Анастасия Шерр - Малолетка

Но с каждым днём всё больше склоняюсь к мысли, что он не очнется. Не зайдёт больше в эту квартиру, не ляжет на эту кровать и не обнимет меня крепко, забирая все кошмары и дурные предчувствия.

– Стреляй, – прошептала, глядя ему в глаза. – Избавь меня от этой боли.

Пахом нахмурился, словно не ожидал такого ответа.

– А если я скажу тебе, что могу отвезти к Лавру? Ты всё так же будешь стремиться откинуться?

– Что?! Правда?! Ты обещаешь?! – не знаю, откуда взялись силы, но я буквально подскочила, не обращая внимания на пистолет.

Пахом убрал оружие и, развернувшись, пошёл прочь.

– Соберешься, приходи на кухню. Оденься только, аферистка, бля.

Покраснела от стыда и натянула одеяло до подбородка.

Геннадий, нахмурив брови, наблюдал, как я поглощаю еду. Впервые за долгое время я ощущала вкус еды и чувство голода. Оказалось, что все эти дни я жила в своём кошмаре, полностью забыв о реальной жизни. Ещё пару дней в заперти и я бы точно рехнулась. Окончательно.

Мне бы только увидеть его… Одним глазком взглянуть. Убедиться, что он всё ещё жив.

Честно говоря, я сильно сомневалась, что нас пустят к Макару посреди ночи. Но, как оказалось, для Пахома это не проблема. Мы молча прошли мимо дежурной медсестры, а та, лишь коротко на нас взглянув, засмущалась и опустила взгляд. Я перевела взгляд на Геннадия. Ноль эмоций. Каменный человек.

У палаты сидели двое охранников, которые сразу же напряглись, увидев наши силуэты в приглушённом свете коридора, но заметив Пахома заметно расслабились. Я же бросилась в палату, спотыкаясь и задыхаясь от нетерпения. Казалось, если не взгляну на него сейчас – умру.

Он лежал всё так же неподвижно. Словно неживой… Только мерное дыхание говорило о том, что Макар всё ещё жив.

– Привет… Я вот… К тебе пришла, – удушающий комок образовался в горле и стало трудно дышать. – Я скучала.

А он не скучал. Ему вообще всё равно. Оставил меня одну наедине с кошмарами…

В груди что-то остро закололо и я легла лицом на его ладонь.

– Очнись, пожалуйста. Очнись. Вернись ко мне. Я тебе ребёночка рожу… – горячие слёзы покатились на руку Макара и пальцы его еле заметно вздрогнули.

* * *

Очнулась в какой-то светлой комнате. Яркий свет в глаза заставил зажмуриться и закрыть глаза рукой.

– Вставай, Асенька, – от голоса Макара взвизгнула и села на кровати.

Он сидел рядом, поглаживая мою руку. Лёгкая улыбка на устах, та самая улыбка, которая так мне нравится…

– Ты… Макар… Это ты? – неверяще трогала его лицо, словно опасаясь, что наваждение испарится.

– А ты кого-то другого ждала? – нехорошо так прищурился, а я засмеялась.

– Нет, только тебя… – прижалась к нему и так тепло мне стало, так хорошо, что на глаза слёзы счастья навернулись. – Ты же не бросишь меня? Не оставишь больше?

– Ни за что. Ты же мне ещё детишек родить должна, забыла?

Нет, я ничего не забыла и со всем согласна. Только бы он не исчезал.

И только я об этом подумала, как Макар поцеловал меня в щеку и поднялся.

– Мне сейчас нужно идти. Не грусти, красивая, я скоро вернусь.

А я растерянно смотрела ему в след и не верила своим глазам. Неужели… Снова? Опять кошмар?!

Как оказалось, кошмаром это не было, но и явью тоже. Просто сон, просто желание его увидеть и слабая психика, что играет со мной в свои ненормальные игры. Просто почудилось.

А проснулась я в больничной палате. Не очень светлой, но очень большой. Рядом стояла капельница, а в руке катетер.

И Геннадий.

Как всегда, со своим телефоном.

Как обычно, чем-то недоволен.

– Что это со мной? Мы в больнице? А Макар где? Он очнулся, да? Я помню он рукой шевелил!

Пахом закатил глаза и, похоже, не особо обрадовался моему пробуждению.

– Угомонись, пиявка. У тебя истощение, в обморок рухнула, – проворчал, соизволив обратить на меня взгляд.

– А Макар? С ним что? Я же помню…

– Хуже ему стало этой ночью. Так что ляг спокойно и не трепи мне нервы, я сейчас не в лучшем расположении духа.

Я выдохнула, а вдохнуть так и не смогла. Как хуже? Как же так? Ведь я была уверена, что он приходит в себя.

– Я хочу его видеть! – попыталась встать, но ручища Пахома пригвоздила меня к твердой койке.

– Лежи, сказал! Во-первых, тебе врач запретил вставать. А во-вторых, Лавр в реанимации, туда не пускают.

* * *

Пахом разрывался на части. С одной стороны конкуренты, шестёрки, менты и старые враги – грёбаные шакалы, от которых он всеми силами скрывал правду о Макаре, дабы те своей стаей не набросились на Лавровскую империю, с пеной у рта пытаясь оттяпать себе кусок пожирнее.

С другой стороны – сам Лавр. Его состояние ухудшилось и нет-нет, да приходила в голову дурная мысль… А вдруг?

Отгонял от себя эти херовые догадки. Лавр выкарабкается. Не из хилых он. Не из такой жопы живёхоньким вылезал.

Ну и, наконец, малолетка. Эта девка его до нервного тика скоро доведёт. Сначала до истощения себя довела, теперь покоя не даёт своими капризами. Макара ей, блядь, подавай!

Но самое стрёмное, что ему пришлось в няньки к ней записаться. После того, как девчонка несколько раз сбегала от сиделок и охранника, чтобы проникнуть в бокс к Лавру, но не доходя до цели, отключалась, нервы Пахома сдали.

Всё своё свободное время он тратил не на отдых или другие дела, которых накопилось немеряно, а на слежку за соплячкой. Та недовольно пыхтела, но сбежать от Пахома не могла – не таких вылавливал.

А на днях возникла ещё одна проблема. Кто-то пустил слушок, что Лавр ранен, а наследство своё решил детдомовке оставить. Теперь, по идее, должна начаться охота на девчонку, Лавра-то побоятся трогать сейчас, зная, что Пахом землю носом роет. Слушок-то, скорее всего, и пустил тот, кто пытался Макара спровадить в мир иной. Одного слизняк не учёл – Пахом уже вышел на него.

Один Геннадий верил в то, что король ещё не пал и берег его принцесску, как зеницу ока. Да, продолжал ненавидеть эту мелкую занозу в своей заднице, но берёг. Для Лавра.

– Мне что, слюнявчик тебе повязать и с ложки кормить, что ли? Как же ты меня замотала. Ешь, бля! – сегодня был один из тех дней, когда Пахому хотелось прибить малолетку с особой жестокостью.

– Нет! – отодвинула от себя тарелку с овсянкой и, скрестив руки на груди, уставилась на дверь.

– Ты никуда не пойдёшь!

– Значит, и есть не буду! Макара перевели в бокс и я хочу его увидеть!

– Хватит, мать твою! Заткнись, блядь! Заткнись и жри, иначе я тебе на голову эту баланду выверну! – Пахом хрястнул кулачищем по столику и тот отъехал в сторону.

– Пока не увижу Макара – есть не буду! – рявкнула в ответ, так, что Пахом на задницу осел.

Вот же сучка!

Знает ведь, что не тронет её – права не имеет. Знает и этим нагло пользуется, вытаскивая из него нервы по ниточке.

– Пошли, мать твою! Как же ты бесишь меня, курица! – и не дожидаясь её ответа, буквально содрал девицу с койки и потащил к Лавру.

А потом снова были слёзы и сопли – тяжело ей было видеть Макара таким. Да что там, Пахом сам не верил, что это друг его там лежит, весь в проводах, как в паутине. Сам не мог без содрогания видеть Лавра на больничной койке.

Смотрел, как врач делает ей укол и впервые понимал и даже сочувствовал. Играть так невозможно. Всё-таки любит она Макара.

– Ну ладно, не реви, – заворчал на девчонку, когда за доктором закрылась дверь. – Скажи, чего хочешь, привезу.

– Расскажи мне о нём… О Макаре. Хочу знать о нём всё.

Геннадий вздохнул. Зашибись. Ему теперь россказни девице толкать.

Макар Лавров родился и воспитывался в семье учителей, возможно, этим и объясняется его проницательность и здравомыслие в некоторых случаях. Правда, интеллигентом как-то не стал. Не до того было… Когда на дворе лихие девяностые, а молодой парень пытается связать концы с концами, совершенно не до культуры. Родители быстро покинули его, оставив в наследство лишь однокомнатную квартиру, но Макар не растерялся.

Его врождённые смелость, «чуйка» и способность рассчитывать всё наперёд, помогли быстро выбраться из нищеты.

Лавров оказался настолько пробивным, что уже в восемнадцать лет заимел уважение среди мелких воришек и бродяг. Из них, собственно, и «сколотил» небольшую шайку, которую через пять лет обходили стороной даже «старшие».

В общем-то, Макар был из тех, кого никогда не беспокоили ни совесть, ни страх, ни сочувствие. Жестокость – ещё одна черта, благодаря которой он смог выжить.

Он шёл напролом, брал всё, чего захотелось. Ни разу не отступился от своей цели и не спасовал ни перед одним противником.

Разумеется, всё рассказывать о Лавре Пахом не стал. Ни к чему это девчонке. Она уже и сама видела, на что способен Макар. Вернее, его темная сторона, которая проявилась впервые ещё пятнадцать лет назад. Именно тогда их троих – Пахома, Лавра и Шустрого пытали в грязном подвале.

До того случая парни знали о существовании друг друга, но лично знакомы не были. Каждый шёл своей дорогой, не цепляя интересы друг друга. Все трое с неуёмными амбициями, желанием выгрызть своё место под солнцем… Вот и нарвались «не на тех».

Ту ночь каждый из них запомнил до конца жизни. Для молодых парней яростные пытки – настоящие пытки! – это очень жестоко… Шустрый не выдержал – сдал место схрона общака[2] своей группировки. А вот Макар и Геннадий держались до последнего.

В итоге, Шустрый был убит, а Лавров каким-то чудом смог выбраться из цепей, которыми ребята были прикованы к потолку, как куски мяса.

Макар освободился, но не убежал, как ожидалось. Разбив единственный источник света, он голыми руками передушил всех бандитов. По одному. В темноте слышались лишь хрипы и падения тел, а Пахом, закрыв глаза впервые в жизни молился, прощаясь с жизнью. Когда чиркнула спичка, а перед Геннадием появилось окровавленное лицо Макара, он понял – спасены.