– Не заря ясная среди звездочек частых возвышалася, а Малфредь-свет среди красных девок появлялася! – наконец улыбнулся он, будто запевал сказание.

Мальфрид сдержанно поклонилась, вытянув губы трубочкой, что заменяло ей улыбку, но была польщена. Услышать свое имя из уст Дедича под перезвон гусельных струн в Поозёрье считалось большой честью. Но еще больше того ей польстил восхищенный взгляд его строгих очей. От такого человека, как он, один подобный взгляд стоил дороже, чем многословные похвалы от кого другого.

– Прости, Требогостич, что ждать заставила. – Она слегка поклонилась, чувствуя себя почти так же, как княгиня Эльга киевская, представшая перед Константином-цесарем. – Кабы знать, что будет во мне нужда…

– За семь дней до Купалий невесту Волхву выбираем, такой обычай у нас от времен самого Словена Старого ведется. Не говорили тебе родичи?

– Нет. Видно, позабыли за столько лет. Я от матери слышала, как ее мать, Малфрида Улебовна, до замужества была невестой Волхова, да ведь тому более сорока лет минуло.

– Ну вот видишь – где мать матери твоей была, теперь и тебе туда дорога.

Рукой с посохом Дедич указал в сторону пристани, словно приглашая идти, и она пошла. Челядь оставляла работу, провожая глазами Мальфрид-младшую. Под десятками взглядов, величественно выступая в своем красном платье, издалека бросавшемся в глаза, она шла к реке, будто солнце по небосклону. Искрилось золотное шитье на ее очелье, словно само небесное светило провожает ее сверху завистливым взором.

На сердце у Мальфрид было неспокойно. А вдруг кто проведает, что у нее дитя есть, – не сочтут ли оскорблением Волха, что ему предложили такую невесту? Ту, что уже была женой другого божества – не речного, а лесного? Мальфрид еще слишком мало прожила на Волхове, чтобы понимать все тонкости здешнего уклада, но ясно знала: на Ильмене нет бога сильнее Волха-Ящера, за него каждый здесь встанет, как за отца родного.

На пристани, к ее радости, обнаружился Бер. Держа на плече серый плащ, он стоял у большой лодки, куда уже погрузили все назначенные для купальского пира припасы.

– Тебе позволят со мной ехать? – с надеждой спросила Мальфрид.

– Так положено. Родичи имеют право быть при гадании послухами, чтобы все по закону. Вот этих видишь? – Он кивнул на гребцов других лодок. – Это все их братья да зятья. А отцы, поди, на месте ждут.

Бер усадил Мальфрид в лодку, трое его отроков взялись за весла. К их удивлению, Дедич тоже запрыгнул к ним и сел на передней скамье, напротив девушки.

– Боишься, не туда ее завезу? – хмыкнул Бер.

Дедич только улыбнулся, уверенный в своей власти.

Мальфрид помахала другим девушкам в лодках. Лучшие невесты Словенска и других окрестных весей сидели гордые, взволнованные предстоящим священнодействием.

– Ты ведь еще в Перыни не бывала? – обратился Дедич к Мальфрид.

– Не случалось.

По любопытству в глазах жреца она догадалась: он поехал с ними, чтобы по дороге получше разглядеть ее. До этого они виделись несколько раз, но всегда в толпе – на посиделках или на пиру, – в полутьме, при лучинах или масляных светильниках на столе. Теперь и Мальфрид впервые увидела Дедича при дневном свете и то и дело поглядывала ему в лицо, дивясь про себя, почему его внешность кажется такой яркой и необычной. Темно-русые волосы, черные густые брови, яркие голубые глаза и рыжая борода – будто все стихии в нем сошлись: земля и небо, огонь и вода. И голос у него был такой красивый – низкий и притом мягкий, что хотелось слушать его без конца – неважно, о чем будет речь. К тому же она видела, что нравится ему, и это приятно будоражило. Впервые за много лет отправив в Перынь невесту, Хольмгард не ударил лицом в грязь!

– Знаешь, почему священно для словен место сие?

– Там погребен Волх, сын Словенов. Только я не знаю… – Мальфрид смутилась, – как он был и сыном Словеновым, и… богом речным?

– Буду ему славу петь – услышишь, как все было. Наши-то сызмальства знают. – Дедич оглянулся на девушек в другой лодье, которые перешептывались, издалека разглядывая наряд Мальфрид. – А ты ведь из дальних краев. У вас там, видно, иные боги?

– В Киеве Перуна превыше всех богов почитают. – Говоря это, Мальфрид вспомнила, как ходила в церковь Ильи вместе с княгиней Эльгой, но никому не следовало знать, что она была крещена. – Слыхала я там сказания про Кия-Сварога, как он Змея в плуг запряг и валы Змиевы пропахал, про жену его Улыбу и сыновей[17]. В Деревах поют про Дулеба Старого и его двенадцать сыновей, что дали начала двенадцати коленам деревским. А в Плескове… – она вздохнула, – в Плескове за жертвой богам и дедам Князь-Медведь приходит.

– А у нас князь речной – Волх. В человеческом обличии он через смерть прошел, стал вечен и бессмертен, как боги. Сам Волхов от крови его протек. И от нас, и от внуков наших даже памяти не останется, а он будет жить, пока солнце светит и реки по земле текут.

Мальфрид почтительно наклонила голову: она уже знала, каким поклонением на Ильмень-озере окружено само имя Волхова. В Киеве она привыкла к Днепру: к его огромной ширине, кручам на правом берегу и неоглядной дали на левом, к его островам, заросшим ивой, к лепесткам парусов на синей глади. Величиной Волхов несколько уступал Днепру, хотя тоже был рекой весьма внушительной – широкой и глубокой. Для жителей своих берегов он и стал главным божеством, как для киян и полян – Перун. Словене знали Перуна и приносили ему жертвы в урочные дни, но о почитании Волхова не забывали ни на час. Волхов зримо воплощал для них все, что связывают с Велесом, богом того света. Податель пищи, дорога в дальние края, источник богатств и опасностей, Волхов, текущий из небесного Ильмень-озера в бездну озера Нево, был для них живым стволом Сыра-Матера-Дуба, соединяющего мир земной с Подземельем и Занебесьем. В нем они выискивали предзнаменования, его молили о милости. В его притоках они видели и отпрысков Волховой семьи, и своих прародителей; Ильмерой и Шелонью звали жену и сестру Волха, от которых предание выводило местные старшие роды, обитавшие здесь уже лет пятьсот.

Госпожа Сванхейд относилась к Волхову с не меньшим почтением, чем все прочие, – она ведь прожила близ него целых пятьдесят лет.

– Он узнает тебя, когда проснется, – сказала прабабка Мальфрид, когда они в первые дни после приезда девушки прогуливались по берегу, тогда еще укрытому снегом. – Он проводил в мир мертвых стольких твоих предков, что сразу заметит еще одну дочь нашего рода.

Мальфрид не сомневалась, что это правда. Здесь же, к востоку от Хольмгарда, за кузницами под внешней стороной старого вала, раскинулся жальник, где варяги и словене уже лет двести хоронили своих мертвых. Где-то там лежали все эти Хаконы, Тородды, Эйрики и Олавы. Курганы конунгов, хорошо видные благодаря своей высоте даже под снегом, Сванхейд показала ей первым делом. Ведь это были и ее, Мальфрид, отдаленные предки.

Сванхейд приняла ее как свою правнучку и наследницу, деву из Хольмгарда, уже поэтому достойную уважения и поддержки. О делах, что привели к появлению на свет Колоска, Сванхейд не допытывалась. Она, правда, слегка переменилась в лице при виде младенца, которого Мальфрид сама взяла на руки, перед тем как войти в гридницу, но тут же черты ее прояснились. Вот теперь Сванхейд получила ответы на вопросы, которые напрасно задавала год назад, после встречи с Эльгой. Стало ясно, почему княгиня киевская среди зимы пустилась в столь далекий путь: ради сохранения такой тайны стоило ехать на край света. Но хотя дело оказалось неприятное, госпожа не ощущала гнева. Она была строга, но не бессердечна, а из долгой жизни вынесла знание того, как обыкновенно для людей совершать ошибки. Особенно для молодых, которым все, что случается в их жизни, кажется не только первым, но единственным и вечным.

Главное, о чем она подумала, глядя в лицо Малуши, еще носившее следы лесных испытаний: она ведь вызвала к себе эту девушку, свою правнучку, потому что хотела ей помочь. И та в самом деле очень нуждается в помощи.

– Как его имя? – лишь спросила Сванхейд, знаком приказав передать ей младенца.

Видя, как уверенно прабабка держит ее чадо, Мальфрид вспомнила: у Сванхейд было одиннадцать своих детей, да и часть внуков родились в ее доме. И сразу успокоилась – для Сванхейд ценен всякий отпрыск рода, а тем более первенец в поколении праправнуков. У старой госпожи было уже заготовлено все, что потребуется для ее погребения, в том числе узорный короб от повозки, и сделаны все распоряжения; стоя в преддверии Закрадья, иначе страны Хель, она обрадовалась возможности увидеть еще одно, уже столь отдаленное колено своих потомков.

– Я зову его Колоском. Когда я рожала, были дожинки, Бура-баба принесла мне колосок из того пучка, что зовется «спор». В нем заключена вся сила нив плесковских, все богатство плодов земных. Я ему науз сделала, чтобы всегда свой спор носил и удачи не растерял.

– Это не настоящее имя, – промолвила Сванхейд и усмехнулась: – В нашем роду никого еще не звали… Колоском!

Мальфрид промолчала, поняв намек. Для детеныша Князя-Медведя этого имени хватило бы. А чтобы получить другое, которое носил кто-то из предков, ребенок должен быть признан сыном иного, человеческого рода. Обычно это происходит, когда его берет на руки отец…

Сванхейд знала это еще лучше самой Мальфрид. Больше она ни о чем не спросила, еще не решив, как оценить это наполовину свое, а наполовину «темное» дитя.

* * *

Лодки шли к Ильменю. Исток Волхова так широк, что заметной границы между озером и рекой нет; берега, и без того далекие, постепенно расходятся еще дальше, и не поймешь, с какого мгновения находишься уже в озере. Границу отмечала сама Перынь – с воды виднелся зеленый бор, окружавший «Волхову могилу». Весной Мальфрид бывала с девушками в роще между Словенском и Перынью, но в само святилище пока не заглядывала. Сейчас каждый взмах весел усиливал ее волнение: она приближалась к самому сердцу словенского племени, к священному источнику его жизненной силы. Здесь умер Волх, и с этого места кровь из его груди потекла, обращаясь в могучую реку.