Я не слышу их разговор, точнее больше не способна сфокусировать на нем внимание.

Мысленно я отдаляюсь от мира все дальше, погружаясь в себя, перестаю ощущать тело, израненное колкими словами Джейдана, каждое из которых попало точно в цель, в самое больное, уязвимое место.

«— Со мной нельзя. Я женат, Рика…»

«Она тут ни при чем. Способ выманить тебя. Только и всего. А выпала свободная минута, то почему бы не потрахаться? К тому же она тоже была не прочь. Классная горячая девчонка, упорно строящая из себя недотрогу и с удовольствием раздвигающая ноги, когда самой приспичит. Ты бы отказался?»

В какое-то мгновение инстинкт самосохранения отключает воспоминания. Я словно нахожусь в вакууме, где нет и намека на жизнь и ощущения. Лишь всепоглощающая пустота и выжженные земли на километры вокруг…

Весь видимый мир превращается в размытые эффектом «боке» черно-белые краски, пока под веками собираются удерживаемые внутри капли жгучей кислоты.

Я даже дышать перестаю — иллюзорный вакуум превращается в тесную коробку, внутренние стены которой обставлены острозубыми кольями. Каждый вдох загоняет их наконечники глубоко под ребра, по капле нарастают болезненные ощущения в груди.

Мне необходимо из нее выбраться. Нужно собраться с мыслями.

Не стоит делать из предательства мужчины трагедию, а их самих наделять божественными качествами. Я всегда знала весь свод правил программы «антиразбитое сердце». Пока в игру не вступили чувства, которым была не в силах противостоять. Но, видит Бог, я держалась до последнего, я отчаянно не подпускала его к себе в Нью-Йорке…

И если я прямо сейчас не возьму себя в руки и не начну дышать полной грудью, кислородное голодание приведет меня к гибели быстрее, чем истекающего кровью во второй машине Видада. Меня передергивает, стоит лишь вспомнить правую сторону его лица, обожжённую пламенем и окровавленную, растерзанную осколками гранаты плоть. Джейдан защитил меня от подобной участи, полностью укрыв своим телом, словно щитом, в который раз рискуя собой и принимая часть удара на себя.

Я должна быть благодарна ему. В очередной раз.

Должна испытывать клокочущую ярость, которую в красках продемонстрировала ему в момент нашего «прощания». Хотела сделать ему так же больно… но не из желания отомстить. Я жаждала спровоцировать его на настоящие эмоции, проверить, насколько правдива его надменность, равнодушие, лед и холод в синих глазах.

Я хотела одного, Джейдан. Чтобы ты больше не отпускал, не терял меня.

До последнего верила, что мой герой найдет способ, и каким-то чудесным образом мы с Джейданом снова окажемся вдвоем, вдали от ЦРУ и Видада, в полнейшей безопасности. Где он скажет, что каждое слово, обесценивающее нашу связь — гнусная ложь, сказанная во имя нашего спасения. Я бы пошла за ним, куда бы он ни попросил в тот момент… я бы приняла его правила и силу, если бы только знала, что необходима ему так же сильно, как и он мне.

Но сейчас нет ни ярости, ни злости, ни даже ревности. Ничего, кроме разрывающей в клочья фантомной боли сродни той, что я испытывала в тот роковой день, только в тысячи раз мощнее. «Сейчас» — всегда болит сильнее, как бы тяжело ни было в прошлом.

И самое обидное в том, что я не способна на ненависть к Джейдану.

Как я могу..?

Сжимаю в кулаке старые четки, сделанные моими детскими пальчиками, замечая, как мгновенно белеют костяшки. По телу проходит мелкая дрожь, грудь сдавливает оковами непролитых слез. Холодок бежит по позвонкам вверх, концентрируясь в области затылка и плеч, когда я вспоминаю точеные черты лица юноши, спасшего меня от неминуемой гибели.

Лицо Джейда… нет, Джамаля.

«Имя мое назови… Назови меня по имени, Эйнин.»

Лицо Джамаля в моих воспоминаниях становится все четче и четче, дыхание схватывает, четки с нанизанным на них кольцом пульсируют в ладони, мягко обжигая кожу. Я задыхаюсь, вспоминая его последние прикосновения, пропитанные отчаяньем и безысходностью, жадностью и страстью, ощущаю на лице горячее дыхание Асада.

Он прикасался ко мне как в последний раз.

Он прощался.

«Только наше», — мне казалось, что в тот момент его дыхание стало моим кислородом.

Вот почему я не могу его ненавидеть. Так было бы проще, правда? Возненавидеть, забыть навсегда, выдернуть с корнем, отпустить…

Но я люблю Джамаля, и это гораздо хуже. И в полной мере я осознаю это сейчас, когда понимаю, что потеряла его навсегда. Я почти не думаю о том, что мой Асад женат. Сейчас это не имеет никакого значения. Все, о чем я думаю, — его жизнь.

Джейдан остался там… Возможно, он уже мертв, а моими последними словами в его сторону были лишь гневные и яростные обещания, которые не принадлежат мне, его Эйнин.

Мне хотелось разорвать эти четки, швырнуть их ему в лицо. Расцарапать надменные черты, снять лживую «маску». Но вместо этого я неосознанно подношу разноцветные бусины к губам, нахожу ими кольцо и прижимаюсь к змее и ледяным бриллиантам и рубинам, инкрустирующим драгоценный сплав.

— Ты жив, — тихо произношу сакральную молитву, мысленно обращаясь к Свету.

Я не верю в Аллаха, но верю в высшие силы, которые существуют вне зависимости от пророков и мировых религий. И сейчас я прошу у них об одном:

— Ты в безопасности, Джамаль.

Сердце болезненно сжимается от горькой мысли о том, что я не вернула ему свой оберег. Не заговорила и не отдала там… пока была возможность. Гордость мне не позволила.

Не осознавая свое движение, надеваю перстень на указательный палец, а четки — на запястье, замечая красноватый след на нем, который Джейдан оставил минувшей ночью.

До места назначения мы добираемся за три часа и останавливаемся перед массивной пологой скалой, у подножия которой я замечаю непримечательный дом, сооруженный из серого камня, окруженный парочкой верблюдов и бедуинами в традиционной одежде Кемара. У меня нет никаких сомнений в том, что это агенты под прикрытием, остерегающие мини-штаб ЦРУ, отгоняющие от укрытия посторонних и настоящие караваны.

Я сижу в машине, наблюдая за тем, как неподвижного Видада выносят из соседнего «G-Wаgеn» на носилках. Судя по всему, он без сознания или… меня начинает знобить от одной мысли о том, что Видад уже мертв.

Я получила уже достаточно подтверждений тому, что он ужасный человек, заслуживающий полной изоляции от общества и наказания за торговлю душами.

Он — «легкие» «Шатров Махруса». Но у этой убогой и бесчеловечной организации есть еще «Мозг» и «Сердце», и, как я поняла, Джейдану необходимо знать, кто скрывается за этими образными наименованиями ублюдков.

Мои мысли снова и снова возвращаются к Эмилии, девочке, которая, возможно, прямо сейчас проживает одни из самых жутких дней в своей жизни. И виновен в этом человек, которого я всю свою жизнь считала «вторым отцом» и своим спасителем… но после того, что услышала в номере, у меня не осталось ни капли жалости к этой мрази, что смеет жить, одеваться и питаться на деньги, полученные с деятельности «Шатров»…

Твой танец на костях подходит к концу, Видад. Мне жаль лишь, что твое пожизненное заточение в тюрьме не склеит сломленные судьбы рабов.

Наконец я замечаю высокую и мощную фигуру, направляющуюся ко мне. Все это время мужчина находился в автомобиле с Видадом. Кандура и платок, замотанный вокруг головы и шеи Зейна, не мешает мне с первого взгляда (по росту и темпу походки) определить, что за мной идет Хассан. Бывший куратор открывает дверь автомобиля и, отодвинув платок с лица, останавливает на моих глазах прямой, испытывающий взгляд. Отвечаю ему не менее долгим и пытливым взором, пока из моих губ не вырывается автоматическое «приветствие»:

— У тебя есть хоть одно оправдание тому, почему мы провели это задание порознь, Зейн?

— Рика, главное, что ты жива…

Хочу перебить его ещё одной колкой фразой, начиная выходить из машины, но Зейн перехватывает мою руку в воздухе и, быстро наклоняясь к моему лицу, обхватывает скулы ладонями, с жадным остервенением впиваясь в мои губы. Они горят от отвращения и боли, но на какое-то мгновение я отвечаю ему, поддаваясь движению языка Хассана внутри моего рта… всего лишь мгновение, после которого резко отталкиваю Зейна на дверь «G-Wаgеn», ощущая, как желудок скручивают неприятные спазмы. Я хотела, чтобы мне было приятно. Чтобы я могла поступать как Джейдан — целовать несколько мужчин и с каждым притворяться искренней… не получилось. Очевидно, Престон не только талантливый художник, но и превосходный актер.

— Я, конечно, тоже рада, что ты жив, Хассан. Но тебе придется многое мне объяснить, — сухо отрезаю я, мечтая о чистке зубов.

— Меня нашли люди Видада, не скажу, что отдыхал все это время в пятизвёздочном отеле, — поясняет Хассан, не обращая внимания на мою отстранённость, сгребает в охапку, вновь прижимая к себе. — Пройдем внутрь, Рика, здесь небезопасно. Я расскажу тебе все, что знаю, — наклоняясь губами к уху, он опускает голос ниже: — Прости, Рика. Нас вычислили. Я не успел среагировать. Вся первая группа погибла, и…

— Я знаю…

— Все сделаю ради того, чтобы вернуть тебя отцу в целостности и сохранности, — обещает Хассан, мягко целуя меня в висок, и я вновь пытаюсь оттолкнуть его — скорее, инстинктивно, прежде чем успеваю осознать, что он переходит границы дозволенного и пересекает «чужую» территорию.

— Не надо, Зейн. Не трогай. Пожалуйста. Когда мы улетаем? Я хочу сделать это немедленно. Прямо сейчас, прямо сейчас… мне нужно, — сдавленно шепчу я, ощущая, как грудь вновь сдавливают немые всхлипы.

— Успокойся, детка…

«Да, детка, да!»

— Не называй меня так! — слишком резко огрызаюсь я, ощетинившись, словно дикая кошка.

Зейн мрачнеет, бросая на меня напряженный взгляд, по которому пытается понять, чем продиктована настолько бурная реакция на его прикосновения и уменьшительно-ласкательные прозвища.