— Постойте, — поднимаю я руку. — Мал был в курсе происходящего? Он все знал, когда я приезжала сюда в восемнадцать лет?

Ну разумеется, он знал. Если уж Мэйв и Хизер были осведомлены о моем прошлом, хотя не имели ни малейшего представления обо мне, то Мал уж знал и подавно.

По огорчению на лице отца Доэрти я понимаю, что он не до конца продумал соучастие Мала.

— Он не хотел…

— Мне пора. — Я вскакиваю, горло саднит от слез. Ничего правдивее в жизни не говорила. Мне действительно пора. Не только из «Кабаньей головы», но и из Толки тоже. Я должна оставить Ирландию в прошлом. Каждый зеленый холм, очаровательную вымощенную тропинку и красную дверь, что преследуют меня во снах.

Нужно было слушать мать, которая говорила мне, умоляла, предупреждала насчет этой страны. Убеждала сбежать и не оглядываться назад. Может, удастся аннулировать брак с Малом. Еще даже недели не прошло.

Мал, Мал, Мал, Мал.

Тайная дочь.

Правда о моем отце.

Лживый, морочащий голову, вероломный кусок…

— Подожди! — Отец Доэрти встает и, пошатнувшись вперед, берется за край стола. Он такой хилый, что у него непроизвольно вырывается стон. Старик, кряхтя, хватается за поясницу.

Я замираю, согнув плечи.

— Вам вызвать такси? — тихим голосом спрашиваю его.

Он качает головой.

— Не злись на него, пожалуйста. Мал просто выполнял мои поручения. Он, как и твоя мать, как и я сам, не хотел, чтобы правда тебя поглотила, чтобы прошлое определяло твое будущее.

При всем уважении, но отец Доэрти говорит как предсказание из печенья. Я не удовлетворена такой отговоркой.

— Не ему решать, что мне нужно, а что не нужно знать. И не вам. И не ей. Никому, — по-звериному взвываю я, всплескивая руками.

Все в пабе поворачивают ко мне головы, и я сбавляю обороты, наклонившись вперед и взволнованно зашептав:

— Никто не назначал Мала на должность моего принца на белом коне. А если он и был таковым, то справился паршиво. Я имела право знать. Я пришла к нему за ответами. Он заманил меня в свои сети и вынудил думать, что я попала туда по собственной воле. Я бы никогда…

Не переспала с ним, будь я в курсе того, что натворил мой отец.

Не позволила бы ему обнимать меня всю ночь напролет.

Не влюбилась бы в него.

Если бы Мал рассказал правду в нашу первую встречу, наши отношения сложились бы совсем иначе.

Меня внезапно осеняет.

— Скажите, святой отец, у Тэмсин недавно был день рождения?

Блестки.

Торт, который испек Мал.

Подарок.

Отец Доэрти, которые внезапно нарисовался в магазинчике мисс Патель, где покупал выпивку.

Безусловно, вот еще одно событие, на которое меня не позвали, потому что я дочь дьявола — дьявола, чье единственное преступление заключалось в попытке спасти меня от моего отца.

— Да. — Святой отец опускает подбородок, смотря в пол. — Ее седьмой день рождения.

— Понимаю.

Впервые за всю свою жизнь я произношу эти слова уверенно. Понимаю. Да, Тэмсин важна для меня, но я не могу себе позволить остаться и смотреть, как она растет.

— Так вам понадобится такси или нет?

Даже меня передергивает от грубости в моем голосе. Этому мужчине около восьмидесяти пять лет. Я не имею права разговаривать с ним в подобном тоне. Он выкручивает себе пальцы, не в силах поднять глаза и встретиться со мной взглядом.

— Ох, Рори. Моя дорогая Рори. Ведь мама ничего тебе не рассказывала, верно? Она бы никогда не рассказала.

Я поджимаю губы и смотрю на свои ботинки, как провинившийся ребенок.

Молю, Господи, не поджигай меня.

Отец Доэрти смотрит на мой стоящий у стола чемодан и находит мужество взглянуть на меня, сказав:

— Не уходи. Не уезжай в Америку. Если уедешь, то выплеснешь свой гнев на Дебби, а она этого не заслужила. Аврора, она очень тебя любит. Она всегда пыталась защитить тебя от тьмы, окружавшей Глена. Помню, дав тебе имя, она отправила мне письмо с разъяснением своего выбора. Потому что хотела, чтобы ты обрела сказку, что-то совершенное и незамысловатое. Она не хотела, чтобы эта беда на тебе отразилась.

— И все же так и случилось, — скрежеща зубами, возмущаюсь я.

Шмыгнув носом, священник вытирает слезы большим пальцем.

— Беда, без сомнения, догнала и обрушилась мне на голову.


***


Мал


Преимущество (наверное, единственное) жизни в маленьком городке — люди всегда тебя разыщут. Через пятнадцать минут после того, как Рори ушла из дома, хлопнув дверью, а я протирал дырку в полу, пытаясь продумать следующий шаг, мне звонит бармен из «Кабаньей головы» и рассказывает, что мой дед ведет оживленную беседу с молодой женщиной.

С моей женщиной.

Вернувшись в реальный мир, я несусь к своей машине и веду ее как взбесившийся пес. Швыряю тачку на парковке, не выключив движок, и вижу, как Рори садится в такси. В уродскую «Рено» семидесятых годов, у которой чихает мотор. Рори так торопится уехать, что не хочет ждать приличную машину.

Вот как сильно она тебя ненавидит.

Я бегу, жестом показывая жене опустить окно, и блокирую ей путь к отступлению, и… черт, она будет слушаться?

Рори прикидывается, что не видит меня, смотрит прямо перед собой на спинку водительского кресла. Ее темные очки сдвинуты на кончик носа пуговкой. Я ударяю кулаком по окну, надрываясь от кашля, поскольку за последние пятнадцать лет моим единственным видом физической активности был секс.

— Притормози.

Мою просьбу пропускают мимо ушей.

— Черт с тобой, женщина. — Я хлопаю по крыше автомобиля, и в ответ водитель ускоряет ход, и мне приходится бежать еще быстрее. Кто в здравом уме бегает ради забавы?

Я не могу ее отпустить. Ну, думаю, формально могу. Возможно, мне даже стоит ее отпустить, но нет. Без борьбы не сдамся. А ей нужно узнать всю правду, даже если истина разорвет нас в клочья.

— Я не рассказывал тебе про Глена, потому что поклялся хранить тайну. Потому что взгляни на себя: ты убита горем. Потому что я эгоист и восемь лет назад понимал, что, когда ты узнаешь правду о Глене, твое сердце не сможет меня полюбить. А ты влюбилась, Рори. Мы полюбили друг друга меньше чем за сутки. И меньше чем за неделю почти десять лет спустя…

Я хлопаю себя по коленям и часто дышу, втягивая в легкие как можно больше кислорода, чтобы продолжить погоню. Рори упрямо смотрит на сиденье водителя, словно это самое завораживающее зрелище после производства стеклопластика. (Нет, правда. Поищите в гугле. Это фантастика.)

— … дабы помнить, что мы не сможем жить врозь. Едва ли. Существовать — да, но не жить. И я не так уж сильно ограждал тебя от правды. Поверь, в душе у меня шла целая битва. Правда. Вот почему я отвел тебя к Кэтлин. Я положился на судьбу. Решил, что если тебе действительно уготовано узнать правду, то Кэтлин тебе ее расскажет. Она не рассказала, Рори.

Она по-прежнему молчит.

— Да, я лопухнулся. Да, скрыл от тебя правду. Про тебя. Про себя. Но отнюдь не потому, что хотел причинить тебе боль. Я хотел тебя защитить. Уберечь от прошлого. Оно называется прошлым, потому что уже прошло. У нас есть настоящее, Рори. И будущее.

Рори раздраженно морщит нос. Еле заметное движение, но дает мне надежду — не на ее прощение, но, может, она рассердится и остановит машину, выйдет и надает мне по башке.

— Ладно. Не все мои поступки были бескорыстными. Конечно, я снова захотел трахнуть тебя, как только увидел. Кто бы не захотел? Посмотри на себя.

Нос у нее снова подергивается под очками, зубы впиваются в губы.

Рори лопается от злости.

И сейчас я разозлю ее еще сильнее.

— Как узнать, любишь ли ты кого-то? Посмотри, как страдает этот человек, и увидишь, что его горе раздирает тебя на части. Потому что, когда тебе плохо, больно, Рори, каждая моя клеточка горит вместе с тобой. Ты уезжаешь, даже не выслушав меня, и это только подтверждает мои давние подозрения: не только твоя кожа холодна. Твое сердце тоже застыло. Я любил тебя с первой секунды. А вот тебя всегда интересовали мой член и моя национальность. Дорогая, ты правда вывела свои психологические проблемы из-за папочки на новый уровень.

Я вижу, как Рори сжимает дверную ручку. Она что-то рычит водителю, и машина начинает замедляться, но полностью не останавливается. Я знаю, что почти добился желаемого, поэтому вбиваю последний гвоздь в свой гроб. Тот, что хотел бы поделить с ней при другом, более счастливом случае.

— О, и еще кое-что: салфетка, которую ты только что порвала, ни хрена не значит. Когда мы встретились, ты сказала, что не веришь в рок. Забыл упомянуть: я тоже не верю. Восемь лет назад, после твоего отъезда, я искал тебя. Писал тебе письма, отправлял подарки и пытался разыскать. Звонил тебе домой, твоей матери, в общежитие, пытаясь добыть твой номер. Хочешь еще кое-что узнать? В прошлом году я тоже тебя выследил — увидел твое имя на обложке «Блю Хилл Рекордс» и догадался. Я знал, что ты работаешь на этого болвана Райнера. Поэтому принял его предложение написать Ричардсу альбом, потому что хотел тебя рядом. Это никогда не было судьбой. Не было удачей. Я потребовал тебя в свое полное распоряжение, Аврора Белль Дженкинс. Ты стала частью сделки. Это не судьба, это мы. От начала и до конца. Чудаковатые, пропащие, повернутые, вредные для самих себя, удивительные мы.

Машина останавливается, водитель с досады бьет по рулю. Я вижу, как Рори выпрыгивает из машины подобно фейерверку и трясет кулаком у меня перед лицом.

Она пихает меня в грудь.

— Как ты посмел! Мы договорились не искать друг друга. Ты воспользовался салфеткой, чтобы заставить меня выйти за тебя! Ты соврал!

Рори вся красная, на голове воронье гнездо.

— Бред! — отталкивая, смеюсь ей в лицо, больше не в силах выносить неправду. — Ты вышла за меня не из-за этой дурацкой салфетки, а потому что позволила пихать пальцы, шоколадный батончик и мой язык туда, куда я хотел вторгнуться, пока у тебя еще был парень. Потому что так мы и поступаем. Добиваясь друг друга, мы рушим чужие жизни. Уничтожаем все на своем пути, кроме себя.