«Вот что не так!» — сообразила Анна и мрачно ответила:

— Ужасная. Но у нее полно проблем, и мне кажется, что я ей нужна. А что я могу с этим поделать? Попросить ее, чтобы она оставила меня в покое?

Шон рассмеялся, нажал кнопку лифта и сказал:

— Я имел в виду мою бывшую подружку, а не твою. Хотя что касается Лиз, то я тебя понимаю. Иногда так трудно от кого-то отделаться, верно? Но если ты чувствуешь себя некомфортно рядом с какой-то женщиной, то тогда зачем вообще с ней быть? Просто скажи ей, что в твоей жизни ей не место. Будь с ней откровенной.

— Но это же будет ужасно!

— Но если ты ей не скажешь, то она будет еще больше страдать. А главное, при этом ты тоже будешь страдать — и еще сильнее. В любом случае, а что еще остается делать? Слова — это наше единственное оружие, когда мы хотим общаться.

— Наверно, что так оно есть.

— Я не знаю, почему людям так сложно прекратить дружбу, хотя любая дружба имеет свое развитие, как и любые другие отношения. Все, что нужно сделать, — это вскрыть нарыв.

— Она не такая уж и плохая. Я хочу сказать, что я не пытаюсь избавиться от нее. Знаешь, она ведь чудачка. Как говорит Мирна, чудаки делают нашу жизнь ярче. Да и что вообще означает «нормальный»? Лиз может быть такой щедрой. Честно говоря, она не настолько плохая.

— Ну, а моя бывшая подруга именно настолько. Как бы я хотел от нее избавиться! Да где же этот чертов лифт?

— Я хочу сказать, что она не такая, как Джастин.

— Кто такая Джастин? — Он покосился на Анну, его руки были глубоко спрятаны в карманы.

— Подруга. Бывшая.

И Анна рассказала ему про Джастин и про то, как часто ее подводила. Она, наверное, нехорошо поступала?

Вовсе нет, ответил Шон. Через нашу жизнь проходят разные люди. И совсем немногие появляются на заре нашей жизни и остаются с нами до конца. И это не меняет того факта, что когда-то Джастин была хорошей, очень хорошей подругой. Просто они обе — и Анна и Джастин — теперь изменились.

Естественно, Анну мучают угрызения совести. Но ничто не остается неизменным. Если ему будет позволено привести аналогию в духе Пэмми Ловенталь, то Анна сейчас заставляет свои мозги проделать хорошенькую пробежку. А кто любит физические нагрузки? Кроме того, знает ли Анна, что большая часть калорий сжигается как раз после физических упражнений? Та работа, которую она сейчас выполняет, а именно: пытается избавиться от Джастин — это и есть самая трудная часть дела.

— Отличная работа, — сказал Шон, толкая ее локтем в бок.

— Ты так думаешь?

— Да. Хотя на самом деле тебе следует проделывать все это вместе со своим психологом.

— Но у меня нет психолога.

— В самом деле? — Шон повернулся к Анне и посмотрел на нее так, словно она только что сказала: «Но я не чищу зубы».

— Тебе обязательно нужен психолог, — сказал он, когда пришел лифт. («Тебе обязательно нужно каждый день чистить зубы».) — Я дам тебе телефон Эйлин Вайзфельд. А пока за свои услуги я буду брать с тебя по три фунта шестьдесят пенсов, — пошутил он.

«Я готова заплатить намного больше», — подумала про себя Анна и улыбнулась.

— Боюсь, нам не по пути — я еду наверх, — сказал Шон, держа двери лифта открытыми.

— Ничего страшного. Я дождусь следующего, — сказала она, и двери лифта закрылись за Шоном.

— Ой, ты меня напугала! — сказала она Пэмми, которая подошла к ней сзади.

— Неужели, Анна? Я что, серьезно, тебя напугала? — сказала она так, как будто Анна убила ее мать и еще не успела толком извиниться. — Но давай-ка присядем.

Пэмми уселась на один из общественных стульев, выставленных в коридоре. Узкая юбка задралась на ее толстых ляжках, и теперь из-под нее торчала подкладка. Анна села рядом с ней и уставилась на непослушно взъерошенные волосы Пэмми.

— Сейчас мы далеко от офиса и можем здесь спокойно обо всем поговорить, — сказала она, нисколько не понижая голоса, даже когда люди проходили мимо или стояли рядом в ожидании лифта. Должно быть, все они слышали, что Пэмми говорила Анне. Она походила на Джойс Гренфел[28], опекающую двухлетнего хулигана в песочнице.

— Я очень извиняюсь за тот телефонный звонок от Сильвии. Обещаю, что такое больше не повторится.

— Проблема не в Сильвии, ведь так? Проблема в нас с тобой. И мы вынуждены работать вместе в одной команде: ты, я, Шон, Майк, Лина, внештатные сотрудники и Тоди. Ты должна вписаться в наш коллектив. Я к тому, что наша передача во многом зависит от работы всей команды, и ты тоже должна рождать какие-то идеи. Если мы хотим и дальше выходить в самое выгодное эфирное время, то Майку потребуется наша помощь.

— Я прошу прощения. Я знаю, что мне следует предлагать какие-то идеи.

— Это в том случае, если ты хочешь добиться на этой передаче каких-то успехов.

— Я хочу. Конечно, я хочу.

— Ну, тогда ты должна добросовестно выполнять свою работу, — сказала Пэмми, продолжая улыбаться все той же улыбкой. Улыбка не сходила с ее лица. — Я желаю видеть улучшения в твоей работе. Понимаешь?

В ответ Анна кивнула головой.

— Поэтому, давай-ка ты подготовишь несколько идей уже к следующему совещанию в понедельник. Договорились? — сказала Пэмми и похлопала себя по ляжкам.

— Да. Хорошо, — сказала Анна, сознавая, что ей пора уходить.

— Да, Анни, вот еще что, — сказала Пэмми. «Неужто она назвала меня Анни?» — подумала про себя Анна.

— Я слушаю, — сказала она, оборачиваясь. «Если она действительно назвала меня так, то сейчас наступит переломный момент».

— Анни, когда работаешь в команде, не следует выпячивать собственное «я». Ты со мной согласна?

— Согласна, — вынуждена была признать Анна. — Не следует.

Глава восьмая

«Я веселый человек», — подумала она. Сейчас был вечер пятницы, и Анна сидела на ступеньках театра «Армада» на Пиккадилли и ждала Ру, которая, как обычно, опаздывала на встречу с ней. У них были билеты на спектакль про бедность в Ирландии на рубеже веков — «Четыре беднячки». Ру должна была написать рецензию на этот спектакль для журнала «Мз».

«А что я-то здесь делаю? — спрашивала себя Анна. — В общем и целом?»

«Я счастливый человек», — несчастно подумала про себя Анна, чувствуя под собой холод ступенек через истрепавшуюся заплатку на своем комбинезоне. Она только что закончила читать главу «Самооценка» из «Одного месяца до счастья» Вильгельма Гроэ. Гроэ написал целый список пояснительных фраз и утверждений для своих читателей, чтобы они изо дня в день повторяли их, словно молитву: «Я себя люблю», «У меня полно энергии для личной жизни» и т. п.

«Это всего лишь простой способ поднять себе настроение, и к нему не следует относиться слишком серьезно. Однако, несмотря на это, он имеет такое же действие, что и Прозак, с той лишь разницей, что у него нет никаких неприятных побочных эффектов. Выражайте себя позитивно. Позволяйте себе думать о дерзких вещах. Думайте о себе лучше».

«Я предвкушаю встречу с…» — уныло подумала Анна. Она выдавила из себя улыбку — к ней подошла Ру.

— Извини за опоздание, — сказала Ру. Но в этот раз у Ру была уважительная причина: она была в больнице. И это правда. Она так плохо себя чувствовала. Физически. И это не была утренняя тошнота из-за беременности. Нет, это было намного хуже. Даже вид ресторанного меню, выставленного в окне… Даже самый легкий намек на телепередачу о приготовлении пищи с нескончаемыми потоками блюд, залитых свежеприготовленными соусами… Самое смутное воспоминание о рецепте с цельными креветками или с зеленой брюссельской капустой… Любой пустяк мог вызвать у Ру рвоту, так, что ее живот прыгал вверх до самого горла. Нет, когда она была беременна Оскаром и Дэйзи, то у нее такого не было. И вообще это нетипично для беременности.

У Ру оказался «гиперемезис беременных».

— Боже, звучит очень серьезно. Что это? — спросила Анна, когда Ру уселась рядом с ней на ступеньку.

— Это сильнейший, изнурительный «утренний» токсикоз, который длится весь день и всю ночь. Это самый худший вариант прохождения беременности, который только может быть. О боже, ты ела чеснок! — Она отвернулась от Анны.

— Два дня назад, — сказала Анна, думая, как это похоже на Ру. У нее не может быть простой, обыкновенной беременности — она обязательно страдает каким-то экзотическим «гиперемезисом».

Она никогда и ничего не делала наполовину. Возможно, Ру уже и забыла муки своей последней беременности, но в то время страдала как раз не она. А вот Анна помнила каждую мельчайшую деталь.

Агонию первого трехмесячного срока. Волнения второго срока. Тревоги третьего. Вдруг у Ру отошли воды. Жуткое зрелище. Ру при этом страдала сильнее, чем женщина в какой-нибудь стране «третьего мира», рожающая в поле. О, да, Анна помнила абсолютно все.

Впоследствии Ру описала все в разговоре по телефону: роды в течение четырех дней, которые по количеству пролитого пота могли бы поспорить с самим Гулагом. И все эти четыре дня боль ни на капельку не отпускала ее.

— А они могут тебе что-нибудь прописать от этой — как ты там ее назвала? — спросила Анна.

— Гиперемезис беременных. Вообще-то нет. Это может навредить ребенку.

— Верно, — сказала Анна, восхищаясь самоотверженностью Ру. Если бы Анна забеременела, она тут же заказала бы себе эпидуральное обезболивающее. Ведь Анна представляла себе, что такое роды. Лет пять назад она присутствовала на одних.

Ру, уже на сороковой неделе беременности Дэйзи, была в квартире у Анны. Она успокаивала Анну, которая чахла по Брайану.

Вдруг Ру вскрикнула и согнулась пополам от боли. Она вызвала неотложку, а Анна в это время паниковала и пыталась вспомнить все сцены родов в домашних условиях, которые она видела в сериалах про больницы, главным образом в сериале «Скорая помощь». «Только не забывай дышать», — сказала она. Или это сказал врач скорой помощи?