Когда Предслава наконец дозволила Беру прийти к ней, Малуша смотрела на него почти как на незнакомого. В живом человеческом мире он стал казаться каким-то другим. В лесу он был единственным гостем с белого света, а здесь стал одним из многих, и Малуше пришлось заново приглядываться к нему. Помня, что на первый взгляд приняла Бера за Святослава, она встретила его не без робости: сейчас ей не хотелось этих воспоминаний.

Бер и правда походил на киевского князя, особенно верхней частью лица. Но подбородок у него был тяжелее, а нос с немного загнутым вниз кончиком – совсем другим. Волосы даже лучше – густые светло-золотистые кольца лежали на лбу и спускались почти до плеч. Одет он был в хороший голубой кафтан с серебряным позументом и отделкой синего шелка, на поясе висел длинный боевой нож в окованных бронзой ножнах – для красоты и чести, а не потому что он в Варягино собирался с кем-то воевать. Наверное, у него и меч есть – «корляг», как у всех киевских. Уж Сванхейд пожалует любимому внуку, она не беднее киевских князей.

– Как тебе на белом свете? – спросил Бер, усевшись напротив нее.

Он не шутил: он и правда вглядывался в нее, словно опасался, как бы она не растаяла. Малуша знала, что и теперь ей таких взглядов не избежать. На нее с детства пялились из толпы. Что он о ней думает? Жизнь у Князя-Медведя избавила ее от позора, но не сделала такой же, как все женщины. Напротив, расстояние между прочими и матерью «божьего чада» стало больше, чем между честными девами и нечестной…

Бер не зря смотрел на нее как на вернувшуюся из мира мертвых. После бани Ута и Предслава, посовещавшись, заплели ей волосы в одну косу. Имея ребенка, Малуша опять попала в девки! Пребывание у Князя-Медведя, как ей объяснили, не считается замужеством, а пройдя через баню, она в мире людей рождается заново. И рождается невестой, то есть девушкой. От всего этого она теперь сама не знала, кто она такая.

Причесанная по-девичьи, Малуша стала казаться моложе. Коса в руку толщиной, блестящая и гладкая; волосы светло-русые, но в глубине пряди кажутся темнее. Лицо еще изможденное, отчего скулы заметнее, но в чертах лица – с немного вздернутым носом, ровными русыми бровями, голубыми глазами – уже видна миловидность и притом отпечаток сильной воли. Она не улыбалась, а вглядывалась в него пристально, без робости, пытаясь понять, что он за человек и можно ли ему доверять. И почему-то очень важным казалось выдержать эту проверку. Прошло всего-то три дня, как Князь-Медведь оставил у двери дрожащую тень, а она уже совсем другая. Еще немного бледна, но стоило ей отдохнуть, успокоиться, одеться в хорошее «варяжское» платье, как в облике ее проявилось уверенное достоинство. Сразу верилось, что эта дева – из родни киевской княгини. Еще бы немного ее откормить…

В голову само собой лезло: она жила с медведем. Чуть ли не год. Такое бесследно не проходит. Поглядел бы он на того, кто осмелится взять ее в жены… Хорошо, что они в родстве. А то был бы соблазн проверить.

– Ты понравишься госпоже Сванхейд, – не выдавая этих мыслей, спокойно сказал Бер. – Мы скоро поедем к ней.

– Зачем я ей нужна?

– Ты – внучка ее любимой дочери Мальфрид и носишь то же имя. Она хочет знать, что тебе не чинят обид из-за твоего отцовского рода.

– Уж этого и Сванхейд не сможет исправить. У моего отцовского рода отняты все наследственные владения, мой отец был изгнан и недавно погиб.

– Тем важнее знать, что никакие дурные люди… не попытаются тебя использовать в дурных целях. И твоего ребенка тоже. Но здесь очень важно знать, кто его отец, – с намеком добавил Бер.

– Никто, – спокойно ответила Малуша. Раз он спрашивает, стало быть, родичи самую главную тайну ему не выдали. – Чуры принесли в прошлый Карачун.

Бер изогнул рот – отчасти досадливо, отчасти насмешливо.

– Ты не похожа на дурочку, что позволяет залезть себе под подол кому попало.

«Я такой никогда и не была», – мысленно ответила Малуша, но лишь наклонила голову:

– Воля чуров! Не знаешь разве, как оно на игрищах бывает?

По его лицу проскользнула тень воспоминания; в глазах мелькнула улыбка. Что-то такое он знал.

– Пусть даже так. Это твой сын, а значит, он может стать наследником твоего отца. Ему нужен хороший присмотр.

– У меня есть родичи. Мать и отчим. И брат в Киеве. И дед во Вручем.

– Твой брат – вольный человек?

Малуша промолчала. Добрыне воли никто не давал, он по-прежнему остается пленником Эльги. Уже более десяти лет.

– Твоя мать замужем за человеком очень достойным, но не имеющим родни в землях руси. Твой дед – я его никогда не видел, но не сомневаюсь, что он тоже очень достойный человек, – лишился киевского стола и сейчас правит землей Деревской от имени Святослава. Поэтому главой твоего материнского рода остается госпожа Сванхейд. Святослав ей внук, и она ему не подвластна.

– Она тоже утратила свои владения! – уколола его Малуша. – В Хольмгарде раньше жили конунги, но теперь вами правит Святослав, а дань собирает Вестим Дивиславич!

– Госпожа Сванхейд сама передала наследство Олава своему сыну Ингвару и его потомству! – горячо возразил Бер. – Решение оставалось за ней, и никто не смог ничего у нее отнять, пока она сама не пожелала кое-что отдать! Но и сейчас на Ильмене и Волхове едва ли какое важное дело может состояться без ее одобрения.

Они помолчали. «Святослав ей внук, и она ему не подвластна» – Малуша не подавала вида, как сильно зацепили ее эти слова. Бер не знает, насколько это важное обстоятельство.

– До Хольмгарда далеко отсюда? – спросила Малуша.

– С седьмицу будем ехать.

– Ребенка я возьму с собой!

– А то как же! – ответил Бер, как будто подразумевал это с самого начала.

В Хольмгарде Князь-Медведь не имеет никакой власти. Оттуда даже Судимер не сможет его вытребовать, если госпожа Сванхейд не пожелает выдать собственного праправнука. А она, судя по всему, не та женщина, на которую легко повлиять. Или…

– Почему Сванхейд когда-то отослала Ингвара в Киев? – Малуша прищурилась, будто пыталась острым взором непременно выцепить правдивый ответ. – Ребенка пяти лет от роду?

Колосок нуждается в сильном покровителе – как Сигурд Убийца Дракона, выросший у заморского конунга. Но можно ли отдать его во власть женщины, которая когда-то пожертвовала своим ребенком?

Они были едва знакомы, но Бер сразу понял, почему она об этом спрашивает.

– У нее была большая семья. Муж, брат мужа, его дочь от первого брака и зять Хакон в Ладоге, две дочери и трое сыновей. Из тех одиннадцати детей, что родились. И Гарды, их владения. Ради благополучия всего этого приходилось чем-то поступиться. Она отдала Ингвара Элегу Вещему в Киев, а взамен получила твоего деда, Олега-младшего. Но, я думаю, ей всегда было жаль того сына, который вырос вдали от нее. Этим Ингвар поплатился за то, что остался старшим, но за это же оказался и вознагражден. Сванхейд признала его единственным наследником всего, чем владела.

– И его потомков?

– Именно так. Поэтому ни я, ни Сигват, ни другие сыновья и внуки Ветурлиди, ни дети дяди Хакона не могут унаследовать власть конунга в Хольмгарде, которую имел дед Олав. Она принадлежит только прямым потомкам Ингвара.

Малуша пытливо смотрела на Бера. Выросшая среди разговоров о подобных предметах, она ясно видела и выгоды, и опасности предстоящего пути. Этот парень собирается отвезти ее туда, где у ее сына есть наследство. Но этот же парень – или его дети – может со временем стать его соперником.

Не считая тех, что уже имеются.

Но до этого еще очень далеко. Для начала ей нужно уберечь своего сына от посягательств с Той Стороны.

– Ты можешь дать мне клятву, что станешь защищать мое дитя от тех… кто захочет его заполучить? Через семь лет или позже?

– Ты имеешь в виду… – Бер изогнул шею в направлении дальнего леса.

Малуша кивнула.

– Такую клятву я могу тебе дать. Я отбил свое право на вас, как положено по здешнему обычаю.

Бер вынул из ножен длинный ударный нож, приложил его ко лбу, к обоим глазам и поцеловал клинок возле рукояти. У Малуши затрепетало в груди – в своей прежней киевской жизни она много раз видела эти движения, эти бессловесные обеты на своем оружии, что сильнее всяких слов. Такому можно верить.

– Хорошо. Я поеду с тобой в Хольмгард.

Важность сошла с лица Бера: он расслабился и готов был улыбнуться.

– И если хочешь, даже можешь меня поцеловать, – милостиво добавила Малуша, вспомнив, о чем он просил в избушке перед уходом.

Словно предлагала наложить печать на признание их родства.

Бер нарочито медленно встал со скамьи и пересел к ней. Некоторое время разглядывал ее лицо почти в упор – а она разглядывала его и дивилась, как могла найти в нем сходство со Святославом. Черты у него крупнее, тяжеловеснее, но чувствуется в них нечто надежное. Повадки у него порой причудливые, но человек он, похоже, прямой и открытый.

Но можно ли ему доверить себя и Колоска?

Бер склонился было к ней, потом застыл и шепнул:

– А я… не утрачу разум и память, если сделаю это? Не превращусь в какого-нибудь зверя?

Несмотря на баню и очищающие заговоры, он сомневался: не осталось ли в ней еще чего-то от тех лешачих, у которых нет спины?

Малуша невольно опустила взгляд на его губы, чуть приоткрытые от сдерживаемого волнения, и сама заволновалась. От его голоса у нее возникала какая-то щекотка в животе, это было странно, но почти приятно.

Как же она отвыкла от людей, прожив почти год наедине с одним-единственным медведем!

– А вот и проверь, если смелый, – шепнула в ответ Малуша, почти касаясь губами щеки Бера.

* * *

Вечер настал скоро. В темноте видно было, как высоко горит костер на берегу Великой – его будут поддерживать все двенадцать дней. У костра играли рожки, раздавалось пение и топот пляски. Еще один костер, поменьше, горел перед дворами, освещая накатанный санями путь вдоль ворот.