Фаусто был самым крупным и сильным мужчиной, когда-либо заключавшим меня в свои объятия. А чтобы быть уж совсем точной: он совершенно замечательно оснащен. Он потрясающе сложен. Фаусто заполнял меня всю до краев, овладевал каждым миллиметром моего тела, проникая достаточно глубоко, чтобы парализовать мой мозг, раскрыть мое сердце и без всяких усилий приковать меня к себе. Фаусто был моей первой страстью.

Раньше мне удавалось не допускать этого»

Я не хотела попадать в плен ни к одному мужчине. Я обожглась на молоке. Ведь я выросла в венских богемных кругах, а этого достаточно, чтобы наложить отпечаток на всю жизнь. Еще чудо, что я не стала фригидной!

Первый мужчина, с которым я провела ночь (мне было семнадцать, ему двадцать четыре), на следующий день больше не здоровался со мной. Он сидел в кафе «Гавелка» на Доротештрассе и громким голосом рассказывал своим друзьям подробности моего телосложения! Я стояла у двери почти без сознания от стыда. Он не пригласил меня за свой стол.

Второй был не лучше. Он считался многообещающим молодым талантом, был своим человеком в ателье моего отца и после второй ночи наказал меня молчанием (мне было восемнадцать, ему двадцать). Ни слова. Ни фразы! Он игнорировал меня, будто мы никогда не знали друг друга.

— Почему ты не разговариваешь со мной? — решилась я, наконец, спросить его через неделю.

— Разговаривать? — последовал ответ. — С женщиной? С женщинами спят. А все остальное лучше делают друзья!

В Вене я искупила свои грехи,

Я знаю, что это такое — целыми днями тщетно ждать телефонного звонка, весточки, письма.

Я знаю, что это такое — ночи напролет бродить по кабакам в надежде увидеть «его». Мне знакома боль, когда, наконец, встречаешь его, голова к голове, с другой в баре. И повсюду друзья, от которых ничего не ускользает, которым все известно, которые громко приветствуют тебя, язвительно усмехаясь, а потом шушукаются: «Она все еще бегает за ним?» Затем они бесчестят другую.

Это послужило причиной моего раннего отъезда из Вены. Сразу после окончания школы я обратилась в бегство. Двое мужчин послужили мне горьким уроком. Я сделала вывод: над тем, кто любит, в открытую смеются! Того, кто изнывает от любви, обливают презрением.

С тех пор я всегда была начеку. И хотя за границей мне везло больше, я сохраняла холодный рассудок. Люциуса Хейеса я тоже не любила. И в мои планы никак уж не входило, чтобы Фаусто Сент-Аполл, самый избалованный парижский холостяк, разбил мне сердце. С этим выводом я вышла из ванной.

Бесшумно прокралась по мягким коврам в спальню. Фаусто везде погасил свет. Но лампочка в передней горела, и я увидела вполне достаточно.

Фаусто лежал нагим в моей кровати. Глаза закрыты, руки раскинуты по сторонам. Расслабившийся, раскованный, открытый. У него было великолепное гладкое тело.

Я села к нему. Он сразу же повернулся, улыбнулся мне, но не притрагивался. Это мне понравилось. Не люблю, когда мужчина бросается на меня. Мне нужно время. Мы долго смотрели друг на друга. Потом я набралась мужества и погладила его по руке.

Кто бы мог подумать? Его кожа была шелковистой, почти такой же мягкой, как моя собственная. Нежная кожа, как у женщины. Такого я еще не встречала ни у одного мужчины. А это еще что такое? Его соски и член были темные, слишком темные, будто выкрашенные. Контраст с его светлыми волосами был разителен. Никогда такого не видела.

— Я не настоящий блондин, — Фаусто заметил мой взгляд, — собственно говоря, у меня должны были бы быть черные волосы. А у тебя? Все натуральное? Ничего не обесцвечено? — Он коснулся моих локонов, нежно погладил меня по щеке. Неожиданно его дыхание стало прерывистым, и голос задрожал: — Иди ко мне, Тиция, моя снежинка. Прижмись к моему сердцу!

Он выпрямился, обнял меня горячими руками и прижал к своей груди. Я утонула в его мощном теле. Любое сопротивление таяло. Я была потеряна для этого мира. Это было нечто неописуемое! Словами такое не объяснишь.

Фаусто был мягким и сильным в одно и то же время. Я чувствовала его силу, но его тело не было жестким, нет, я вдавилась в него, как в гору мягких подушек. И чувствовала себя такой защищенной! Дома! Мы молча обнимались. Потом он поднял голову и медленно-медленно прикоснулся своими губами к моим. А когда прошла целая вечность, я почувствовала его язык! Он был круглый и шершавый, как у кошки. Никогда не встречала такой эротический язык. Он и так чуть не свел меня с ума в салоне!

Мы целовались, пока моя воля не была окончательно сломлена. Потом он меня отпустил.

— Пожалуйста, дорогая, сними платье.

Он помог снять мне его через голову. Под платьем у меня ничего не было. Разволновавшись, что Фаусто пришел раньше времени, я забыла про белье!

Фаусто громко втянул носом воздух.

— Как ты красива! Моя прекрасная Тиция! Моя любовь. Моя малышка.

Он рывком притянул меня к себе. Мы лежали, тесно прижавшись друг к другу. Ни ткани между нами, ни рубашки, ни платья. Обнаженная, мягкая, горячая кожа. Я едва дышала. Многотонный груз давил мне на грудь, сердце было готово разорваться. Я вдруг до боли захотела Фаусто. Сейчас, немедленно!

Я не из тех женщин, которых часами надо ласкать там, внизу, чтобы разгорячить их.

Моя внешность обманчива!

И хотя я хрупкая, нежная блондинка, соблазнить меня нелегко. Но уж если мой выбор падает на какого-то мужчину, во мне полыхает пожар! Если я кого-нибудь хочу, то сразу. Без окольных путей, без прелюдий, без экивоков. Я хочу его чувствовать в себе, и баста! Часами! Я хочу любить его всю ночь! Хочу его губы, руки, зубы, волосы, его душу, сердце, хочу слиться с ним, хочу безумия и безрассудства — а потом мир может обрушиться!

Фаусто это сразу понял. Он вздохнул. Его рука прошлась по моему телу, поласкала грудь, его губы тесно прильнули к моим. Он прижался ко мне своими бедрами и перевернул меня. Неожиданно Фаусто оказался сверху.

— Ты меня хочешь? — прошептал он.

— Да, приди ко мне!

Я открыла глаза. Ну и член! Огромный! Темный! Чужой!

— Не бойся. Я не причиню тебе боли! — Он осыпал меня страстными поцелуями, уже нащупывая путь. Быстро нашел его и начал, входить в меня.

— О боже! — застонал Фаусто и замер. Мы едва дышали. Потом он с осторожностью проник в мою плоть. Вот он уже целиком во мне. Заполнил меня всю, еще немного — и я лопну. Я умирала от блаженства. Три месяца выжидания были не напрасны. Я и Фаусто!

Сорок лет я ждала его.

Я и Фаусто! Мы отделились от этого мира. Потом он начал меня любить. Четыре коротких толчка, один долгий, и маленькая пауза после сильного толчка. Такого я никогда не испытывала. Четыре коротких, один долгий. Это невероятно прекрасно. Невыносимо! Четыре коротких, один долгий. Я сейчас закричу от счастья.

— Ты очень страдаешь? — вдруг спросил Фаусто и вернул меня на землю. — Я ведь не делаю тебе больно?

— Ты сделаешь мне больно, если остановишься! — воскликнула я в панике.

— Тебе хорошо? Правда, хорошо? — Он закрыл глаза. Четыре коротких толчка, один долгий, и пауза после самого глубокого. Четыре коротких, один долгий. Я перестала соображать.

Мы занимались любовью полночи. Фантастика! У Фаусто все было неподдельным! Никакого театра, как у некоторых французов, любящих трудное и отвергающих простое. Никаких команд, чтобы завуалировать хромающую потенцию, типа: возьми его в рот! Укуси меня в грудь! Сунь мне палец в попу! Ущипни меня! Царапай меня! Да, да, да! Никакой акробатики, никакой гимнастики, убивающей желание. И никакой суеты, как у Люциуса Хейеса.

Ибо Люциус Хейес думал о делах даже в постели. Лишь в самом начале он дарил мне звездные часы. А потом: две минуты — и все кончено. Фаусто же мог делать это бесконечно!

— Дорогая, сейчас опасно? — простонал он, я уж не помню когда. — Мне надо следить за этим?

— Нет-нет, не бойся!

— Я больше не могу ждать.

— Не жди меня.

— Ты не можешь кончить? — с трудом переводя дыхание, спросил он и остановился.

— Я потом.

Дело в том, что я безразлична к кульминациям.

Оргазма я могу и одна достичь. Что мне надо от мужчины, так это то, чтобы он жаждал меня. Хочу страсти, и это я получила сполна за последние часы.

— О, дорогая, до чего хорошо! — Фаусто задвигался быстрее, издавая стон при каждом толчке. Вот когда это стало по-настоящему прекрасно! Я чувствовала, как он поднимался все выше и выше. Все вокруг начало гореть. На помощь! Пожар! Земля сотрясается!

Или это только кровать? Вот оно! Фаусто достиг вершины.

— Тиция! Нет! Нет! Нет! — Всхлипывая, подрагивая, он так навалился на меня, что я чуть не задохнулась. Принялся целовать, будто лишился рассудка. Потеряла разум и я. Я действительно думала, что сойду с ума. Я не достигла своего апогея, но наслаждалась его оргазмом будто своим.

— Ох, хорошо-о-о-о, — выдохнул в изнеможении Фаусто, отделился от меня и рухнул рядом. — Нам давно следовало сделать это, ты не находишь?

Потом он прижался ко мне, положил руку на мою левую грудь и задремал. Дыхание его было ровным, он не шевелился, его светлая грива покрывала мою щеку, и я охраняла его сон, пока не заснула сама.

Неожиданно, посреди ночи, он вскрикнул.

— Нет! Только не это! — В его голосе звучала паника.

Я испуганно вскочила.

— Что случилось?

— Тиция, девочка! Где ты? — Он схватился за меня. Руки его были беспокойные и горячие. Фаусто ощупал меня, чтобы убедиться, что я лежу рядом. — Ох, как я испугался!

— Чего? — спросила я в страхе.

— Злой колдуньи, — попытался он отшутиться. Он сел на постели, потер глаза и громко зевнул. — Мне приснился дурной сон. Ты ушла в эту дверь, и я тебя больше не нашел.

— Отчего тебе снится такая чушь?

— Не знаю, — рассеянно пробормотал Фаусто, — слишком много диагоналей.

— Каких диагоналей? — удивилась я.

Фаусто не ответил. Неотрывно смотрел на зеленый небосвод моего балдахина, как на другой мир, и не двигался.