Ольга Смецкая - Маленькая балерина

– Что-то вы больно нервный, – усмехнулся Стертый и огляделся, – проголодались, что ли?

Здесь было очень красиво. Собственно, как и везде во дворце.

Сводчатый потолок был расписан фресками, на выбеленных стенах, обрамленных мраморными, с благородными прожилками, колоннами, висели полотна мастеров эпохи Возрождения, без сомнения, подлинники.

В центре, напротив входной двери, располагался камин, украшенный изображениями голубей.

Стол почти во всю длину зала был сервирован на четыре персоны.

Из французского окна открывалась чудесная панорама парка.

Вера подошла к окну. Похоже, она всерьез разозлилась на Кару и не желала с ней разговаривать.

Стертый покрутился у стола, стянул из фарфорового блюда маслину, а потом увлекся изучением камина.

Кара же устремилась к одной из картин, которая сразу привлекла ее внимание. Это был портрет юной девушки с виноградной кистью в руках. Портрет завораживал реалистичностью и причудливой игрой света, теней. Казалось, что в лицо девушки направлен мощный луч.

– Считается, что это работа Караваджо, – прошептал Дюк, следовавший за Карой по пятам.

– Потрясающе.

– Послушай, я все решил, – произнес Дюк. Он украдкой взял ее ладонь и нежно сжал пальцы. – Ты никуда не поедешь, останешься здесь прямо сейчас.

Его сильная рука источала тепло и столь необходимую Каре уверенность. В полном смятении Кара отвернулась и наткнулась на пристальный Верин взгляд.

«Я все-таки должна с ней объясниться, она поймет…» – подумала Кара и твердо сказала:

– Нет, не сейчас. Вечером. Мы же обо всем договорились.

– Я не отпущу тебя. – В его глазах застыла боль.

– У нас еще вся жизнь впереди, мы все успеем. Прошу тебя, дай мне спокойно разобраться с самой собой, оставить прошлое в прошлом… – Кара смело посмотрела ему в лицо и ободряюще улыбнулась.

За время обеда Вера не произнесла ни слова, да и на обратном пути в гостиницу молча смотрела на проплывающие за окном пейзажи. Стертый же, напротив, после сытной еды и нескольких рюмок коллекционного коньяка пребывал в отличном расположении духа. Был весел, шутил и балагурил.

В этот момент он выглядел вполне безобидным простачком.

Кара сидела в машине неподвижно, прикрыв глаза и сцепив пальцы, пытаясь совладать с внутренней дрожью, обрушившейся на нее.

Сказать, что она была потрясена посещением виллы di Colombo, это ничего не сказать. Она была раздавлена, уничтожена, в душе образовалась мучительная пустота.

Сердце ее буквально разрывалось на части. Одна часть стремилась домой, в привычную повседневность, в родные и знакомые места, другая же мечтала остаться на чужбине рядом с любимым.

Но как Кара ни силилась, не могла представить себя в праздной роли хозяйки сказочного замка. Она привыкла тяжело и трудно работать и сомневалась в том, что в семье Дюка по достоинству это оценят. Каре казалось, что если бы Дюк не был так богат, то ей было бы гораздо проще разорвать узы с прошлым и начать жизнь с чистого листа.

А так… Она с ужасом осознавала, что, в сущности, совсем не знает Дюка. Не знает его привычек, его пристрастий в еде, в литературе, в искусстве. Не знает, в котором часу он просыпается по утрам, какой его любимый цвет. Между ними – пропасть, едва ли не больше, чем в ту минуту, когда они впервые увидели друг друга. «Просто у нас было слишком мало времени, – успокаивала себя Кара, – а теперь мы всё наверстаем».

А что будет, когда момент новизны растворится в буднях? Когда уляжется страсть и наступит насыщение? Когда пройдут годы? Вдруг они наскучат друг другу? И как тогда ей быть? Одной, в чужой стране?

Дюк не поехал с ними в гостиницу. На этом настояла она. Кара чувствовала, что теряет контроль над собой, и опасалась, что в пути их окончательно разоблачат. Она сама удивилась, насколько трудно ей было расставаться с Дюком. Тело ее, словно опутанное невидимыми нитями, тянулось к нему, пальцы рук еще хранили тепло его руки, губы еще помнили вкус его поцелуев…

И тем не менее когда шофер захлопнул за ней дверцу автомобиля, она испытала странное облегчение. Все случилось так внезапно, Кара была совсем не готова к такому бурному натиску чувств. Она не узнавала себя, и это больше всего пугало и тяготило ее.

Кара подняла голову и посмотрела на застывший Верин профиль, на упрямо сжатые губы и воинственно вздернутый подбородок. «Почему, – с горечью подумала она, – ну, почему, когда мне так необходима твоя помощь, ты отвернулась от меня?»

Кара вдруг вспомнила, как на шумном базаре в раскаленном Душанбе к ней подошла молодая цыганка в цветастом платке и множестве юбок. Было это во время гастролей еще до войны.

– Хочешь, красавица, я тебе погадаю? – сверкнула она золотым зубом. – Всю правду скажу, что было, что будет, чем сердце успокоится.

Кара протянула руку.

– Ох, жисть у тебя интересная, – причмокнула цыганка. – Богатство вижу, славу вижу. Вот только любви да счастья мало. Ох, нет, вот она, любовь-то. Рядышком с тобой, чай, шагает, да только пересечься с ней трудно. Дэвлалэ! Хассиям! – вдруг воскликнула она и подбоченилась. – Вижу крутые перемены в твоей жизни, красавица. Ох, крутые!

– Все, хватит. Спасибо. – Кара вырвала влажную ладонь из цепких смуглых пальцев.

– Ну, как знаешь, – обиделась цыганка. – Только «спасибо» за гадание нельзя говорить. Ручку надо позолотить, а то счастья тебе не будет.

Кара вытащила несколько монет и отдала цыганке.

– Мелочь-то, она ведь к слезам, – хмыкнула цыганка, сунула деньги в грязный носовой платок, завязала узлом и заткнула за пояс. Тряхнула множеством юбок и растворилась в толпе.

Тогда Кара ей не поверила. А перемены-то, вот они… Да какие крутые… Кара поглядела в окно.

Пасторальные сельские пейзажи сменились узкими римскими улочками, автомобиль подбрасывало на ребристой поверхности булыжной мостовой. Они въехали в город.

– Ну-с, вы готовы? – вторгся в Карины мысли насмешливый голос Стертого.

– Что? – вздрогнула она.

Стертый развернулся всем корпусом и, перевесившись через спинку переднего сиденья, в упор посмотрел на Кару. Кара похолодела.

– Готовы, спрашиваю?

– К чему?

– К чему? – радостно расхохотался Стертый, словно Кара сказала что-то очень смешное. – К возвращению домой конечно же. А вы о чем подумали?

Несмотря на задорный смех, его глаза оставались ледяными.

В четверть одиннадцатого я вышла из дома.

Воздух посерел, по земле стелился густой туман.

Я тщательно заперла дверь, проверила окна, подумала и намотала на ручку двери волос. Если кто-то попробует ее открыть, волос разорвется.

– Паранойя, – пробормотала я себе под нос и невольно покосилась в сторону Галиного сада, в котором минувшим днем произошла трагедия. В сгущающихся сумерках тени от деревьев удлинились и напоминали когтистые лапы мистического чудовища.

Дом Галы был залит ярким светом. Стеклянные двери были раздвинуты, и из гостиной неслись громкие голоса и взрывы хохота.

По вымощенной плиткой дорожке я направилась к дому. Высокие каблуки босоножек застревали в щелях между плитками, и пару раз я чуть не грохнулась.

– Эй! – окликнули меня из сумерек.

Я повернулась и присмотрелась. В садовом кресле сидела Нора с неизменной «Явой» во рту.

– Добрый вечер, – поздоровалась я и подошла ближе.

– Привет. Я гляжу, у вас сегодня «припадок красоты», – усмехнулась она.

– Спасибо, – рассмеялась я и устроилась в соседнем кресле.

Я знала, что облегающее платье из тафты глубокого винного цвета очень мне идет. Сама Нора облачилась в широкий пестрый сарафан, на шее развевался в тон ему длинный газовый шарф.

– Вы тоже неплохо выглядите. Прямо Айседора Дункан. – Я кивнула на шарф.

– Не дождетесь! – фыркнула Нора. – Я не настолько беспечна, да и кабриолета у меня нет. Ну, как вы? Я лично в шоке!

Я кивнула и неопределенно пожала плечами в ответ.

– Бедный убогий Славик, – со вздохом продолжила Нора. – Кто бы мог подумать! Единственное, с чем он дружил в жизни, – это техника. И вот, пожалуйста. Никто ни от чего не застрахован.

– Наверно, это судьба. Кому что на роду написано…

– Да вы у нас философ! Но, думаю, судьба тут ни при чем. Просто тем, – Нора понизила голос и склонилась к моему уху, – заживо похороненным в каменоломнях, понадобились свежие души. И на одной они не остановятся, поверьте мне. Аппетиты у них растут, им требуются новые и новые жертвы. Арсений называет это «отрыжкой минувшего».

– Почему вы считаете, что не остановятся? – сглотнув, спросила я и непроизвольно дотронулась до шишки на затылке.

– Знаю. Такое уже не раз случалось. И, это, заметьте, не мое мнение – сами-то мы не местные… Но добрая половина, если не большая часть поселка в этом уверена.

Мне отчего-то стало очень душно. Я скинула босоножки и погрузила ноги во влажную от росы траву.

– Тут настоящий город призраков, – добавила Нора зловещим шепотом, прикурила очередную сигарету и посмотрела на меня. В ее глазах плясали веселые огоньки.

– Вы шутите, – с облегчением констатировала я.

– Обожаю ужастики! – расхохоталась Нора. – Пойдемте лучше в дом, выпьем чего-нибудь.

В гостиной толпилось человек десять. Арсения и Лизы не было видно. Гала, затянутая в черный шелк, с припухшими от слез глазами и скорбными складками вокруг рта, печально застыла у камина. Шмаков развалился на диване и что-то оживленно рассказывал двум худосочным дамочкам, взиравшим на него с обожанием.

– Что вам налить? – спросила Нора.

– Все равно…

– Ну ладно, пойду гляну, что там есть.

Нора удалилась на кухню, и тут Шмаков заметил меня.

– О, какие люди! – воскликнул он и, бросив дамочек, нетвердой походкой направился ко мне. В руках Шмаков держал бокал с какой-то мутной зеленой жидкостью и был абсолютно пьян.