В гриднице было людно: сюда набились чуть ли не все домочадцы Сванхейд, знатные люди Хольмгарда, так что Кюлли пришлось расчищать для Мальфрид дорогу к лавке, чтобы усадить. Но их никто не заметил, все слушали Соколину.

– А тут им в спину те варяги с чудью и ударили, – рассказывала она, стоя перед сиденьем Сванхейд. – Никто же не знал про них, думали, у него все люди с собой, те, что есть. Он велел развернуться, стену щитов поставили, он сам был за стеной… И только выстроились, как оттуда, спереди, две сулицы сразу, навесом через строй… две… одна в шею сбоку, другая в горло спереди…

Соколина замолчала. Голос ее звучал почти ровно, но отстраненно, будто она рассказывает о том, что ей совершенно безразлично.

Повисла тишина. Все, от Сванхейд до холопов, смотрели на боярыню и ждали. Она выглядела как всегда – переодеться по-вдовьи или хотя бы выворотить платье наизнанку в знак скорби ей просто в голову не пришло.

– Семеро всего воротилось, – добавила Соколина. – Кто побит, кто в полоне. Только эти ушли.

«Тело не привезли», – поняла Мальфрид, но промолчала.

– Что ты думаешь делать? – спросила Сванхейд.

Она сидела, вцепившись в подлокотники сиденья, и в глазах ее был затаенный ужас, как если бы она получила весть о гибели кого-то из своих. Наверное, вид окоченевшей Соколины напомнил Сванхейд о том дне, когда она узнала о смерти Хакона – своего младшего сына. И хотя тому минуло шесть лет, скорбь о погибших сыновьях не ушла из сердца.

– В Киев я уже послала. Да сама поеду, пожалуй. Соберусь… Пусть пока двое моих мальцов у тебя поживут, а как тронусь, заберу их.

– Давай ко мне и остальных, чтобы на руках не висели, – предложила Сванхейд. – у меня присмотрят, а тебе меньше забот.

– Благо тебе буди, – кивнула Соколина. – Пришлю.

При ней осталось кроме двух сыновей от Хакона еще четверо детей Вестима от его первого брака да четверо их общих – всего десять голов. В эти горькие и хлопотные дни ей, конечно, лучше было отдать всю ораву под присмотр кому-то другому.

– Но тебе необязательно самой бежать отсюда, – добавила Сванхейд. – Ты можешь жить у меня… если опасаешься Сигвата, у меня здесь он не тронет вас…

– Я не спущу ему этого убийства! – крикнула Соколина, и Мальфрид вздрогнула: такая горячая, мстительная ярость прозвучала в этом хриплом голосе. – Пусть он не думает, что если сыновья мои еще дети, то ему это сойдет с рук! Он ответит за каждую каплю крови моего мужа! И чего мне сидеть здесь – я должна найти себе мстителя! Разве кто-то у вас возьмет на себя месть? Может, ты, племянник?

Она повернулась к Беру. Тот стоял возле сиденья госпожи, с безразличным видом скрестив руки на груди, но Мальфрид уже достаточно его знала, чтобы понимать: это безразличие означает глубочайшее потрясение.

С тем же равнодушным видом Бер покачал головой:

– Как бы ни было, Сигват – мой двоюродный дядя. А Вестим был… отчимом моих двоюродных братьев. Мировой Ясень перевернется, если я стану мстить за него своему родичу.

– Я в вас не нуждаюсь, – с режущей прямотой ответила Соколина. – у меня есть братья. Они отомстят за моего мужа. Кому бы ни привелось, хоть Кощею самому. И я сейчас же поеду, чтобы они поскорее узнали об этом деле.

Бер двинул губами, будто хотел просвистеть. Соколина – сводная сестра Мистины Свенельдича и Люта Свенельдича, у всех троих разные матери, но общий отец-воевода. Ради чести рода братьям придется мстить за зятя, тем более что брак Соколины с Вестимом устроил сам Мистина. У Мальфрид похолодело в груди от мысли, что Сигват своими делами сделал их род кровными врагами Мистины Свенельдича. Уж лучше бы Сигват сразу повесился!

– Ну что ж, поезжай, – вздохнула Сванхейд.

Она понимала, что Соколина, духом скорее мужчина, чем женщина, не может сидеть и причитать, как полагается вдове, и только многодневная скачка, ведущая к мести, способна немного облегчить ее скрытые от чужих глаз страдания.

Соколина привезла с собой двоих отроков из тех семерых, что сумели уйти от дружины Сигвата, затеряться в лесу во время повального бегства. Они рассказали, как все вышло. У Вестима было при себе пятьдесят человек – достаточная сила для схватки с Сигватом. Он знал, что Сигват набрал еще людей и увеличил свою прежнюю дружину, но все же рассчитывал, что численное преимущество остается за ним. Он предлагал и лужанам присоединиться, но те, хоть и были обижены на Сигвата, вмешиваться в открытую вооруженную борьбу отказались. Вместо прежних двух десятков дружины Сигват привел четыре, и с лужан теперь требовалось вдвое больше расходов на их прокорм, отчего они немедленно возмутились. В первых же волостях Сигвату пришлось добывать недостающее силой. Вести летели впереди него, и лужане начали уходить в лесные убежища, бросая веси и городки. Скот они тоже угоняли, оставляя пустые избы. Сигват приказывал обыскивать селения, выгребать все из житных ям, где хранились семена для будущего посева, а потом жечь избы. Лужане отвечали на это по-разному: где-то смирились и согласились дать вдвое больше корма, чтобы не остаться на пепелище под угрозой голодной смерти, другие делали засады над рекой и обстреливали дружину, идущую по льду, из гущи леса. Мельком вспомнив бойкого круглолицего Гостяя, Мальфрид подумала, что он-то должен быть среди бойцов.

Стрелой из чащи оказался убит Халейг, младший брат Сигвата. После этого Сигват стал брать заложников у всех лужанских родов, кого мог захватить. Река заполыхала: кое-где горели веси, люди спасались в чащу, но даже те, кто готов был покориться, оказались почти разорены и унижены.

Догнать дружину Сигвата Вестим никак не мог, и встреча их произошла в верховьях Луги, когда Сигват с большой добычей и полоном возвращался назад. Люди Вестима обстреляли его передовой отряд, оттеснили к обозу, и здесь разгорелось сражение. Вестим видел, что людей у Сигвата меньше, видел его самого в синем плаще поверх кольчуги и пытался оттеснить в лес. Половина обоза уже была им захвачена, когда внезапно ему ударили в спину. Из прибрежных зарослей, кустов и камыша, вышли еще около трех десятков человек – варяги и чудины. Вестиму пришлось спешно разворачивать своих оружников для отражения новой угрозы, но почти сразу две метко брошенные с близкого расстояния сулицы оборвали его жизнь. Без вождя его людям пришлось биться лишь за то, чтобы спастись, но немногие сумели уйти в лес: их зажали с двух сторон, половину перебили среди саней обоза, многих взяли в плен. Тело Вестима осталось добычей Сигвата.

Через несколько дней тело посадника привезли лужане. Соколина приказала отогреть землю кострами, счистив снег, и похоронила мужа по русскому обычаю, в яме, обшитой досками, в лучшем платье, с оружием, псом и петухом. Могилу закрыли, и на другой же день после поминального пира Соколина уехала в сторону Ильменя, на юг, держа путь в Киев. Скотину и то имущество, которое не могла взять с собой, она продала Сванхейд и ей же оставила двоих внуков, своих старших сыновей. Остальных восьмерых детей, челядь, уцелевших оружников и самое ценное из нажитого добра она увезла. В Киеве были князь Святослав и два ее сводных брата, которым предстояло взять на себя заботу о ней, ее детях и долге мести.

Но даже простившись с воеводшей и глядя с заборола, как удаляется в сторону озера обоз из пяти саней и десятка всадников – Соколина ехала верхом, большим платком привязав перед грудью чадо лет двух, а мальчик лет семи сидел на крупе лошади позади, цепляясь за ее пояс, – Мальфрид с трудом верила, что все это не ужасный сон. Еще с лета, а то и раньше Сванхейд и Бер знали, что им не избежать крупной ссоры с Сигватом, своим кровным родичем. Они даже смирились с мыслью о его гибели – это был конец того пути, на который он сам встал, вздумав соперничать с киевским князем. Норны обманули их ожидания: убит оказался Вестим, а Сигват одержал победу. Уже на днях его следовало ждать домой, в Варяжск, с большой добычей. Как он распорядится плодами своего успеха?

День за днем Сванхейд толковала с Бером и другими своими советчиками, и день ото дня росли наихудшие ожидания. Сигват оказался хозяином всего Приильменья: посадника с дружиной здесь больше не было, власть киевского князя никто не представлял. Дружина Сигвата осталась единственной военной силой в округе. И что он будет делать? Попытается подчинить словен и заставить их признать князем себя?

Меньше месяца оставалось до равноденствия, Медвежьего дня. Но даже первые дуновения близкой весны не могли разогнать всеобщую тревогу и уныние. Ничего доброго весна в Приильменье принести не могла, все ожидали новых бед. И даже предстоящее через два месяца рождение чада сулило Мальфрид больше тревоги, чем радости. Что произойдет до тех пор? Каким станет мир, в который сыну Волха придется выйти? Но отменить или отложить встречу было никак нельзя.

– Может, нам отвезти ее в Ладогу? – как-то предложил Бер. – у Ингвара хорошая дружина и крепость из камня. Он надежный человек, а Мальфи ему племянница по жене. Он о ней позаботится.

– Но как ей ехать в таком положении? – ужаснулась Сванхейд.

– Если отправиться сейчас, то я успею довезти ее по санному пути. Если возьмем сменных лошадей и повезет с погодой, то доедем дней за пять-шесть. И она будет в безопасности. Если промедлим – застрянет здесь, пока не сойдет вода, а к тому времени…

– Она уже родит, – закончила Сванхейд.

– Но зачем мне уезжать? – не поняла Мальфрид. – Что мне грозит? Или вы думаете, Сигват станет осаждать Хольмгард?

Она едва не засмеялась – такой нелепой показалась эта мысль, но тут же в груди что-то оборвалось и стало зябко: она вспомнила, что валы Хольмгарда обветшали, а оружников у Сванхейд почти нет. Хольмгард охраняет уважение к старинному гнезду власти, но вздумай кто-то осаждать его – он бессилен себя защитить.

Бер тяжело вздохнул.

– Сигват знает, что мы ему не друзья. Ему сейчас нужно закрепить победу и захватить как можно больше власти. Это его единственное спасение. И я не знаю, на что он пойдет ради этого.