— Я сейчас тебе дам уйти, Ильдар. Но мы не договорили, — бесшумно закрыв дверь, поворачиваюсь к Видаду. Собрав рваную, покрывшуюся бордовыми пятнами рубашку на груди, рывком приподнимаю, заставляя посмотреть на меня. Он сипло дышит, с трудом фокусируя на мне взгляд. — Ты знаешь, что мне нужно. В обратном случае я тебя из-под земли достану.

Видад медленно моргает, едва заметно кивая. Веки его тяжело опускаются, по телу проходит судорога. Бл*дь, он скорее окочурится, чем выполнит мое требование. Перевожу свое внимание на Эрику, пустым отсутствующим взглядом уставившуюся на свои обутые в сандалии ноги. Она находится в шоке, состояние прострации и отрицания.

— Детка, — приподняв ее лицо за подбородок, беру его в ладони, наклоняясь так, чтобы наши глаза оказались на одном уровне. — Ты меня слышишь, Рика?

Ее взгляд по-прежнему стеклянный, отрешённый. Застывшая фарфоровая кукла. Зарываюсь пальцами в рассыпавшиеся по плечам волосы, в которых запутались кусочки побелки и прочий мусор. Прижимаюсь губами к ее губам. Сухим и горячим, неподвижным.

— Давай, детка, времени в обрез. Мне надо, чтобы ты понимала меня, — отстранившись, я легонько хлопаю ее по щеке, но снова безрезультатно. — Сработал самый отстойный вариант из всех, что были, — продолжаю я, пристально глядя в расширенные зрачки, из глубины которых на меня смотрит собственное отражение. — Тебе нужно сейчас уйти с Ильдаром. Помнишь, что ты однажды для меня сделала? — сунув одну руку в карман, я достаю то, что взял из брюк, пока мы ползли по полу номера. С силой разжимаю одну из ее ладоней, сжатых в кулак, и вкладываю туда четки, на которые нанизан мой перстень.

— Сделай это снова. Только ты и я. Только наше, Эйнин, — хрипло шепчу я, сближая наши лица. — Только мы знаем, что это значит. Понимаешь? — я заглядываю в самые голубые в мире глаза, в которых наконец-то пробуждается осознанное выражение.

Пальцы девушки непроизвольно сжимаются, и она едва заметно моргает. Потом снова и снова. Робкие трепыхания длинных ресниц словно неуловимые взмахи крыльев бабочки. Сердце болезненно сжимается. Моя сумасбродная отчаянная девочка, растерявшая весь свой глянец, подпалившая свои прекрасные крылья в огне, противостоять которому не способна ни одна спецслужба мира. Это не конец. Нет. Необратима в нашем жестоком мире только смерть, все остальное мы сможем исправить. Мне не стоило прикасаться к тебе, только смотреть. Ты создана для меня, Эйнин, но я создан, чтобы терять тебя снова и снова. Я не говорю этого вслух. Не посмею. Слова способны убить точно так же, как и пуля, попасть прямо в сердце и застрять там холодным осколком… или подарить надежду, на которую мы не имеем права. Из уголков ее глаз вытекают слезинки одна за другой, по телу проходит дрожь, и Эйнин начинает всхлипывать, а потом рыдать громко и в голос. Я обнимаю ее, привлекая ближе, но она с неожиданной силой отстраняется от меня, а потом порывисто обнимает сама и снова отталкивает, покрывая мои плечи ощутимыми ударами плотно сжатых кулачков.

— Я не пойду никуда, не пойду. Нет! — раздаётся ее вопль, полный отчаяния. Я зажимаю ее рот ладонью, с силой вдавливая в стену своим телом. Она лихорадочно дрожит и плачет навзрыд, и каждая ее слеза ядовитой болью проникает в сердце.

— Ты пойдёшь, Эрика, — жёстким тоном говорю я, четко выговаривая каждое слово. — Там снаружи твои люди. Никто тебя не тронет. Здесь смерть.

— Нет, — отрицательно мотает головой Эйнин.

— Да, детка. Да! Я хочу, чтобы ты вернулась туда, где твое место. Бросишь работу, забудешь все как страшный сон, выйдешь замуж и будешь счастлива.

— Ты смеёшься надо мной? — в наполненных слезами глазах плещется недоумение.

— Со мной нельзя. Я женат, Рика, — выдыхаю я напротив ее губ, и она мгновенно каменеет, распахивая ресницы.

— Что? — недоверчивый шепот и вспыхнувший болезненным осознанием взгляд.

— Просто уходи. Тебе все расскажут и без моего участия, — отзываюсь хрипло.

— Как ты мог… — кулаки с силой упираются в мою грудную клетку.

— Ничего личного. Просто хороший секс, — скрепя сердце с деланной небрежностью бросаю я. — Относись к этому проще. Не я первый, не я последний.

— Сукин ты сын. Я убью тебя, — разъярённо рычит Эрика, слезы продолжают непроизвольно струиться по бледным щекам.

Если бы я не держал ее так крепко, она бы выполнила угрозу не колеблясь. Я вижу зарождающуюся ненависть в мятежных глазах, которые не давали мне спать ночами с пятнадцатилетнего возраста.

— Желающих и без тебя достаточно, Эйнин, — криво ухмыляюсь я, делая шаг назад и освобождая девушку.

Замахнувшись, она влепляет мне пощечину по травмированной стороне лица. Я чувствую, как щека снова начинает кровоточить. Это ничто. Пустяк. Настоящая боль гораздо глубже. Все правильно. Эйнин должна научиться ненавидеть меня уже сейчас, чтобы справиться с тем, что последует дальше. Я жду второго удара, но она обессиленно отстраняется и, пошатнувшись, упирается лопатками в стену, обхватывает себя руками. Ты чувствуешь, Эйнин? Это то, чего я боялся. Огонь всегда полыхает ярче, когда горит сердце. Мне не жаль. Я чувствую то же самое. Совместно проживаемая боль, как и любовь, соединит невидимыми нитями наши души, сцепит намертво. Я так много хочу сказать тебе, но некоторые клятвы и обещания теряют смысл, когда произносятся или слишком рано, или слишком поздно, или не теми и не там. Мы могли бы любить друг друга так, как никому бы и не снилось…

Судорожные рыдания затихают в груди Эрики, и когда она снова поднимает на меня свой взгляд, в нем нет ничего, кроме арктического холода. Мои губы дергаются в нервной улыбке.

— Отстрели этому ублюдку яйца, если он выкарабкается и попробует подкатить к тебе, — хрипло произношу я.

— Я отстрелю их тебе, если мы снова встретимся, — резко парирует она.

Внутри что-то болезненно натягивается. Именно такой я увидел ее в галерее. Холодной, самоуверенной, насмешливой, строптивой копией девушки, которую я не мог выкинуть из головы долгие годы.

— Я же не разбил твое сердце, детка? — намеренно легкомысленным тоном спрашиваю я.

— Наше прощание затянулось, не находишь? — ее стальной язвительный вопрос как раз вовремя, потому как на лестничном пролете над нами раздается торопливый топот.

Оторвав взгляд от Эрики, снова надевшей свой бронебойный кокон стервозной бунтарки, поворачиваюсь к Видаду. Наклонившись, сгребаю кандуру на его груди и рывком поднимаю на ноги.

— Давай, ты первый, — рывком распахиваю дверь и толкаю Ильдара в спину. Как только он вываливается практически под шины внедорожника, протягиваю руку Эрике, — Теперь вы, агент Доусон, — но она, полностью игнорируя мой жест, твердой походкой выходит в открытый проем сама.

Прежде чем закрыть тяжелую дверь, я успеваю заметить, как один из оперативников открывает для нее дверь автомобиля, и она скрывается в пуленепробиваемом салоне, сжимая в своей ладони мою утраченную удачу, наше несбывшееся прошлое и настоящее и мрачно надвигающееся грозовыми тучами будущее. Один из оперативников замечает меня, но выпущенные из обоймы автомата пули не достигают цели, с гулким звуком ударяясь в железное полотно захлопнувшейся двери. Резким движением задвигаю засов.

— Gаmе оvеr, — хрипло бормочу я, прислоняясь плечом к двери, в которую безуспешно пытаются вломиться агенты ЦРУ. «Сейчас бы закурить», — мелькает в голове шальная мысль. Но последняя пачка сгорела вместе со взорванным номером. Несколько высоких фигур, облачённых в военный камуфляж, неумолимо надвигаются на меня. Лица скрыты черными балаклавами, стволы опущены в пол. Они не станут стрелять.

— Я надеюсь, у тебя есть логическое объяснение происходящему? — вопрос задан голосом, который я меньше всего ожидал услышать здесь — в столице Кемара.

— Отзови агентуру, дай им уйти, — стиснув зубы до характерного скрежета, произношу я. Мужчина подходит почти вплотную, громыхая тяжелыми берцами. В нос ударяет смешанный резкий запах пороха, табака и мужского пота. Жаркий выдался денек…

— Ты совсем обезумел, Джамаль? — голос дрожит от гнева.

— Отзови, и ты получишь его голову. Дай мне завершить задание. Я отошел от плана, но действовал исключительно в интересах отдела. Отзови парней, кадир[17].

— Предлагаешь отпустить государственного преступника, предателя вместе с кучкой иностранных шпионов? Поверить тебе на слово? Ты считаешь меня идиотом, Каттан? Или у тебя контузия после взрыва снаряда?

— Отзови, — глухо повторяю я.

— Или что?

— Или — то.

Глядя в разрезы балаклавы, в которых горят черные глаза Таира Кадера, я молниеносным движением подношу дуло заряженного кольта к своему подбородку, указательным пальцем надавливая на спусковой крючок. Солдаты за спиной командира мгновенно оживают, направляя на меня свои автоматы. Да, давайте, ребята, облегчите мне работу, — иронично думаю я. Кадер поднимает руку вверх, жестом приказывая опустить оружие. Разумеется, я не подчинюсь, а вот парни — да. Я никогда не был идеальным универсальным солдатом, но именно таким хотел меня видеть Кадер. Разочарование века. Стоит один раз отступить от правил, нарушить приказ, наплевать на инструкции — и начинается анархия и хаос. Процесс необратим. Мы оба это понимаем. Сорвав с головы балаклаву, Кадер приглаживает черные волосы и, прищурившись, неотрывно смотрит мне в глаза. Испытывающий взгляд. Таир успел неплохо изучить одного из своих лучших агентов, чтобы понять — я не блефую. Я никогда не блефую. Жизнь — это не тот инструмент, которым можно играть или торговаться.

— Не дури, Джамаль, — чуть тише произносит Кадер, сменив металлический приказной тон на фальшиво рассудительный. — Выстрелишь, и что дальше? Мы все равно поймаем Видада и всех, кто способствовал его побегу. Они не вывезут его отсюда живым. Ты же знаешь, что регламент не предусматривает других вариантов. И ты, и я находимся внутри управляемой системы и следуем инструкциям и приказам.