Под навесом у двери Вальгардовой избы сидели несколько человек. За углом раздавалась сдержанная возня, кто-то кого-то унимал досадливым шепотом.

Вдруг шум гудьбы и пляски у реки прервался, взамен раздался крик.

– Медведь едет, медведь! – неслись испуганные, предостерегающие крики. – Берегись!

Послышался свист. Показалось нечто темное – от реки мчались сани. Вот они приблизились к Вальгардовым воротам, встали. Виден был седок – огромный бурый медведь, держащий вожжи.

– Где моя жена? – рявкнул он. – Нагостилась, подавай ее сюда!

– Вот твоя жена! – ответили ему с крыльца. – Давно готова, ждет.

К саням торопливо сошли два парня – Улеб и Бер. Под руки они несли еще кого-то, по виду женщину. Соломенное чучело почти в человеческий рост нарядили в волчью шубу, повязали красным платком и прикрыли личиной – эти самые вещи были на Малуше, когда она вышла из леса.

– Забирай! – Подойдя шага на три, они швырнули чучело в сани.

И в тот же миг из-за угла избы выскочили три собаки, спущенные с привязи, и с лаем бросились на лесного гостя. Медведь хлестнул лошадь и помчал во тьму. Собаки с лаем неслись за ним, вслед летел крик и свист.

– Плыл по реченьке медведь,

Девки бегали смотреть!

Ты, медведюшка, постой,

Покажи нам хрен толстой! —

пели парни, исполняя на снегу перед избой дикую победную пляску.

Ворота тьмы закрылись за Князем-Медведем. К тому времени как ему вновь будет дозволено наведаться в человеческий мир, беглянка и ее лесное дитя окажутся уже очень далеко отсюда…

Часть третья

Перед первым выгоном скота на свежую траву госпожа Сванхейд давала в Хольмгарде пир начала лета, как велит обычай Северных стран. После него у словен пришла пора девичьих праздников, гуляния в рощах, чествования богини Живы и русалок. По своей воле Мальфрид-младшая осталась бы дома: ей ли после всего пережитого с девками круги водить! Но Сванхейд решила иначе.

– Раз уж в нашем роду после стольких лет наконец опять появилась невеста, она должна быть впереди всех дев этой земли. Если единственная ныне девушка из нашей семьи не выйдет на игрища, люди подумают, что мы их не уважаем. Будут недовольны и смущены. Мы не можем позволить, чтобы они так думали. И без того здесь все обижены, что Святослав киевский пренебрегает этими краями и уже двенадцать лет не приносил жертв нашим богам.

– И мы должны делать это за него? – Мальфрид коротко взглянула на нее.

– Да, ведь мы – его род. Мы должны исполнять обязанности, которые несли деды, иначе прервется связь между нашим родом и богами. А без того и Святослав не сможет удержать удачу. Мы должны делать свое дело, чтобы люди знали: пусть их князь живет не здесь, удача его древнего рода по-прежнему с ними. Я уже слишком стара, чтобы нести ее в одиночку. Пусть все привыкают, что ее несешь и ты тоже… Все ведь думают, что для этого тебя и привезли сюда, ко мне, – добавила она, помолчав.

Потом еще сказала:

– И я хотела бы, чтобы было так.

Мальфрид глубоко вздохнула, будто в смущении перед трудностью задачи. Она старалась не выдавать, как задевают ее разговоры о киевском князе. Ни Бер, ни Сванхейд так и не узнали, какой след Святослав оставил в ее судьбе. Пару лет назад она только о том и мечтала, чтобы сидеть рядом с ним на золотом киевском столе, будто Заря-Заряница близ Перуна, разделять с ним власть, честь, княжеские обязанности и будущую вечную славу, войти в предания рука об руку с ним, как Улыба – с Кием. Вместо этого она получила от него лишь горе, унижение и позор. А здесь, на другом краю земли, порвав со Святославом и стараясь его забыть, она вдруг оказалась перед необходимостью исполнять обязанности, которые достались бы его законной жене и княгине, живи княжеская чета здесь.

– Если бы я могла найти для Бера невесту, во всем подобную тебе, – Сванхейд горестно вздохнула над тем, что была не властна изменить, – я умерла бы спокойно, зная, что мое старое гнездо не остынет.

– Бер слишком разборчив, – улыбнулась Мальфрид, радуясь поводу увести разговор от собственных дел. – Многие бегом бы побежали, стоит ему только подмигнуть, я же видела на павечерницах! Но ни одна из здешних ему не по нраву.

– Когда я вдруг умру и дом останется без хозяйки, он пожалеет об этом и возьмет кто под руку подвернется.

– Или немедленно снарядит в Ладоге корабли и сбежит в море, чтобы стать «морским конунгом».

– И это похоже на правду. – Сванхейд усмехнулась. – Потому может так случиться, что беречь мое гнездо придется тебе и твоему мужу.

Мальфрид вздохнула и отвела глаза, обнаружив, что насмешки над родичем завели-таки ее в ловушку. Потом сдержанно обронила:

– Я тоже не приметила пока ни одного человека, за кого хотела бы выйти.

– Ты видела еще не всех. Так бывает: кажется, на всем свете нет достойных тебя мужчин… а потом вдруг появляется еще один, и ты понимаешь, что ошибалась.

– Я уже перестарок, мне осенью будет семнадцать.

– Ты – дева из Хольмгарда. Ты принесешь в приданое удачу, милость богов, право на власть в Гардах. Даже десять лет спустя для тебя найдутся женихи.

Все эти дары судьбы Мальфрид имела с рождения, но пока они никому не принесли счастья: ни ей самой, ни ее незадачливым женихам. Ей казалось, что эти десять лет уже прошли – такой старой она себя чувствовала, умудренной опытом и утомленной испытаниями. На девушек, которые были моложе нее на год-другой, она смотрела так, будто годилась им в матери. Жизнь в Киеве, жизнь у деда во Вручем, жизнь в лесу у Князя-Медведя – каждый отрезок ее нити с их крутыми переменами в памяти растянулся на целый век. Казалось, уже трех разных дев она пережила и оставила позади. Но нынешней Малфе мысль о замужестве была неприятна. Святослав, Князь-Медведь – каждый из них оставил такой глубокий след в ее сердце, что для какого-то другого мужа в чувствах и мыслях не находилось места.

Да и как быть с Колоском? Матери «божьих детей» всегда выходят замуж, но Мальфрид не могла даже представить, какой отчим подойдет ее чаду, рожденному телом от киевского князя, а духом от зверя – воплощения плесковских дедов.

А ведь ей бы следовало радоваться – будто в насмешку, судьба вдруг одарила ее всем тем, о чем она так мечтала несколько лет назад: волей, покоем, почетом высокого положения и полным достатком. Только беломраморного трона у нее не было, но, во время весеннего пира сидя на резном креслице возле высокого хозяйского кресла Сванхейд, Мальфрид чувствовала себя не хуже любой княжны. Или даже царской дочери. Здесь, в северной Руси, Сванхейд была почти то же, что цесарь в Царьграде. Утратив княжескую власть, она сохранила почтение бывших данников. По-прежнему в годовые праздники у нее давались пиры, к которым за полтораста лет привыкли к округе, и на эти пиры являлись все перынские жрецы, нынешние главы Приильменья. По-прежнему к ней ходили за помощью и за советом, а варяги не признавали иного суда, кроме ее. Появление юной правнучки не только украсило ее дом, но и прибавило чести. Теперь по бокам от сгорбленной старухи сидели двое – девушка и юноша, два свежих ростка древнего рода, обещание его нового расцвета. Мальфрид почти не пришлось учиться обхождению – благодаря жизни при княгине Эльге она умела все, что требуется от высокородной девы. Нарядно одетая, в дорогих уборах из богатых запасов Сванхейд, она подносила знатным гостям приветственный рог, а с блюдами и кувшинами вдоль столов теперь бегали другие девки, служанки. Всякий новый гость, видевший Мальфрид в гриднице Сванхейд, и не догадался бы, что она попала сюда всего полгода назад.

К восхищению Сванхейд, ее правнучка в свои юные годы умела вести большое хозяйство не хуже многоопытной жены, и вскоре госпожа поручила ей присмотр за челядью и припасами. Себе Сванхейд оставила лишь ключи от ларей в спальном чулане, где хранились ее сокровища. Как позолоченные подвески на своих узорных черенках, они позвякивали на цепочках под застежками ее платья, издалека давая знак: приближается хозяйка!

До Купалий оставалось семь дней, когда утром в гридницу, где Мальфрид шила возле Сванхейд, вошел Бер. При виде знакомой плотной фигуры и чуть размашистой походки у Мальфрид приятно дрогнуло в груди. Вопреки прежним зарокам больше не верить никому из мужчин, она привязалась к Беру. Лицом он был не слишком хорош – тяжеловесные черты, загнутый книзу кончик носа. Теперь она удивлялась, как смогла при первом взгляде принять его за Святослава – чем больше она приглядывалась к внешности Бера, тем меньше видела сходства. Лишь иногда очерк его высокого лба и разрез глаз напоминали ей о том, другом – которого она не хотела видеть больше никогда. Но ведь Бер ей родня, а родичей любят не за красоту, напоминала себе Мальфрид. Среднего роста, с широкой грудью и сильными руками, он был ладно сложен, крепок, ловок и искусен во всех мужских делах, как и подобает человеку такого высокого происхождения. Вовсе не случайно ему удалось побороть Князя-Медведя. А еще у него такие прекрасные светлые волосы! Пользуясь преимуществом родства, Мальфрид часто бралась их расчесывать и подолгу водила по ним резным костяным гребешком, пропуская густые гладкие пряди меж пальцев. С тайной насмешкой, свысока она поглядывала на девок, что заигрывали с ним на посиделках, – с чувством хозяйки очень дорогого товара, до которого много охотников. Даже и не будь Бер наследником старинного правящего рода, в глазах невест он немного бы потерял – его разговорчивость, находчивость, уверенность, умение держаться непринужденно и пошутить легко возмещали нехватку красоты лица.

Это Бер заставил ее забыть прежнее имя. С первого дня он называл ее Мальфрид. Когда они, пустившись в дорогу, покинули Плесков, однажды она сказала ему, что привыкла к имени Малуша – может быть, он не знает, как ее звали в семье. Но Бер об этом даже слышать не пожелал. «Какая такая Малуша! – возмутился он. – Кривуша, Крикуша, Хромуша! Как у любой чумазой девки из чудской перти! Не желаю я иметь возле себя никакой Малуши! Ты могла так зваться, пока была рабыней. Но ведь Эльга тебя освободила, вернула в семью. А значит, ты опять можешь носить имя, которым тебя нарекли, когда ты родилась как законная дочь князя! Должна носить! Мою племянницу зовут Мальфрид! Это настоящее имя для девы из Хольмгарда, с кровью конунгов Свеаланда в жилах!» И она довольно охотно признала его правоту. Прежнее имя напоминало ей о прежней жизни, где она теперь не видела ничего хорошего. Пусть Малуша-пленница и Малуша-ключница останется там, в Киеве, и больше никогда не напоминает о себе! А она, правнучка Сванхейд из Хольмгарда, будет зваться Мальфрид.