— Ты решила отблагодарить меня за спасение своей жизни по полной, Эйнин? — беспощадно зарываясь пальцами в мои волосы, хриплым голосом спрашивает в перерыве между частыми выдохами Джейдан.

— Я делаю это не из благодарности, глупый. Я хочу его. Я давно хотела по — настоящему попробовать, Джейдан. Ты все мне отдашь, асад. Я все из тебя высосу. До последней капли, — признаюсь тихим шепотом, нервно выдыхая…

Вновь обхватываю головку губами, уделяю внимание каждой вздувшейся вене в то время как мои ладони ныряют в область чуть ниже основания к чертовски чувствительной зоне, прикасаться к которой нужно с особой осторожностью. Как только ощущаю, что его яйца подтягиваются в моей мягко обхватывающей их ладони, я резко останавливаюсь и отдаляюсь от его плоти, ощущая, как стон, сорвавшийся с его губ, отдается вибрацией в моих венах.

— Не останавливайся, Эйнин. Хочу в твое горло, — выдыхает Джей, но я, отрицательно покачав головой, немедля забираюсь сверху и, оседлав его торс, потираюсь изнывающим от желания лоном о его подрагивающий, доведенный до предела возбуждения член.

Черт, такое чувство, что нам обоим хватит пары движений, чтобы кончить и сорваться в очередной умопомрачительный оргазм, который сотрет все плохое, что случилось за день, и сделает его куда более приятным.

— А я хочу сюда, Джей…

Престон даже не дает мне договорить. До боли впивается ладонями в мои бедра и глухо прорычав:

— Ты никогда не будешь надо мной, Эйнин, — переворачивает на лопатки, мгновенно оказываясь сверху.

Вскрикиваю, ощущая, как грубо разводит ноги и закидывает их себе высоко на плечи. Мне кажется, я теряю голос и способность мыслить, когда в следующую секунду он мощным толчком наполняет меня до упора, попадая головкой в самую сладкую точку внутри. Дрожь беспощадной волной проходит по телу, сметая на пути все, заставляя ритмично и инстинктивно прогибаться ему навстречу, требуя больше и глубже, сильнее… в самый ненужный момент Джейдан медленно покидает меня и вновь натягивает на член с такой силой, что его яйца ударяют меня по бедрам. Все чаще и громче, и этот звук возбуждает меня сильнее и сильнее, заставляя обжигающую нутро спираль приготовиться к сокрушительному взрыву.

— Ай, не так, больно… — сопротивляюсь я, делая вид, что недовольна сменой позиции.

Ладно, позволю ему трахать меня так, как жаждет он. Но только в этот раз.

— Черт, кхара. Такая маленькая и горячая Эйнин, — сдавленно чеканит Джейдан, зажмурив веки.

— Ты так возбудилась, пока сосала мне? — подранивает развратной фразой он, толкаясь большим пальцем между моих губ. Таранит им мой рот, вторя движениям члена.

Я с ума схожу, я падаю… ещё пару раз, ещё немного. Да, мой асад.

— Это слишком, Эйнин…

— Да, Джейдан. Быстрее, пожалуйста. Так хорошо. Я готова признаться тебе в этом сейчас. Готова кричать… — и я кричу, забывая о внешнем мире. Забывая о том, что мы снова перешли проведенную грань и снова сделали это «без защиты».

— Мать твою, Эйнин, — сквозь зубы рычит Джейдан, когда меня накрывает первая серия сладких спазмов.

Ощущаю, как сильно мое лоно сжимает его в тиски. Джейдан сгибает мою ногу в колене и проникает ещё глубже и сильнее, окончательно добивая растерзанную им плоть. Джейдан сдавливает запястье, зафиксировав его над моей головой, и пронзительным взглядом смотрит в глаза, совершая внутрь последние глубокие толчки, заставляющие меня выгибаться дугой, пока наслаждение ниспадает каскадами, многократным, непрекращающимся потоком. Распяв меня под собой, он погружается снова и снова, тараня глубже и резче, пока, содрогнувшись всем телом, не изливается внутри горячей струей оргазма.

Последние толчки — инстинктивные, неосознанные, чуть более медленные, но самые сладкие, во время которых я ласкаю пальцами его короткие волосы, задевая ногтями кожу на затылке, оставляя глубокие борозды от царапин на плечах и спине, и выкрикиваю его имя…


Джейдан

— Согрелась, малышка? — хрипло спрашивает Джейдан, замирая внутри после молчаливых пяти минут, когда наши тела дрожат в такт друг другу. Поправляет спутанные на лбу и щеках волосы, проводит рукой по моим губам, пока я все еще жадно глотаю воздух и напрашиваюсь на его ласку, словно кошка, жаждущая того, чтобы ее хозяин ее погладил.

— Ты согрел меня, аsаd, — сейчас я имею в виду не только тело, но и сердце, которое никогда в жизни не испытывало таких ярких эмоций. — Не дай мне замерзнуть снова.

— Даже не надейся, Эйнин, тебя ждет самая длинная и жаркая ночь в жизни, — многообещающим горячим шепотом произносит он, касаясь сухими губами моих ключиц.

Глава 6

«В Древней Греции люди считали, что мысли — это приказы свыше. Если в голову древнего грека приходила какая-то мысль, он был уверен, что ее ниспослали боги. Аполлон говорил человеку, что нужно быть храбрым. Афина — что нужно влюбиться».

Чак Паланик «Колыбельная».

Джамаль

Я многократно перевыполнил план данных Эрике обещаний. Наполненная ненасытной страстью ночь длилась бесконечно. Шорохи пустыни, беснующийся ветер и крики охотящихся сов за стенами разрушенного замка затерялись в громких стонах удовольствия, отдающихся от стен глухим протяжным эхо.

Рыжий костер, ласкающий языками пламени потрескивающие угли, по накалу огненного жара проигрывал нашим неутомимым, жадным телам. Иногда во время кратких передышек мы прижимались друг к другу, прилипая намертво, и слушали, как яростно завывает снаружи песчаная буря, как бешено бьются сердца и копошатся, шуршат, шипят и стрекочут бесчисленные насекомые в углах разбитого повстанцами и временем зала. Мы не говорили, восстанавливая дыхание, медленно остывая после очередной изматывающей схватки; наблюдали, как над затухающим костром в бешеной пляске кружатся жуки, мошки и мотыльки, вспыхивая, как светлячки, и сгорая, осыпаясь пеплом на раскалённые угли. Необдуманная смелость и дерзость смертельны, особенно перед лицом пламени. Танец, обречённый на гибель. Жуткий и прекрасный.

Я не знаю, о чем думала Рика, покорно согреваясь теплом моего тела… Эта ночь не создана для размышлений. Удовольствие, экстаз, острое желание продлить мгновение, потребность максимально использовать возможности наших тел, изучить глубину жажды и масштабы катастрофы, обрушившейся на нас… не сегодня. И даже не вчера. И не пятнадцать лет назад. Возможно, ещё раньше, до нашего рождения. И, глядя, как очередная ночная бабочка вспыхивает, слишком близко подлетев к огню, я размышляю о том, что мы с Эйнин подобны эху прошлого, отраженного в нашей реальности, разделенные временем и необратимыми трагическими событиями, сцепленные намертво и абсолютно несовместимые по ряду причин. Мы движемся по замкнутому кругу в поиске своего пути, дороги, которая приведёт к счастью, если оно возможно для таких, как мы, обожжённых, случайно выживших.

— Ты мне скажешь свое имя? — тихо спрашивает Эйнин.

Ее пальцы рассеянно блуждают по перекатывающимся мышцам моей спины. Я снова склоняюсь над ней, рассматривая красивое, не скрытое привычной дерзкой маской лицо Эрики. Уязвимое, ранимое, открытое, охваченное внутренним сиянием и теплотой… Мы могли быть такими счастливыми, найти свою дорогу, обрести то, что предначертано… вместе. Мы оба знаем, что здесь не конец пути, а лишь остановка. Город, от которого остались одни руины, разрушенный дворец, разбитые зеркальные стены и сверкающие купола. Каждая наша встреча наполнена символами, знаками, не увидеть которые может только глупец или слепой. Это место похоже на покинутый Аллахом храм, перевернутая страница истории, погребённая под песками Махруса. Эйнин и сама похожа на реликвию в оранжевых отблесках, преломленных голубоватым светом, отражающимся от частично сохранившихся мозаичных витражей из стеклянной смальты. Рассвет раскрасит разбитую «Обитель звезд» многочисленными мерцающими оттенками и расскажет очередную историю о жестоком самодурстве людей.

Блестящие бездонные глаза Эйнин вопросительно смотрят на меня, их голубая радужка темнеет, мерцая серебряными искрами.

— Скажи мне свое имя, — повторяет Эрика.

Я прижимаю указательный палец к ее губам, припухшим от бесконечных поцелуев. Медина… Удивительное имя, связанное со священным городом, название которого уходит во времена еще до рождения посланника Аллаха. Упрямая неукротимая воительница, вооружённая острым мечом и в любой момент готовая сражаться с малейшей несправедливостью этого мира. Ее характер полностью отражает данное отцом имя. Противоречивая, дерзкая, вспыльчивая, не подчиняющаяся приказам, не способная покориться мужчине. Наверное, ее отец понимал, какой огонь скрывает душа дочери, и поэтому надел на нее никаб и абайю в совсем юном возрасте, но не в наказание, а с целью уберечь, защитить…

Если бы Эйнин была мой женой, я бы позволил ей снимать никаб только в спальне. Видит Аллах, эта женщина способна соблазнить даже святого и дряхлого старика. Неосознанно, не догадываясь о власти над мужчинами, которой несомненно обладает. Ей было девять, когда я впервые посмотрел в лазурные небесные глаза и забыл собственное имя.

— Нет, — качаю головой и провожу подушечкой пальца по полным приоткрывшимся губам, в глубине расширившихся зрачков с новой силой разгораются остывшие угли пережитых неоднократно пожаров.

— Тогда я тоже скажу «нет», парень без имени, — вызывающе заявляет Эрика, шаловливо касаясь кончиком языка моего пальца, и я мгновенно реагирую на незамысловатую провокацию неисправимой дикарки, которая ненавидит и сражается так же отчаянно и самозабвенно, как и отдаётся страсти.

Мой член твердеет и пульсирует от прилившей к нему крови. Прижимаюсь чувствительной от многочасового секс-марафона головкой к ее бедру и судорожно вздыхаю, ощущая, как тело Эйнин вздрагивает и загорается подо мной. Острые зубки впиваются в мой палец, ресницы дрожат, выдавая желание.