

Но тело не слушало.

– Кэтрин, любимая, что привело вас в такое состояние?

Его голос был полон нежности, заботы и тепла.

Ложь. Все ложь.

Кэт оттолкнула его, и Маркус ослабил хватку настолько, что она смогла откинуться на его руки, но совсем он ее не отпускал.

– Не зовите меня любимой, злодей. Надеетесь умаслить меня сладкими речами? Так убирайтесь же к себе в столицу и ныряйте в кусты с кем хотите. Мне безразлично.

– О чем вы говорите? – Маркус наклонился, принюхиваясь к ее дыханию. – Спиртным от вас не пахнет.

«Его губы так близко…»

– Конечно, не пахнет. А вы что думали?

Очень некстати, гнев стал уступать иному чувству, не менее сильному.

– Кто-то подмешал вам что-то в пунш, и вы выпили его слишком быстро. Если вы непривычны к алкоголю, то вино может ударить в голову.

– Я не напилась, если вы об этом.

Маркус нахмурился:

– Тогда почему вы на меня набросились?

– Потому что моя тетя и кузина назвали мне истинную причину вашего приезда в Лавсбридж.

– Истинную причину?

– Да. – В груди Кэт затрепетала надежда. Может, история, рассказанная Джулией и тетей, была чьей-то выдумкой. – Скандал.

– Скандал?

– Вы эхо, что ли? Они сказали, что вас застали в кустах с девушкой.

– А, вы об этом. – У Маркуса вспыхнули щеки. – Да. Девицу зовут мисс Ратбоун.

Значит, правда. Сердце у Кэт будто налилось свинцом. И она вновь оттолкнула Маркуса. Но он держал ее крепко.

– Она пыталась женить меня на себе, Кэтрин!

– Неужели? Совсем как я?

– Я мог бы только мечтать, чтобы вы попытались сделать то же, что она.

Ладони Маркуса заскользили вверх и вниз по ее спине, и Кэт вдруг поняла, что чувствует Поппи, когда ее гладят. Ей захотелось заурчать от удовольствия.

Надо бы настоять на том, чтобы герцог отпустил ее. Его присутствие рядом с ней, так близко от нее, лишало Кэт рассудка.

– Мисс Ратбоун пряталась в кустах и выпрыгнула прямо на меня, когда я шел мимо. Она сбила меня с ног, и мы оказались на земле.

Кэт не выдержала и захихикала.

– Звучит нелепо, верно?

Она таяла словно свечка от тепла его тела, его рук. Ей ужасно хотелось положить голову к нему на грудь, но она решила не сдаваться.

«Подожди. Он, похоже, упустил кое-какие подробности».

– Вам было незачем стаскивать с нее платье, – усмехнулась Кэт.

– А я не стаскивал. Она сделала это сама, так же как и вытащила шпильки из прически. Для большей убедительности. – Голос герцога звенел от напряжения, и он держал Кэт очень крепко. – Я не собирался жертвовать собой ради этой развратной интриганки.

– Еще чего, жертвовать собой, – сказала Кэт. Странное чувство зрело в ней: стремление защитить его, уберечь. И жалость. Искренняя жалось. Каково это: жить с сознанием, что за твоей спиной постоянно плетут интриги.

– Самое ужасное, – тихо произнес Маркус, – что порой мне бывает так одиноко, что меня и заманивать никуда не надо. Сам бы отдался первой попавшейся распутной девице. И лучше мне не становится, – добавил он, склонив голову к голове Кэт. – Только хуже. Одиночество поедом ест меня.

Его слова нашли в ее сердце самый живой отклик. Они задели в ней какую-то струну, о которой Кэт даже не догадывалась. Ей хотелось обнять Маркуса, прижать к себе, излечить от боли одиночества. Пусть лишь на время.

Возможно, ей это по силам.

Она повернула голову и провела губами по его щеке.