– А вот нынче. Тянуть нечего – вся волость в смущении. А сговоримся быстро – всем легче.

– Это правда. Как я найду ваше неприметное место?

– А мы тебя и проводим.

– Я с ним пойду, – сказал Бер.

– Тебя нам звать не велено, – холодно ответил Девята.

– Не надо. – Улеб повернулся к Беру. – Ты с ним уже поговорил сегодня. Едва ли он тебе обрадуется, и из такой беседы ничего путного не выйдет.

– Это правда, – поддержала Мальфрид. – Он наверняка зол на тебя, и ты только напрасно его раздразнишь. Понимаешь, Святослава невозможно пристыдить или переспорить. Он только делается еще упрямее. Может, Улеб один с ним столкуется.

– Один ты все равно не пойдешь. Тебе не-при-лич-но ходить одному! – сказал Бер, тыча пальцем в грудь Улеба на каждом слоге. – Ты ведь сын князя. И я думаю, – он покосился на двоих гридей, – будущий князь. Ты возьмешь с собой пару отроков. Мы сейчас вернемся, – сказал он Гриму. – Ждите.

– Не тяните там! – крикнул Грим им вслед, когда все трое пошли прочь. – А то к полуночи стемнеет, хоть глаз вынь!

– Да вот еще надо, отроков будить! – недовольно бурчал Улеб, пока Бер вел его к дружинной избе.

– Надо! – уверенно отвечал Бер. – Ты, любезный мой, сейчас под кафтан еще кольчугу у меня подденешь!

– Да Господи! – Улеб всплеснул руками. – Я что тебе, на рать собираюсь?

– Нет, – решительно ответил Бер. – На игрища купальские.

Но непреклонность в его голосе ясно давала понять: спорить бесполезно.

* * *

Лодка с двумя гридями, Улебом и его двумя оружниками скрылась в сумерках, Бер и Мальфрид вернулись в избу. Все уже спали, и Сванхейд собиралась на покой, когда Бер ушел из гридницы с последними гостями. Об отъезде Улеба она не знала, но так было и к лучшему, как они рассудили меж собой: беспокоясь о нем, старая госпожа промаялась бы бессонницей до утра.

Однако Мальфрид и сама не могла подумать, чтобы лечь спать, а новости услышать только утром, когда Улеб проснется, отдохнув после ночной поездки. Всей душой она надеялась, что Святослав предложит какой-то выход, удобный для всех! Ему ведь тоже не нужна открытая вражда с дедовской землей, где сам корень его рода.

– Я у вас буду ночевать, – сказала она Беру, когда он хотел отвести ее к девичьей. – Как он вернется, я сразу все узнаю.

Со времени своего приезда Улеб жил в избе Бера, часть его людей спала здесь же на полатях. Мальфрид легла на пустую лавку, где была устроена постель для Улеба, но сон не шел. Она пыталась вообразить, как он встречается со Святославом, как они обмениваются настороженными взглядами, пытаясь угадать, что у другого на уме и на сердце… Двадцать лет они были ближайшими друзьями! Они помнили друг друга столько же, сколько себя, матери-сестры растили их вместе. Не может быть, чтобы борьба за отцовское наследство сделала их врагами навсегда, тем более что Улеб хотел не власти, а только мира с братом. Но именно эта былая близость сделала вину Улеба в глазах Святослава непростительной.

Мальфрид ворочалась, невольно прислушивалась, но уверяла себя, что еще слишком рано. Бер тоже ворочался и явно не спал, но окликнуть его она не решалась.

За оконцем стемнело – значит, близилась полночь…

Потом Мальфрид проснулась. Во мраке ощущалось движение, легкий шорох шагов по плахам пола. Разлепив глаза, она увидела, как по избе ходит пара темных фигур. Слышался приглушенный говор.

Вспомнив об Улебе, Мальфрид резко села. Он вернулся? Но тут же поняла, что нет. Поморгав, в одной из темных фигур она узнала Бера, а в другой – Острогу, одного из старших Улебовых оружников-плеско́вичей.

– Что там? – окликнула она Бера.

И осознала, что в оконце сквозь ряднину, натянутую от комаров, смотрит бледный рассвет. До восхода оставалось далеко – была глубокая ночь, но перед Купалиями в эту пору уже брезжит первый свет.

– Да пойдем поищем. – Бер подошел к ней. – Вон уж почти светло, а его нет.

Бер так и не заснул. Ждал, отсчитывая каждое мгновение, что вот-вот во дворе раздадутся шаги и скрипнут доски крыльца под ногами. Пока не осознал, что прошла уже половина ночи, а Улеба все нет. Утекшее время казалось огромным, и это наводило жуть. Уже три раза можно было поговорить и вернуться…

У Мальфрид похолодело в груди. Ясно вспомнился тот тяжкий вечер в Киеве, два с половиной года назад, когда она допоздна ждала в неуютной «Малфридиной избе» на княжьем дворе, что Святослав придет к ней, как всегда, но заснула, не дождавшись. Потом проснулась далеко за полночь и с ужасом поняла, что она одна на старой бабушкиной лежанке – он так и не пришел. Сразу весь мир показался пустым, залитым холодной зимней тьмой. Точка года была противоположная – самое дно зимы, за день до Карачуна. Но чувство, охватившее ее сейчас, оказалось то же самое. Когда прошедшая ночь, словно топор, отсекает последнюю надежду на встречу с тем, кого ждали еще вечером, и оставляет в пустоте.

В тот раз ее худшие предчувствия оправдались: для нее начиналась долгая полоса пустоты, одночества, холода, бесславья…

– Может, Святослав его к себе увел? – окликнула Мальфрид Бера, который на ощупь искал свой пояс.

– Может, – бросил Острога, обуваясь. – Но едва ли б он стал по гостям разъезжать, нам не сказавшись.

К тому времени уже все шесть-семь плесковских оружников Улеба слезли с полатей и одевались впотьмах. Мальфрид не вставала, чтобы не мешать им. Когда они ушли, она спустила ноги и села на лавке. Тишина и пустота в полутемной избе давили. Мальфрид снова легла, но спать уже не могла. От острой тревоги холодели руки и ноги.

Ушедшие вернулись, когда уже совсем рассвело…

* * *

Улеб взял с собой двоих – Рауда и Гисли, своих давних, с киевских времен, отроков-телохранителей, обученных еще в дружине у Мистины. Грим и Девята гребли. Проехали не более поприща, не миновали даже мост к Новым Дворам, как те двое повели лодку к берегу, и вскоре она подошла к старым, полуразрушенным мосткам. Это место Улеб знал: неподалеку стояла избенка рыбака Хмуры, бобыля, и его старая долбушка лежала перевернутой возле ивы. Сама изба уже осталась позади, она была выше, куда не достают разливы. Ну, не всякий год достают.

– Вон там. – Высадившись и привязав лодку к покосившемуся шесту, Грим показал вперед, вдоль натоптанной тропки. – Туда поди, там ждут.

Улеб первым двинулся по тропке, огибая ивы. Открылась длинная прогалина между прибрежной полосой и возвышенностью берега. В дальнем конце на траве сидели какие-то люди… трое. При виде приехавших поднялись на ноги. Подходя, Улеб узнал их, несмотря на сумерки, – как не узнать, всю жизнь знакомы. В середине Икмоша – его грузноватый стан и нечесаные светлые волосы. По бокам худощавый рослый Добровой, следующий после него брат, и зять их, темноволосый коренастый Агмунд.

Телохранители шли за Улебом, двое посланцев тоже поотстали. Игмор со своими двинулся навстречу. Улеб разглядел на его лице улыбку и несколько удивился. Улыбчивостью Игмор не отличался, да и любви к себе Улеб от него не ждал. Только если это приказ Святослава – быть поласковее, это он исполнит как сумеет. Игмор такой – что князь ему прикажет, он расшибется, а сделает. Все трое были в цветных кафтанах и при мечах, будто и впрямь послы.

Но где же Святослав? Или он не приехал сам, а передал что нужно через Икмошу? Это тоже могло быть. Желая сохранить переговоры в тайне, Святослав мог предпочесть не покидать Новых Дворов. Правда, для такой встречи он должен был прислать кого-нибудь поумнее Икмоши: Асмунда, Тормара или Велебрана. Из ближайших если – Болву, Градимира или хотя бы Хавлота. А Икмошиной головой хорошо только стены проламывать, бывали случаи…

Грим шел от Улеба справа, на пару шагов позади. Главную задачу Игмор отвел ему, вполне полагаясь на ловкость младшего брата. Дело несложное, как берут дозорных – прыжок на спину и нож в горло. Прочим останется лишь разобраться с сопровождающими, но, зная Улеба, Игмор верно рассчитал: много людей тот с собой не приведет.

Делая шаг за шагом, Грим нащупывал в рукаве кафтана костяную рукоять ножа. Они все рассчитали заранее и промерили, кому сколько пройти. До нужного места оставалось пять шагов, когда Рауд, Улебов телохранитель, вдруг сместился тому за спину, перекрыв Гриму подход: ему не нравилось, что двое посланцев держатся позади. Грим выглядел безоружным, у Девяты имелся лишь скрам на поясе, но это не делало их безопасными. Когда ты при господине, безопасных людей для него не бывает, учил их когда-то Альв, сам с молодости бывший телохранителем Мистины.

– Жив будь, Улеб Мистинович!

Игмор улыбался по-прежнему, но это приветствие Улеба покоробило: обращение по отчеству через приемного отца отказывало ему в княжеском происхождении.

Но даже ответить Улеб не успел. Ответа Игмор ждал не от него: приветствие было знаком не ему, а Гриму. Отпихнув плечом Рауда, Грим прыгнул на Улеба сзади и ударил ножом, но не в горло, как задумывалось, а в бок, метя в правую почку.

Лезвие знакомо скрежетнуло по железу. Кольчуга под кафтаном.

Этот звук был последним, что Грим сын Гримкеля услышал в жизни. В тот же миг ему на шею обрушился меч Рауда; хороший «корляг» с одного удара перерубил позвоночник, почти отделив голову от тела.

Одновременно, тоже услышав приветствие, Девята бросился на Гисли, второго телохранителя; выхватив из-за пазухи сыромятный ремень, он накинул его Гисли на шею, как удавку, и повис на нем всем весом. Однако Гисли был мужиком упрямым и здоровым; он хрипел, но не сдавался, пытаясь оттянуть ремень с горла, а другой рукой даже вытащить меч, когда на него набросился Добровой с ножом в руке.

За мгновение до удара в спину Улеб уже понял, что происходит: по тому, как помертвело вдруг лицо Игмора, как застыла лживая улыбка. Ощутив удар и услышав скрежет клинка по кольчуге, Улеб, не оборачиваясь, прыгнул вправо, чтобы уйти из-под следующего выпада. Меч сам оказался в руке, взмыл, со звоном отбивая клинок Агмунда. По Игморовой задумке, тому назначалось биться с телохранителем, но достался ему сам княжий брат. Рубанув мечом по широкой дуге, Агмунд прыгнул вперед, метя противнику в пах зажатым в левой руке скрамом. Но не вышло: столкнувшиеся в сумерках клинки высекли целый сноп искр и застыли, упираясь один в другой. Удар скрама Улеб перехватил, сжав запястье Агмунда словно клещами, сдавил, потом дернул на себя и врезал ногой в живот. Добавил навершием меча в перекошенное болью лицо и рубанул по шее.