Анастасия Шерр - Малолетка

Лавр презирал и ненавидел себя до зубовного скрежета. За то, что не выдержал, за то, что приехал к ней. Дал слабину, поддался, как прыщавый подросток, что не в состоянии унять свой стояк. А ведь изначально просто хотел посмотреть на нее. Не через экран ноутбука, а в живую… Прикоснуться к ней, ощутить запах этой предательницы. И уйти. Оставить её одну, спрятанную ото всех девочку. Его девочку. Всё такую же сладкую и до безумия вкусную девочку.

А когда увидел её, потерял разум. Себя потерял. В прочем, потерял разум он ещё тогда, когда впервые увидел хрупкую девчушку, так искусно завлекшую его, дурака, в свои сети. Заставила полюбить, сойти с ума от неё, а потом растоптала. Раздавила его. Его! Лавра! Того, которого самые отпетые беспредельщики боятся. Того, который не прощает предательства и казнит тут же, не задумываясь. А её не смог. Себя казнил вместо неё.

Набросился на неё, не видя глазами, не чувствуя ничего, кроме адской боли, что заставляет душу сворачиваться и гореть в жутком пламени. И нет её, души этой. Сгорела дотла, когда понял, что изнасиловал её. Что уподобился тому, кого убил за неё же.

Кем он стал? Во что превратился?

Херов мститель, воюющий с бабой! С матерью своего сына! До тошноты мерзко от самого себя, но отпустить её не может. И простить не в состоянии. Не прощают такое.

– Верни мне моего сына! – прохрипела, цепляясь за его руку. – Слышишь?! Верни его, Макар! Отдай мне моего ребёнка! Не поступай так! Делай со мной, что хочешь, только дай увидеть моего малыша! Прошу! Макар!

Он выйдет за дверь, которую тут же запрёт санитар и молча пойдёт к выходу, а её крики ещё долго будут звучать в его голове, истязая его разум, разбивая сердце на субатомные частицы. А перед взором её лицо, болью искажённое. Как и его душа черная, что корчится и воет от боли.

И слова её эти…

«Ты и так всего лишен. Ты сам себя лишил.»

И так горько, сука, от того, что она почти права…

* * *

Пахом ждал появления Лавра около получаса и всё это время размышлял, что тот может делать здесь посреди ночи. Вырисовывались не очень радужные перспективы. Либо Макар ездит по ночам в психушку, чтобы подлечиться, но при этом не показать врагам, что болен. Либо что-то ещё похуже. О втором варианте думать совершенно не хотелось.

Когда машина Лавра выехала за ворота, Геннадий прищурился, пытаясь сфокусировать взгляд на одном из окон клиники, в котором горел свет и стояла девушка, кажется, провожая взглядом удаляющуюся «БМВ» Макара. В какой-то момент Гена узнал девушку. Вернее, догадался.

– Твою мать, Макар!

Получается, что старик и Людмила были правы, когда обвиняли Лавра в исчезновении Аси? Да он и сам допускал подобную мысль, но не мог предположить, что у друга поехала крыша настолько, чтобы запереть свою жену в психушке, причём без явных на то причин.

Может, конечно, причина и была… Да ежу понятно, что была. Только это уже чересчур.

Пахом застонал и, ударив по рулю, вышел из машины. Раз уж влез, должен разобраться до конца.

* * *

В ту минуту, когда я услышала из уст мужа имя своего малыша, что-то перевернулось в душе. Что-то щёлкнуло. Стало абсолютно все равно, что будет со мной дальше и даже плевать на то, что сотворил со мной Лавров. Лишь о малыше все мысли. И одна цель – вернуться к своему Ванечке во что бы то ни стало. Я была согласна даже на пожизненное рабство и угнетения со стороны Макара. На всё, лишь бы мой маленький сыночек был со мной.

Я ведь всего один раз его увидела и подержала на руках, всего один раз поцеловала и вдохнула запах, прежде, чем его отняли у меня, чтобы больше не вернуть. Я слышала его первый крик, видела первые шевеления… А теперь его просто нет. Забрали, лишили. Вырвали сердце. И кто? Тот, кого так сильно любила, что наплевала на собственные мечты и желания. Тот, кто должен был защищать нас всю жизнь, как тогда, под пулями… А он разлучил нас. Убил меня, впрыснув в вены медленный яд. Мой муж, мой палач…

Даже назвал его один, без меня. Мы специально не подбирали имя сыну, решив сделать это после родов. Макар… Какое же ты чудовище. Какой ты изверг. Ведь не мог человек такое сотворить. Не мог. Только зверь.

Первые дни я ещё надеялась на спасение. Надеялась, что если не Лавров, то хотя бы Степан Иванович будет меня разыскивать. Но вскоре поняла, что этому не бывать. Нет, конечно, мой бравый старичок повоюет за меня, будет искать… Только не найдёт. Лавр не позволит. Если даже медперсонал куплен от врача до санитарки, что убирается в моей палате.

За дверью послышался какой-то шум и я вскочила с кровати, всё ещё надеясь, что это Макар вернулся за мной. Что сейчас он скажет, как сильно жалеет и раскаивается в том, что сделал и увезет меня отсюда к нашему малышу. И я была готова простить его. Сделать вид, что у нас все замечательно, а я счастлива до беспамятства. И я была бы счастлива…

Давай же! Вернись, одумайся! Что ты скажешь своему сыну, когда он подрастет? Как объяснишь свой поступок?

Но дверь распахнулась и в палату вошел тот, кого ожидала увидеть меньше всего. Геннадий остановился и с нахмуренным видом осмотрел белые стены.

– Да, весело тут у тебя.

– Ты поможешь мне? – призрачная надежда становилась более осязаемой, а в сердце возродилась радость.

Я всё рассказала Пахому, да и рассказывать, в принципе, нечего. Мои попытки сбежать, роды, психбольница. Вот мой путь от жены Лавра до пленницы. По сути, мало что изменилось. Из клетки перевели в другую клетку. С той разницей, что первая клетка была золотая.

С той разницей, что теперь у меня есть ребёнок. Мой малыш, которому нужна мама так же, как и он нужен ей. И за него я готова ползать на коленях даже перед Пахомом.

Смотрела на смурного мужчину и ждала, что он припомнит мне все наши конфликты. Что ж, это замечательная возможность втоптать меня в грязь. Но отчего-то мне казалось, что Геннадий не станет добивать. Что-то было в его глазах… Человеческое. То, чего я уже очень давно не видела в глазах своего мужа.

– Ты же понимаешь, что предала его?

– Я…

– Ты понимаешь это?

Нет, я не понимала. Не понимала, как можно лишить мать ребёнка. Нет такого проступка, за который будет справедливым ТАКОЕ наказание. Моя попытка сбежать от него – плод его стараний и не более.

– Я не предавала его. Я лишь хотела спокойной жизни, вот и всё.

– Ты хотела украсть его ребенка и сбежать. В нашем мире это называется предательством.

Я нервно засмеялась. Да, в их мире может быть. Только я не из их мира. И лучше бы никогда его не знала.

– И что теперь? Ты тоже оставишь меня гнить здесь?

Геннадий ничего не ответил, лишь склонил голову о чём-то раздумывая. Похоже, я снова останусь наедине со своими мольбами и надеждами.

– И ты сможешь спокойно жить после этого? А Макар? Как ему живётся? Счастлив, наверное?

Пахом посмотрел на меня исподлобья.

– Нет. Он не счастлив. Он в затворника превратился. Из дома практически не выходит. С сыном сидит.

Последняя фраза больно резанула по сердцу. С сыном… Он с сыном, а я в психбольнице только потому, что хотела защитить себя и ребенка от этого изверга.

– Как он? Ванечка, как? – голос дрогнул, а в груди защемило от беспомощности.

– С ним всё нормально.

Пахом вдруг резко поднялся, что-то, видимо, уже решив для себя. Я вскочила за ним, не зная что делать. То ли в ноги падать, то ли проклятьями осыпать. Одно было ясно – меня не выпустят отсюда. По крайней мере сейчас.

– Я попробую что-нибудь предпринять. А ты… В общем, жди, – и пошёл к двери. – И ещё, о том, что я приходил Макару не говори. Записи с камер я сейчас затру. Персонал тоже не посмеет вякнуть.

Дверь за Геннадием закрылась, а я стала метаться по палате, выискивая ту самую камеру, которую опытным глазом заметил Пахом. И нашла… Маленькая черная точка в углу под потолком.

Макар…

Психованный ублюдок.

Ненормальный, больной маньяк!

Даже здесь, в этих белых стенах, я под его контролем и постоянным наблюдением.

И так будет всегда. Мне не вырваться из лап этого чудовища.

* * *

Лавр взял хнычущего малыша на руки и, прижав его к груди, откинулся на спинку кресла. Закрыл глаза и тут же встрепенулся. Теперь точно не будет покоя. Зря он к Асе поехал. Зря еще свежие раны разбередил. И ей, и себе.

И теперь крепко задумался о том, правильно ли он поступил. Может не нужно было её в клинику? Может с сыном нужно было оставить? Запереть в доме и никуда не выпускать. Стоило ли оно того?

Ванечка снова заплакал, размахивая маленькими ручками, словно подтверждая, какую глупую ошибку совершил отец.

– Я могу её простить. Хотя бы за то, что тебя мне подарила. Но как мне верить ей? Каждый день ждать ножа в спину? Засыпать и думать, что однажды она снова попытается забрать тебя и сбежать? Не смотри на меня так, сын.

А малыш смотрел материными глазами и, казалось, всё понимал. Чувствовал всё, осознавал. И от того ещё больнее. Словно кол воткнули в легкие, не продохнуть, не пошевелиться. И голос её, набатом бьющий в голове: "Ты сам себя всего лишил»…

– Доброе утро, – Пахом присел рядом, с улыбкой разглядывая Ванечку. – А пацан на тебя похож.

Лавр горько усмехнулся.

– Не на меня он похож, не сочиняй.

– Да? Ну ладно. Я не особо в этом разбираюсь. Мелкие все на одно лицо, – Гена пожал плечами.

– Я не поеду сегодня в офис. Сам разберись там со срочными делами, – ноутбук на колени положил и открыл крышку.

А там Ася. Как всегда, у окна стоит, лбом о стекло уперлась, застыла словно.

– Я не об этом поговорить хотел. Я думаю, что надо найти твою жену. Не дело это, брат. Ты без неё сохнешь, да и парню мать нужна. Ну оступилась, бывает. Говорил же я тебе, что малолетка она ещё зелёная. Тебе похеру на это было. Теперь поздно уже. У вас ребенок. Ну воспитаешь её, ремня всыплешь. А я тебе её найду. За считанные минуты. Хотя, ты, наверное, и сам знаешь, где она, да?