Александра Ермакова - Лютый: Чужая Моя!

Варя

Конечно же он меня не убеждает.

Да, уверенность пошатнул, но я привыкла доверять себе!

— А вы врач? — уточняю очевидное, но мужчина не представился, а его имя хочу знать. На будущее…

— Естественно, милочка, — широко улыбается он, но глаза по-прежнему

кажутся холодными. — Ветров Константин Николаевич. Врач, правда, уже не практикующий. Так сказать, на пенсии, но семье Тимура всегда готов оказать помощь. Конечно же, по своим возможностям.

— Доктор медицинских наук, профессор…

— Вы преподаёте? — цепляюсь за фразу.

— Временами, — кивает Ветров. — Молодые кадры кто-то же должен готовить, — говорит аккурат ковырянию в саквояже. — А теперь спать, — мягко настаивает, набирая в шприц жидкость из прозрачной колбочки.

— А что это? — отпрядывавший от края постели, таращась на готовую инъекцию.

— Успокоительное, — буднично, словно не замечая моего волнения.

— Наркотик? — переиначиваю, озвучив страхи и опасения.

— Милочка, вы что? — наигранно укоряет Ветров. Свободной рукой поправляет очки: — Это простое снотворное и обезболивающее, — поясняет спокойно.

— Малыш, ты что?.. — вклинивается в разговор Гончий. — Человек сорвался из дома. Помогает, а ты… — и так надувается, будто я и впрямь оскорбляю лучше и благие порывы. — Не обращайте внимания, — а это уже кидает Ветрову. Вставляет веско и с видом главы семейства. — Делайте всё, что считаете

нужным, — за меня даёт согласие.

Если вступлю в перепалку — дело кончится плохо. Рассекречу себя, обозлю Гончего. Думаю, меня скрутят и накачают насильно, а вот если притуплю бдительность, может быть смогу выиграть эту партию.

Чёрт!

В ужасе смотрю на приближающийся шприц к вене.

Только наркоманкой быть не хочу!

— А можно просто таблетку? — решаю хитростью уйти от инъекции — зеваю и устраиваюсь удобнее на постели.

— Можно, — чуть тормозит врач, но смотрит на меня в упор, — но пока у вас такие боли, что я бы рекомендовал… — вновь ко мне двигается Ветров.

Игла в нескольких миллиметрах от кожи. Из последних сил сражаюсь с собой, чтобы не выдать насколько сильно паникую. Меня начинает трясти.

— Тим, — очередная истеричная уловка, — а родители в курсе? — но она помогает отвлечься от короткого укола.

— Шутить? — хмурится Тимур, но пристально следит, как врач ставит инъекцию. — Хочешь, чтобы они отпуск сорвали? — только Ветров заканчивает, чуть живее отзывается муж. Даже глаза мягче становятся. — Тем более ничего опасного. Тебя, вон, даже из больницы отпустили…

Глаза наливаются тяжестью, голос Тимура растягивается и стихает.

Мир вокруг как-то преображается, играет красками. Но образы размазаны, звуки фонят. Эйфория…

* * *

Cовершенно не хочу стать зависимой.

Абсолютно не желаю оставаться игрушкой монстра, но вырваться из его лап без помощи извне не знаю как, а вмешивать родных — опасно!

Потому приходится разыгрывать из себя послушную, ручную и доверчивую дуру, впрочем, какая я и есть по жизни.

Такая! Но Тимур не знает, как сильно меня меняет за это время.

Вернее ломает!

Теперь я умею изворачиваться, крутиться, лгать, играть… и видеть в людях не только хорошее, но и плохое.

Спасибо благоверному!

А в Гончем с каждым днём обнажались всё более гадкие черты: алкоголь, наркотики, азартные игры, загулы…

В какой-то момент меня даже греет мысль, что не стоит форсировать события — он сам себя закопает. Рано или поздно. Но потом… осознаю горькую правду — как ни крути, я в проигрыше! Мы с Тимуром повязаны, и если он пойдёт на дно, там и я могу оказаться.

Это пугает, раздражает, показывает в какой безнадёжности я бултыхаюсь и безысходно тону…

Очень надеюсь на спасение. На то, что мне удастся сделать долгожданный крик о помощи, но Тимур осторожен. Даже спустя неделю заточения/лечения, телефона мне так и не возвращает.

Я жду, терплю…

Какое-то время Ветров приходит навещать, якобы проводя осмотр и внимательно следят за моим здоровьем, и вскоре он, и правда, заменяет уколы на таблетки. И если первые приходится глотать под чутким контролем обоих, то вскоре Тимур за этим процессом смотрит одним глазом.

А я учусь их не глотать, откладывая под язык, и только уличаю момент, тотчас избавляюсь от пилюли.

Не уверена, что это был наркотик, вероятнее — сильнодействующие снотворное. Очень сильное.

Чего не отнять, Гончий всё это время довольно милый, обходительный, заботливый, но нет-нет да и ловлю на себе его въедливый, пристальный взгляд.

Он так внимательно и задумчиво смотрит, словно пытается поймать меня на подлоге. Будто не доверяет и ждёт, когда я лажанусь.

Но я стараюсь себя не выдать!

Мне кажется, что я хорошо играю свою роль.

Начинаю верить в спасение…

И однажды, когда я прошу прогуляться, он неожиданно меня радует приездом родителей. Я даже теряюсь… Искренне радуюсь этому. Тщательно готовлюсь к вечеру. Планирую, что и как будет проходить…

Но уже по приезду в ресторан, видя цель — столик, за которым сидят мои родители, не успеваю до него дойти. Чуть замявшись у ресепшена, где муж о чём-то говорит с администратором, оказываюсь в плену рук Тимура.

Он меня обнимает со спины — совсем легко, почти невесомо придержать за плечи, и шепчет на ухо:

— Если думаешь, что я поверил твоей лживой покорности и смирению, зря. Я раскусил все твои маневры ещё до их исполнения. В твоей комнате и уборной установлены камеры, и я точно знаю, что последнее время ты не пила таблетки! А теперь смотри внимательно! Твои родители! — его шепот проникает под кожу и ядом просачивается в кровь, отравляя моё нутро всё сильнее. — Живы, здоровы. И если хочешь, чтоб они оставались целыми и невредимыми, тебе лучше сейчас натянуть улыбку, и сделать вид, что у нас всё прекрасно. Усекла? — это хлёстко, но судя по тону, с улыбкой на губах.

— Да, — киваю, тоже улыбнувшись. Вот только от лживости, аж скулы сводит.

— Если я заподозрю что-нибудь, сначала их закопаю на твоих глазах, а потом тебя покалечу и выброшу далеко в лесу, и ты будешь медленно-медленно подыхать, зная, что твои глупые игры убили семью! Твоя алчность и корысть погубил бизнес… что все твои потуги были нелепыми и бесполезными, ведь бизнес всё равно в моих руках, пусть и без этих грёбаных документов.

У меня аж сердце съёживается от страха.

Знаю, что Гончий — лютый зверь, а теперь осознаю, что он и охотник умелый — ловко таится и терпеливо ждёт.

Переиграть его на его поле — невозможно.

Но я попытаюсь! Пока он меня недооценивает!

Да, я надеялась, что он хоть немножечко слабит хват. Что я смогу освободиться от его плена. А теперь стою в нескольких столиках от родителей и совершенно чётко осознаю, как опять промахиваюсь с оценкой соперника.

Что ж, я не лучший игрок в такие игры! Всего лишь балетная, мечтающая жить танцами! Но против воли влезаю в игры взрослых, опасных мужчин. Никак не думала, что на мою долю выпадет такая незавидная участь…

Кто-то грезит о богатой счастливой жизни о престиже, власти, но это те, кто не совсем понимает, какое бремя ложится на плечи этих людей!

Для этого нужно обладать другими жилами. Другими мозгами. И полностью! Совершенно полностью разоружиться такими понятиями как совесть и честь, сострадание и жалость!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Варя

Я всегда была далека от бизнеса и жестоких игр. Но желая помочь отцу и матери, по глупости решив, что смогу спасти семейное дело, ступаю на эту извилистую и тернистую дорогу, и теперь так получаю, что обратного пути нет!

Я не из тех кто плачется по углам.

Не из тех, кто утопая, тянет других за собой.

За свои ошибки готова платить по счетам и собственной кровью!

Но никак не кровью других!

Пусть я глупая, пусть недалекая, но выкарабкиваться буду своими силами.

— Никогда бы не подумала, что ты опустишься до такого, — не повышая голоса, бросаю Гончему ровным голосом, даже не обернувшись. Не попытавшись освободиться от мягкого и такого навязчивого плена. — И поверь, если мне перепадёт такое счастье, как поставить тебе подножку или вонзить в спину нож, я не буду мешкать, — на той же милой тональности без перехода на крик и жесткость в голосе. — К низким, подлым людям, не понимающим человеческий язык и действующим хуже животных, моё отношение будет ничуть не лучше!

За спиной таиться зверь.

Слышу по дыханию, как его разрывает от гнева и желания немедля меня проучить за своенравие и грубость. Но он не посмеет прилюдно подначить руку.

— Смотрю, ты зубки наточила! — шипит Тимур, склонившись близко-близко.

Моё сердце неистово колотится, будто мечтает выпрыгнуть из груди. Волнение прогуливается по телу, сдавливает глотку.

— Но тебя это не спасёт, — угроза всё прилетает. — Я правда хотел тебя любить. Я любил! — с чувством и гневном. — Но ты не оправдала моих надежд. И так как развод нам с тобой не светит, будем влачить нашей телегу вместе. ВМЕСТЕ! — выделяют значимо Гончий. — А теперь пошли, малыш.

Тимур равняется со мной, хозяйским жестом берёт за руку и тянется к столику с моими родителями.

Вечер проводим довольно неплохо, если не считать странно повисающих пауз в нашем разговоре. Если не считать самоуверенной ухмылки на лице Тимура. Слегка озадаченных взглядов родителей. И моей не совсем правдоподобной улыбки.