Мэриан Кейз - Люси Салливан выходит замуж

— Ничего, А что? — Настала ее очередь недоумевать.

— Почему ты обзываешь его?

— Я не обзываю. Я повторяю то, что ты сама всегда о нем говорила, — напомнила мне Меган.

— Ой. Да, может быть.

С технической точки зрения она была права: да, конечно, я всегда с издевкой и насмешкой отзывалась о Дэниеле. Но это были только слова. Я не имела этого в виду.

Недоумение Меган было вполне объяснимо. Когда она впервые увидела Дэниела, то тут же сказала, что он ей не нравится и что ей непонятно, отчего это за ним все так бегают, и меня это заявление привело в восторг. Меган стала для меня образцом умной, независимой, современной женщины. «Она говорит, что в Австралии у Дэниела не было бы ни единого шанса, — с удовольствием сообщала я всем и каждому, включая самого Дэниела. — Она говорит, что он слишком мягкий и гладкий, а она предпочитает мужчин погрубее и пожестче».

А теперь слова Меган неприятно резали мой слух. Мне казалось, что, слушая ее, я предаю Дэниела, а ведь только вчера он был так мил со мной и даже заплатил за ужин.

Мои размышления прервал приход Мередии и Джеда. И я забыла на время о Дэниеле, потому что Джед был ужасно смешным. Он повесил пальто на вешалку, оглядел офис, меня, Мередию и Меган, потер глаза, снова обвел все взглядом и воскликнул:

— О, нет! Какой кошмар! Значит, это был не страшный сон! Мне все это не приснилось! Я действительно здесь работаю!

Этот спектакль разыгрывался почти каждое утро.

День пошел своим чередом.

Не успела я включить свой компьютер (что означало, что время приближалось к одиннадцати), как мне позвонила мама и сказала, что она сегодня приедет в Лондон и хотела бы увидеться со мной.

Меня эта перспектива совсем не обрадовала, но она не стала слушать мои отговорки.

— Мне надо кое-что рассказать тебе, — произнесла она загадочно.

— Сгораю от любопытства, — пожала я плечами. Эти мамины «кое-что» обычно оборачивались историей о том, как у соседей украли крышку мусорного бачка, или жалобами на молочника, который не закрывал за собой калитку, или какой-нибудь еще столь же сногсшибательной новостью.

Но мне показалось странным, что моя мать собралась в Лондон. Она никогда не ездила в город, хотя жила всего в двадцати милях от центрального района.

В двадцати милях и пятидесяти годах.

Мне не хотелось встречаться с ней, но я чувствовала, что должна: ведь мы с ней не виделись с начала лета. Хотя вины моей в том не было: я приезжала к ним еще не раз — ну как минимум один или два раза, — однако дома заставала только папу.

Мы договорились вместе пообедать.

— Жди меня в пабе через дорогу от моей работы в час дня, — сказала я, чем привела ее в ужас.

— Что подумают люди? — воскликнула она, вообразив себя сидящей в одиночестве в питейном заведении.

— Не волнуйся, — вздохнула я. — Я приду туда первой.

— Все равно, — паниковала она. — Значит, ты будешь сидеть там одна, молодая женщина…

— Ну и что? — фыркнула я, собираясь рассказать ей, что я всегда хожу в пабы одна. Но вовремя остановилась, а то бы она начала завывать в духе: «Что за дочь я вырастила!»

— Может, есть другое место, где можно выпить чаю, — предложила мама.

— Ну ладно, там неподалеку есть кафе…

— Надеюсь, не слишком шикарное, — тревожно предупредила она, боясь, что ей придется выбирать из пяти вилок. Но я бы ее в такое место не позвала, потому что сама чувствовала себя неуверенно в подобных ситуациях.

— Не слишком, — заверила ее я. — Там все по-простому, не переживай.

— А что там подают?

— Обычную еду, — сказала я. — Сандвичи, запеканки.

— И «Блэк форест гато»? — спросила она с надеждой в голосе. Она где-то слышала про этот шоколадно-вишневый десерт.

— Вполне вероятно, — ответила я. — Или что-нибудь очень похожее.

— А там надо покупать чай у прилавка или…

— Просто сядь за столик, а к тебе подойдет девушка и спросит, что ты будешь заказывать.

— И я могу просто войти туда и сесть куда хочу, или надо…

— Подожди, пока они не покажут тебе, куда сесть, — посоветовала я.

Когда я прибыла в кафе, моя мать уже была на месте. Она явно смущалась и сидела с таким напряженным, виноватым видом, как будто считала, что у нее нет никакого права тут находиться. Нервно улыбаясь, она прижимала сумочку к груди маленькими натруженными руками, потому что все знают — в Лондоне полно уличных воришек.

Мне показалось, что она немного изменилась — чуть похудела и помолодела, что ли. И, как ни странно, Питер был прав: с волосами она действительно сделала что-то новое. С неохотой я признала, что новая прическа ей идет И было что-то необычное в ее одежде… я никак не могла понять что. Ага, вот в чем дело: мама была хорошо одета.

И в довершение всего — красная губная помада. Моя мать никогда не красила губы, только на свадьбы. И иногда на похороны — когда ей не нравился тот, кого хоронили.

Я уселась рядом с ней за столик, натянуто улыбнулась и приготовилась узнать, что же она хотела рассказать мне.

Она уходила от папы.

Вот что она хотела рассказать. (Хотя вряд ли она хотела рассказывать об этом, более точным словом здесь было бы «осознавала необходимость».)

От этого известия меня затошнило. У меня, правда, хватило внутренних сил на то, чтобы удивиться: почему моя мать, так ненавидевшая расточительство, объявила о своем решении только после того, как я заказала сандвич?

— Я не верю тебе, — прохрипела я, усиленно ища в ее лице признаки того, что она шутит. Но вместо этого я увидела, что она подвела глаза карандашом и довольно криво.

— Мне очень жаль, — смиренно склонила она голову.

У меня было ощущение, что мой мир разваливается на куски, и это озадачило меня. Я-то считала себя независимой женщиной двадцати шести лет, которой не было никакого дела до сексуальной жизни ее родителей, если у них таковая имелась. А на поверку все оказалось совсем не так, и вот я сидела, испуганная и рассерженная, реагируя на предстоящий развод родителей, как четырехлетний ребенок.

— Но почему? — спросила я. — Зачем? Как можно?

— Потому, Люси, что наш брак уже много лет был пустым словом. Люси, да ты и сама это отлично знаешь, — добавила она, явно желая, чтобы я согласилась с ней.

— Нет, не знаю, — сказала я. — Для меня это новость.

— Люси, конечно, ты это знаешь, — стояла на своем мать.

Она слишком часто называла меня по имени. И все дотрагивалась до моей руки, как-то просительно.

— Не знаю, — упорствовала в свою очередь и я. Она не заставит меня согласиться с ней ни в чем, никогда!

«Что происходит?» — стучал в моей голове вопрос. Да, родители других людей могут расходиться и разводиться, но не мои. Тем более что они католики.

Только стабильная семейная жизнь примиряла меня с католической верой моих родителей. Таков был уговор, пусть и не произнесенный вслух. Со своей стороны я соглашалась ходить на мессу каждое воскресенье, не носила на свидание модельные туфли и каждую весну на сорок дней отказывалась от сладостей. Предполагалось, что за это мои родители всю жизнь проведут вместе, даже если возненавидят друг друга.

— Бедняжка Люси, — вздохнула мама. — Ты никогда не умела смотреть в лицо неприятностям. Чуть что было не по тебе, ты или убегала, или утыкалась в книжку.

— Иди к черту, — сердито оборвала ее я. — Нечего ко мне придираться, речь идет о тебе.

— Прости, — тихо сказала она, — мне не следовало этого говорить.

А вот это окончательно повергло меня в шок. Сначала она сообщила мне, что уходит от папы, но это было еще только полдела. Потом она не только не отругала меня за сквернословие, она извинилась передо мной.

Я смотрела на нее, вся в холодном поту от ужаса. Должно быть, ситуация действительно серьезная.

— Люси, — сказала мама еще ласковее, — мы с твоим отцом не любим друг друга уже очень давно. И мне очень жаль, что для тебя это оказалось такой неожиданностью.

Дар речи покинул меня. Я наблюдала за тем, как рушится мой дом. Вместе со мной. Оказалось, что мое «я», как я его осознавала, было настолько аморфным, что могло исчезнуть вместе с одной из своих составляющих.

— Но почему сейчас? — заговорила я наконец. — Ты утверждаешь, что вы уже давно не любите друг друга, чему я все равно не верю, а теперь вдруг решили расстаться. Почему?

Не успела я договорить, как сама догадалась почему. Новая прическа, макияж, наряды — все встало на свои места.

— О господи, — выдохнула я. — Не может быть. У тебя появился кто-то другой — да? У тебя… у тебя… бойфренд?

Она боялась взглянуть мне в глаза. Моя догадка была верной.

— Люси, — жалобно произнесла она, — мне было так одиноко.

— Одиноко? — повторила я. — Как тебе могло быть одиноко, когда у тебя был папа?

— Люси, пойми, прошу тебя, — умоляла мама. — Жить с твоим отцом — это все равно что жить с ребенком.

— Не надо! — остановила ее я. — Не надо перекладывать всю вину на него. Это ты сделала, это ты во всем виновата.

С несчастным видом мать смотрела на свои ладони и больше не пыталась оправдаться.

— И кто же он? — процедила я. — Кто этот… твой бойфренд?

— Пожалуйста, Люси, — еле слышно пробормотала мама. Ее непривычная мягкость окончательно выбивала меня из колеи: я привыкла общаться с резкой, острой на язык матерью.

— Скажи, кто он, — потребовала я.

Она лишь смотрела на меня глазами, полными слез. Почему она не хотела называть его имя?

— Это кто-то, кого я знаю? — еще больше встревожилась я.

— Да, Люси. Извини, Люси. Я никогда не думала, что такое может случиться…