— Никак! Нас туда не пустят. Нам остаётся только сидеть и ждать!

— Серёж, ну как же ты не понимаешь, я должна! Должна его видеть!

Лютый смотрит на меня тяжёлым взглядом. Долго, пристально, задумчиво.

— Не обещаю, но попробую, — мрачно кивает, и отходит в сторону, пиликая телефоном. Раздаётся его приглушенный голос. Сергей несколько секунд с кем-то разговаривает, время от времени бросая на меня хмурый взгляд. А я молю его — помочь.

— Хорошо, спасибо! — брякает Лютый и секундой погодя открывается дверь реанимации и оттуда выходит незнакомая женщина в больничной робе.

— Вы представляете, чего хотите? — прямо с порога начинает жуть. — Вы меня подставляете под увольнение! — недовольно шипит. — Мне не нужны неприятности! Я же сказала Свете, мальчик жив! Сейчас под кислородом.

— Умоляю, я должна его увидеть, — цепляюсь в рукав белоснежный робы медсестры. — Прошу… — если будет нужно, готова упасть на колени. — Просто дайте мне на него глянуть. Я быстро. Одним глазком… и уйду!

Уж не знаю, что влияет на женщину, но она с укором косится на Лютого, мрачно на Олега, недовольно вздыхает, и всё-таки нехотя кивает:

— Хорошо, но только вы! — мне пальцем в грудь. — И быстро.

— Ага, — заверяю, чуть не теряя голову от счастья.

— Пошли, — проводит за дверь реанимации.

— Наденьте! — вручает больничный халат, чепчик, маску и перчатки. — Там стерильно, — любая бактерия может убить некоторых пациентов, — поясняет она, ведя меня дальше по коридору. — Нам сюда, — указывает на один из отсеков.

Входим.

— В саму палату нельзя, но из смотровой глазком можете глянуть.

— Спасибо! — подступаю к разделительному окну, и сразу же нахожу сына взглядом. Нет ничего страшнее, чем видеть своего крошечного ребёнка на больничной койке… под аппаратом искусственного дыхания.

— Такое бывает, — рядом звучит участливый голос женщины. — Особенно у недоношенных детей. Внезапная остановка дыхания…

— Знаю, — понимающе киваю. — У нас такое уже было. Еле успевали спасти, поэтому я очень боюсь что это случится, когда меня не будет рядом.

— Сочувствую, — брякает тихо медсестра. — Но здесь остается только надеяться на лучшее и пережить этот критический возраст!

Вновь киваю.

— Знаете, вам бы узнать побольше о лечении за границей. Как бы не была сильная наша медицина, некоторые сферы там на порядок развитей. Или подумали бы о поездке в отпуск… куда-нибудь в Крым. Там есть очень достойными лечебницы специализирующиеся на дыхательных путях.

— Спасибо! — искренне благодарю за совет.

— Всё, вам пора! Иначе нас увидят, и мне влетит строгий выговор… в лучшем случае!

Я понимаю и слышу хорошо, но от стекла ей меня всё равно приходится оттягивать силой.

В коридоре вновь захожусь рыданиями.

Обессиленная, опустошённая оседают на скамейку и безудержно плачу, но через какое-то время ощущаю тёплые и нежные объятия Сергея. Он рядом. Молча прижимает меня к себе и просто позволяет выплакаться.

Кладу голову ему на плечо и всхлипываю:

— Я так боюсь его потерять, Серёж. Он… такой чистый. Крохотный… Он… всё, что у меня осталось! Если с ним что-то случится, я этого не переживу, — шмыгаю носом. — Он — самое лучшее, что есть в моей жизни… Самое светлое! Спасибо, что не позволил ему умереть! Спасибо тебе за него…

— Рад, что оказался полезен, — продолжает меня мягко обнимать Лютый.

Проглатываю признание, с горечью понимая, что каждый из нас вкладывает во фразу свой смысл.

Через какое-то время окончательно успокаиваюсь в тёплых руках Сергея. И только когда отстраняюсь, Лютый уходит по делам, а я остаюсь с Олегом.

Возвращается быстро.

— Пошли, — протягивает руку и смотрит так спокойно, что не задумываясь, в крупную ладонь, вкладываю свою. — Я договорился насчёт палаты для тебя.

— Правда? — хлопаю ресницами, едва поспевая за Сергеем.

— Да. Здесь же, при отделении! Чтобы была близко к сыну.

У меня нет слов, душит благодарность и вновь накатившие слёзы.

Меня размещают неподалёку от реанимации.

— Но у меня ничего…

— Не волнуйся. Я всё привезу, — мягко заверяет Лютый.

— Мне с тобой… не расплатиться, — признаюсь искренне.

Несколько невозможно долгих секунд смотрим друг на друга при тусклом освещении одноместной и явно дорогой палаты.

Напряжение нарастает… Сердце заходится волнительным боем. Кажется вот-вот и Сергей меня поцелует. Даже его взгляд прогулявшись по лицу останавливается на губах. Они пылают, горят, во рту сушит и я невольно облизываю их.

— Я пойду, — совсем мрачнеет Сергей и спешит прочь.

Только когда за ним захлопывается дверь, шумно выдыхаю:

— Идиотка! — закрыв глаза, обречённо качаю головой. — Я неисправимая идиотка!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Глава 49

Варя


И ещё больше себя таковой ощущаю, когда через несколько часов мне приносят большую сумку с вещами и пакет с едой от Лютого.

Он невероятный мужчина!

Но как не старается Сергей облегчить мои волнения и переживания, ночью всё равно почти не сплю. Лежу в темноте и гоняю мысли туда-обратно. А порой, затаив дыхание, гипнотизирую дверь, словно жду, что мне всё-таки принесут моего малыша.

Но сына возвращают только через день.

И то лишь после того, как убеждаются, что его состояние стабильное, а я адекватна и готова следить за ним неустанно всё время.

— Тёмочка! — шепчу, умирая от нежности.

Тяну руки в алчной жажде заполучить своё сокровище, но усмиряю нездоровые порывы и лишь касаюсь хрупкого тела… Осторожно! Так — чтобы почувствовать, что он тёпленький, а значит, живой!

— Мамочка с тобой… — мне легчает. Даже выдыхаю свободней.

И зачем-то спешу поделиться новостью с Лютым, тем более он заботливо и мобильный к вещам приложил.

— Это хорошо, Варь. Надеюсь, теперь ты успокоилась?

Моё сердце ускоренным боем отвечает на приятные тембр Сергея. Тотчас обволакивает теплом, даже улыбка на губах расползается против воли.

— Почти, — мнусь у подоконника, где только что дышала свежим воздухом. Очень хочу рассказать, что нашла в интернете информацию о лечебницах и клиниках, специализирующихся на заболевании сына, но не знаю, как начать.

— Я могу ещё что-то… — отстранённо бормочет Лютый, словно я не вовремя и вновь! Вновь! со своими проблемами.

— Нет-нет, что ты, я не за тем… — становится не по себе. — Прости, я… всего хорошего, — торопливо прощаюсь и, сбросив вызов, несколько секунд ругаю себя на чём свет стоит.

Зачем я ему навязываюсь? Это глупо и неправильно! Я не пиявка! В конце-концов это просто неприлично! Ведь условия нашего соглашения звучали: он скажет, когда я ему нужна!

А он… больше не звонит, значит и мне не стоит его беспокоить.

Это бы радовало, если бы так не огорчало.


Ещё через несколько дней убрали аппарат искусственного дыхания — сын уже дышал сам!

Вот оно счастье! Видеть ребёнка живым и невредимым. Рядом… Мирно сопящим… Смотреть на его милое личико и замирать от удушливой радости, когда на его пухлых губах играет улыбка.

Лежу около него, боюсь сомкнуть глаза и пропустить, если у него случится очередной приступ.

— Живи, Тёмочка! — бормочу под нос. — Сынуля… любимый мой, — невменяемо счастливая, что он наконец-таки у меня! Со мной! — Никому тебя не отдам, — заверяю горячо. — Слышишь? Мама рядом… Больше не будет чужих! Только мама! — шепчу какой-то бред… лишь бы не молчать, иначе свихнусь. — Выйдем из больницы и поедем в отпуск…

И незаметно для себя смыкаю веки.

Теперь можно отдохнуть! А то я невменяемая. Сын измучен. Наверное, даже лучше, что мы побудем в больнице! Отдохнёт. Тёма окрепнет. Я в себя приду… и мы заживём!


Дни капают, Артём идёт на поправку.

Ест хорошо, набирает вес, гулит всё больше…

Я радуюсь, только одно омрачает — Сергей ни разу не приходил!

Сначала ждала, потом искала причины его отсутствия, а затем… просто смирилась. Он мне ничего не должен! Я ему никто! У него в конец-концов жена… И мои проблемы его порядком достали!

И поэтому просто считала последние дни пребывания в больнице и ждала выписки.


— Ты собиралась мне рассказать? — обрушивается вопрос, только открываю глаза.

Испуганно смаргиваю липкий сон, пытаясь сообразить что происходит.

Лютый… сидит на стуле возле койки, где спим мы с Артём. И я слишком сонная, чтобы вот так отвечать на вопросы. Тем более этот кажется универсальным и применимым к разным ситуациям.

А вот взгляд Сергея морозит.

Лютый меня осуждает, упрекает, приговаривает… и если солгу — казнит!

— Ты о чём? — не готова спросонья оправдываться. Коротко кошусь на сына, чтобы удостовериться, что он всё ещё спит.

Осторожно сажусь, чтобы не разбудить Тёму, и отвечаю Сергею прямым взглядом:

— Что конкретно я должна рассказать?

— Артём… ребёнок Тимура?

Не хочется врать — молчу. И боюсь, молчание говорит Сергею куда больше, чем если бы я оправдывалась и клялась в обратном.

— Кто? Его? Отец?

Ощущаю такой жутких холод, что невольно обхватываю себя за плечи, сохраняя остатки тепла.

— Ты не смеешь мне задавать такие вопросы, — категорично качаю головой. — И прошу, не кричи, Артём спит.

— Тогда не доводи меня до крика, и просто скажи, кто его отец? — суровый взгляд Лютого прожигает во мне дыры. То лицо горит, то грудь, то руки…

— С чего ты вообще об этом заговорил?

— Птичка на проводе шепнула, что Гончий сходил с ума и подозревал, что сын не его. — Вот я тебя и спрашиваю, кто отец ребёнка?