– Скажите, что я не желаю его видеть! – гневно ответила Сванхейд отроку.

– Я выйду к нему! – Бер с готовностью поднялся.

– Сиди! – осадила его бабушка. – Торкиль, сходи ты.

– Но почему…

– Потому что ты попытаешься сбросить его в прорубь или скажешь что-нибудь такое, что он велит зарубить тебя на месте! А ты нужен мне живым, ты сейчас единственный мужчина, на которого я и Мальфи можем опереться!

Признавая ее правоту, Бер со вздохом сел на прежнее место. Торкиль отправился на причал. Сигват ждал его, спешившись и ожидая, что у него возьмут лошадь.

– Госпожа не может тебя видеть.

– Она больна? – Сигват нахмурился.

Он пытался держаться невозмутимо и гордо, как подобает победителю и господину всей округи, но на лице его, в глазах ясно читались тревога и неуверенность в том, к чему все это приведет.

– Нет. Но она сказала, что твои желания ей известны, а тебе известен ее ответ. Если ты осознал, в какую глубокую Фенрирову задницу загнал себя, то она советует тебе немедленно бежать в Ладогу и уйти за море первым же кораблем, который туда отправится после таяния льда. На это она готова дать благословение, потому что не желает гибели родича. Но ни на что другое.

– Упрямая старуха! – Сигват в досаде стиснул плеть. – Тогда скажи ей вот что: я хотел поступить с ней честно, чтобы наш род не утратил почета и уважения. Но если она упрямится, то пусть пеняет на себя! Я обойдусь без нее, а она уже не будет королевой и матерью рода, а станет выжившей из ума вздорной каргой, до которой никому нет дела! Так и передай!

Торкиль слегка поклонился в ответ. Сигват вскочил на лошадь и уехал к Новым Дворам.

– Он что-то передал? – осведомилась Сванхейд, когда Торкиль вернулся в гридницу с вестью, что гость отбыл.

– Нет, госпожа. Ничего такого, что стоило бы повторять.

В тот же день Сванхейд позвала Бера и Мальфрид к себе в спальный чулан.

– Мы должны что-то делать, дорогие мои. Должны защитить себя и попробовать помочь этой несчастной земле. Мы послали к Ингвару в Ладогу, но пока гонцы доедут, пока Ингвар соберет людей и дойдет сюда, может оказаться поздно. Тогда я не знала, что наше собственное положение здесь становится опасно. Нам, я боюсь, придется где-то укрыться: в Ладоге или в Плескове. Как думаешь, – она посмотрела на Мальфрид, – ты сумеешь доехать туда благополучно?

– Нет-нет! – в испуге закричала Мальфрид. – Только не в Плесков!

– Но почему? – удивился Бер. – Доберемся дней за семь, ну, за десять, чтобы тебе не очень утомляться. Там же все твои. Твоя мать, отчим, Ута… Уж с ними-то…

– Нет. – Мальфрид даже побледнела от испуга. – Там же… Князь-Медведь. Он отнимет… моего Колоска. Я никогда в жизни больше туда…

На самом деле она боялась другого: все родичи в Плескове знают, от кого у нее родился Колосок, и эта тайна может как-нибудь невзначай впорхнуть в уши Беру или Сванхейд.

– Но только когда ему исполнится семь! Вы же так договорились!

– Его самого забрали в три года! А что, если Князь-Медведь уже умер? Или передумал и захочет взять его сейчас? Нет, я в Плесков ни за что больше не поеду. Лучше в Ладогу. И туда ближе.

– Но кому-то, – Сванхейд посмотрела на Бера, – отправляться в Плесков все равно придется. Мы попросим помощи у Судимера и Альдис. Она не откажет родной матери.

– Я съезжу, если ты желаешь, – согласился Бер. – Правда, Судимер припомнит мне, что мы не поддержали его прошлой зимой, когда он ходил на чудь, но… – он перевел взгляд на Мальфрид, – он сам знает, ради какого важного дела я задержался.

В дверь постучали.

– Госпожа! – раздался настойчивый голос Торкиль. – Прости, если мешаю… Но к нам с юга идет целая дружина.

Все трое разом встали с места. С юга – то есть со стороны Варяжска. Сигват решил занять Хольмгард? Эта мысль промелькнула в мыслях у всех троих, как если бы они в один голос высказали ее вслух. По лицу Бера было видно: он прикидывает, сколько человек можно вооружить и где их лучше расставить.

– Я послал в посад и к кузнецам, – продолжал Торкиль, когда все трое вышли в гридницу, – велел всем вооружиться и собраться.

– Я выйду первой! – заявила Сванхейд.

Внук и сотский – так называлась его должность, хотя целой сотни в Хольмгарде не удалось бы собрать, вооружи он всех ремесленников, – обернулись к ней.

– Я выйду первой и встану впереди вас всех! – повторила Сванхейд. – Пусть Сигват своими руками меня зарубит. Если он это сделает, боги поразят его на том же месте. А если нет, то значит, в мире вовсе нет никаких богов!

Надев кожух и замотавшись в платок, Мальфрид вслед за всеми поднялась на вежу. Уже хорошо было видно дружину из пяти десятков человек – все пешие, впереди несколько конных, – что приближалась по льду Волхова со стороны озера.

– Вон его синий плащ! – Отрок-дозорный, обернувшись к ним, показал на одного из всадников.

Сванхейд щурилась, стараясь рассмотреть вождя. Ее голова немного тряслась, но взгляд был тверд, как клинок.

– Госпожа, тебе бы лучше уйти, – сказал Мальфрид Свен, десятский.

– Я уйду позже, – сказала она, стараясь, чтобы голос не дрожал. – Не станут же они сразу стрелять.

А потом – станут? Двенадцать лет назад ее мать вот так же смотрела с заборола Искоростеня, как подходит киевская рать. При ней находились муж и его дружина, а еще множество беженцев, но и осаждающих было во много раз больше. Предслава ничего не могла сделать, чтобы спасти своих детей. В тот день она видела их отца, своего мужа, в последний раз…

Мальфрид невольно оглянулась на Бера, но не прикоснулась к нему, зная, что нельзя его отвлекать в такие мгновения. Отрок принес ему снаряжение, и теперь он одевался. У него, оказывается, есть клибанион, отметила она. Мальфрид впервые видела Бера в шлеме и не узнала – ее любимый родич превратился в одного из тех «ясеней битвы», к которым она привыкла с детства. Чьи глаза смотрели сквозь отверстия полумаски не злобно, но очень-очень сосредоточенно. Эта сосредоточенность на тончайшей грани между жизнью и смертью пугала больше, чем шумная ярость.

На внутреннем причале уже топтались вооруженные люди, жители посада спешно собрались на внутреннем дворе, ворота на посад закрыли. Все полтора века существования Хольмгард населяли хирдманы из дружины вождей, ремесленники и торговые люди; опытные хирдманы, разбогатевшие на добыче, принимались за торговлю, сыновья кузнецов поступали в дружину, привезенные из словенских и чудских селений отроки-заложники шли в подручные к кузнецам. Так или иначе с войной была связана каждая здешняя семья, почти у всех имелись оружие, дедовский шлем, старый умбон для щита, оставшийся от брата матери. Вооружить можно было несколько десятков мужчин. Но из них едва каждый пятый имел опыт сражения и был еще достаточно молод, чтобы крепко держать секиру или копье.

– А знаете… – вдруг сказал Бер. Он стоял с поднятой рукой, пока отрок затягивал у него на боку ремешки клибаниона, и не сводил глаз с войска на реке. – Это не Сигват.

– Мне тоже сдается… Это не его шлем! – Торкиль вгляделся. – Да истинно! Это киевский шлем.

– Киевский… – подтвердила и Мальфрид.

Различить было нетрудно: в Киеве носили больше хазарские островерхие шлемы, украшенные сверху пучком конского волоса. У Сигвата же, как почти у всех на севере, шлем был варяжский, низкий, с полумаской.

– И это воевода… – с изумлением прибавила Мальфрид, когда шлем вождя сверкнул золотом.

Она не верила своим глазам. Пусть войско было невелико, возглавлял его воевода в золоченом киевском шлеме. Но никакие силы не могли так быстро доставить сюда людей из Киева! Ждать помощи оттуда стоило не ранее начала лета, когда Купалии пройдут.

Держась за оружие, защитники Хольмгарда наблюдали за приближением неведомой дружины. Когда те были уже перед закрытыми воротами, их вождь снял шлем и помахал рукой.

– Эй! Кто здесь из хозяев? Передайте госпоже Сванхейд, что это я, Велебран из Люботеша! Впустите меня, мы не причиним вам вреда!

– Это Велебран! – в один голос воскликнули Бер и Мальфрид. – Слава богам!

На валу зашумели с облегчением, онемевшие на древках руки разжались. Отроки побежали открывать ворота, за ними пошли Бер и Торкиль. У Мальфрид от переживаний ослабели ноги, потянуло сесть прямо на мерзлые доски настила, но она побоялась застудиться и привалилась к стене. Шигберн подставил ей локоть, чтобы поддержать.

Конечно, это Велебран! Ведь он должен был оставаться в Приильменье до самой весны, когда придет пора уводить собранное войско на юг. А о здешних делах он узнал от Соколины, которая останавливалась или в Будгоще, или в Люботеше, но оба городка в достаточно близком соседстве, чтобы быстро обмениваться новостями. И Велебран, словенин родом и воевода Святослава, уж верно не встанет на сторону Сигвата!

– Твое счастье, что ты вовремя подал голос, – сказала Велебрану Сванхейд, встретив его за воротами. – Я ведь уже готова была выйти и угостить тебя секирой по шлему.

Велебран улыбнулся. Несмотря на его приятную вежливую улыбку, ловкость и привычка, с какой он носил клибанион, шлем, меч у пояса, не позволяли забыть, что этот человек провел с оружием в руках больше половины жизни.

Обо всем случившемся он и правда узнал от Соколины и сразу понял, что ему необходимо вмешаться. Но потребовалось некоторое время, чтобы собрать людей, с которыми он уже договорился о весеннем походе, и привести их сюда: для пешего войска зимой от Люботеша до Хольмгарда два перехода.

– Если Сигват угрожает вам, то я не зря явился, – говорил Велебран. – Думаю, госпожа, тебе и твоим домочадцам лучше уйти отсюда и перебраться на время или к нам в Люботеш, или в Будгощ. Там вы окажетесь вдвое дальше от Варяжска и в меньшей опасности, а главное, Сигват будет знать, что старшие роды поддерживают вас. Твоя вуйка Вояна, – он взглянул на Бера, – очень вам всем кланяется и просит пожаловать к ней. У них хорошо укрепленный городец, как и у нас, и нам всем будет легче обороняться, если вдруг придет нужда.