Ну что ж, подумала Сванхейд. Если бы я захотела без хлопот подчинить себе Лугу, то это был бы умный ход: собрать всех старейшин, напоить на пиру, а потом перебить спящих. Многие хитрецы, как рассказывают, прибегали к этому приему. А потом двинуть вперед дружину, пока на Луге жители остались без вождей и не опомнились от ужаса. Невестка, Эльга киевская, именно так покорила землю древлян. Но Святослав хочет найти в лужанах соратников, а не рабов. Поэтому проливать их кровь он не станет, если только его к тому не вынудят.

– Господин мой, Святослав киевский, приказал мне собрать вас, лужане, и донести слово его княжеское, – начал Вестим, когда все отпили и снова сели.

– Если желает Святослав с нас дань брать, то с варягами нашими пусть сам решает! – тут же выкрикнул один из гостей, средних лет мужчина, с широким продолговатым лицом, с высоким лбом, огражденным залысинами в блекло-русых волосах, с легкой сединой по сторонам русой бороды. Рот он держал скобкой, будто заранее был недоволен. – Мы двоим платить не согласные!

По рядам сидящих за двумя столами прокатился легкий ропот: видимо, именно такая возможность беспокоила лужан по дороге к Волхову и обсуждалась ими меж собой.

– И в мыслях не было насчет дани. – Вестим мотнул головой. – Иное у нас дело. Святослав хоть и молод, но Перуном любим превыше всех людей. В тринадцать лет он уже в боевое стремя встал и войско повел на землю Деревскую, мстить за гибель отца своего, Ингоря. Ходил он и на волынян, на бужан, на дреговичей, на угличей, с греками и с хазарами схватки имел и через все невредим прошел. Отец его славу великую стяжал в царстве Греческом, и по се поры у руси с греками мир и дружба, и товары греческие всевозможные по всей Руси расходятся. Видали вы у себя на Луге паволоки греческие? – Вестим неприметно расправил плечи и выпятил грудь, чтобы ярче заблестели полоски узорного желтого шелка на груди светло-зеленого, как молодая травка, кафтана.

– Отчего же нет, видали, – кивнул один из стариков – приземистый, лысый, с широким носом и небольшой белой бородкой. – Воевода Шигвид привозит нам и паволоки. Только больно дорого выходит.

– Паволоки дороги, это верно. – Вестим улыбнулся. – Особенно те, что через хазар покупаются. Сидят хазары на Волжском пути, со всякого короба мыто собирают, и оттого всякий короб чуть не вдвое дороже выходит. Задумал Святослав хазар разбить и покорить, как отец его греков разбил и покорил. Вот там паволок будет столько, что хоть паруса из них шей. И серебра, и узорочья разного, и сосудов расписных. Но так сразу кагана не взять, к нему подобраться надо. А подступы к нему – через Волгу-реку и Оку. На новое лето пойдет Святослав на Оку, на вятичей, данников хазарских. А как их покорит, то откроется ему прямой путь в Булгарию, а там и к самим хазарам. Для того скликает князь охотников до ратного дела со всех своих земель. И вот его слово: если дадите ему ратников из ваших родов, то им будет честь, почет и добыча, а вам – слава, прибыток и дружба князя.

– На рать нас, стало быть, зовет Святослав? – сказал старик с толстым носом.

Видно было, что ожидали лужане совсем другого и теперь не знали, как отнестись к услышанному.

– Разве худое дело? Даром паволок возьмете, серебра, коней, скота разного, девок-полонянок. Изоденетесь все, будто бояре. Вернетесь – свои бабы не узнают, скажут, откуда к нам такие господа понаехали богатые?

За столами засмеялись.

– А много ли князю ратников требуется? – спросил круглолицый молодец с бойкими глазами; видно было, что он уже видит себя на месте тех «бояр».

– Вы – люди вольные, принуждать вас князь не вправе. Но сколько ни пришлете, хоть десять человек, хоть сто, – для всех место и дело найдется.

– Что-то он вдруг вспомнил о нас? – хмыкнул тоже довольно молодой, огромного роста мужик с черной бородой; борода у него была широкая и густая, а волосы на темени редки, как будто они озябли на верхушке и решили все перебраться пониже, туда, где широкая грудь хозяина защищает от ветра. – Сколько лет живем, были не нужны, а то вдруг понадобились?

– Слыхали мы, Святослав и здесь, на Волхове, двенадцать лет глаз не кажет, – загомонили на скамьях.

– А до того отец его тоже пятнадцать лет глаз не казал!

– Как на греков ходил, приезжал сюда Ингвар, я сам его тогда видел!

– Велика держава Русская! – перекрывая гул, ответил Вестим. – Много земель у князей киевских под рукой, не сочтешь! Однако ни одна не пропала, ни одна не забыта. Как наметилось достойное дело ратное – всех князь с собой позвал.

– Да не так уж у нас людей гостисто… – проворчал старик.

– Да не может быть, чтобы нигде не было у вас отроков до драки бойких, а до работы ленивых, или бобылей, или вдовцов бездетных, или где земли мало – не прокормить всех. Везде такие есть. Вот их и случай с рук сбыть, и не просто так, а с пользой для рода. Воротятся, добычу привезут, и себе на обзаведенье, и родичам на подарки. А князь вашей дружбы не забудет.

– Уж нам ли для доброго дела людей не найти? – крикнул тот круглолицый молодец. – Наша порода не слабее прочих!

– Да уж ты, Гостяйка, на безделье завсегда первый! – осадил его старик. – Вот про тебя боярин сказал: кому бы от работы отлынивать!

Мальфрид глянула на молодца и невольно улыбнулась. В Киеве она и таких повидала немало: кто, поглядев на княжьих гридей, убегал от строгих стариков и скучной работы дома, чтобы прибиться к дружине и зажить привольно и весело. «Убьют – хорошо – работать не надо!» – говорилось у них.

Лужане переглядывались, гудели голоса.

– А Шиговид наш что же? – спросил тот русый, что говорил первым. – Его-то что здесь нет? Слыхали мы, он не больно-то рад зову княжьему. Вы что же – нас с боярином нашим рассорить хотите?

Вестим оглянулся на Сванхейд, предпочитая, чтобы она сама высказалась о племяннике.

– Все мы здесь – свободные люди, – начала Сванхейд, и лужане вмиг сосредоточили внимание на ней, чтобы расслышать каждое слово, произнесенное слабым голосом старой женщины. – Мой племянник Сигват – свободный человек. Если ему по нраву сидеть дома возле женщин, никто не станет делать его мужчиной насильно. – За столами сдержанно засмеялись. – Но и он не вправе запрещать свободным людям делать то, что они хотят. Вы ему не холопы. Его отцу было моим мужем подарено право собирать дань с Луги, но не ваша земля и не ваша свобода. Они принадлежат только вам. И я, и мой внук, Святослав киевский, помним об этом очень хорошо. Если же Сигват об этом позабудет, вы всегда можете ему напомнить.

Лица отчасти прояснились, вдоль столов пробежал одобрительный ропот. Но часть лужан по-прежнему хмурились.

– Он с нас дань берет, – напомнил старик с широким носом. – С дружиной всякую зиму приходит, корми его, дань давай. Нам с ним в раздор вступать не годится. А то беды не оберешься. Вы-то здесь, а мы-то там…

– От имени князя Святослава я обещаю: если Сигват затеет с вами незаконный раздор, покушаясь на ваше право распоряжаться собой, то я встану за вас как за своих людей, ибо вы – люди моего князя. Клянусь богами, и да покарает меня мое же оружие, если солгу! – Вестим вынул меч из ножен и приложился глазами и лбом к основанию клинка.

Но даже после этого многие лица остались сумрачными.

– Ох, боярин! – вздохнул старик и покачал лысой головой. – Красно говоришь ты, да и живете… тоже кучеряво.

Он бросил взгляд на Мальфрид в ее голубом платье, с золочеными застежками на груди, с серебряными обручьями на запястьях белых рук, не огрубевших от возни с сеном или льном, от стирки и прополки. Эта девушка из домочадцев Сванхейд была так непохожа на привычных ему девок-веснянок в льняной сорочке и поневе, что казалась существом иной породы, вроде ирийской птицы.

– Вроде во всем ты прав, да ведь не мир ты на землю нашу несешь.

– Соберемся на рать, а рать сама к нам явится, – подхватил другой.

– Шиговид сколько лет нам был друг истинный, – заговорил мужик, до того молчавший. – Мы в родстве с ним, брат его меньшой на моей сестре женат. И у Мирогостя они девку взяли, – кивнул он на соседа. – Свойственники мы, значит. Завсегда он нам друг был. Случись неурожай – жита привезет. По своей цене, как родным. Куницу у нас брал, бобра, веверицу, иную скору, чтобы в заморье отправлять, тоже как родным платил. За пять куниц ногату дает, за десяток бобров.

– По ногате за пять куниц? – Вестим удивленно взглянул на него. – Ты шутишь?

– С чего мне шутить с тобой? – обиделся мужик. – Тут не супредки, а я не баяльник.

– Тебе решать, почем свой товар отдавать. – Вестим улыбнулся. – Только в Царьграде одна куница ногату стоит. А Сигват, после брата своего, имеет право своих людей торговых в Царьград посылать, и там цесарь греческим им, наравне с княжьими людьми, и пристанище дает, и прокорм, и снасти на обратный путь. Вот и сочти: с каждых пяти куниц он одну ногату вам отдает, а четыре себе в ларь кладет.

Лужане зашумели все разом:

– Не может такого быть!

– Да он и у нас по такой же цене брал!

– А говорил, что в Царьград ездить дорого!

– Это сколько же в год выходит?

– А за десять лет сколько выйдет?

– Не может такого быть, я говорю, он нам друг истинный!

Сванхейд молча усмехалась. Она раньше не знала, почем Сигват торгует со своими данниками, но не удивилась открытию. Имея мало земли и большие притязания, он старался выжать как можно больше. Но не смел увеличивать дань, опасаясь возмущения, и пошел на хитрость, благо торговать с далеким царством Греческим лужане могли только через него.

– Здесь на Волхове все царьградские цены знают! – громко ответил всем Вестим. – Мне не верите, завтра у здешних людей спросите. Известное дело, прибавляют на перевоз – это ж на другой конец света везти надо, – но все же не сам-пять. А почему русские люди торговые в Царьграде на царский счет живут? Потому что отцы наши по избам не сидели, а за оружие брались, на рать смело шли и греков били. Ответа сейчас не жду от вас, ответ мне нужен весной, когда буду здесь собирать дружину и в Киев поведу. Насчет куниц, кстати, поговорим еще…