– Ну ладно, повернись! – смеясь, попросил Бер.

– Не могу. Меня в Киеве учили, что к родичам нужно стыдение иметь!

– Не буду же я ради тебя порты мочить. Ты слышала сагу о Халльмунде Портки и Змее Ёрмунганде?

– О каком еще Халльмунде? – Мальфрид слегка обернулась через плечо.

– Да как же? Неужели за всю зиму я ни разу об этом не рассказывал? Это же наша лучшая сага за последний год. Вот послушай.

Привлеченная оживлением в его голосе, Мальфрид повернулась и стала слушать. Попутно она перебирала влажные пряди распущенных волос, чтобы скорее сохли.

– Был у нас тут один угрызок, то есть свей, Халльмунд по имени, его торговый человек из-за моря привез, шел на Волгу, а Халльмунд разболелся и у нас тут застрял. Так вот, он никогда и нигде не снимал своих портков, даже в бане. И купаться ходил в портках. Его так и прозвали – Халльмунд Портки. Хотя портки у него были отвратного вида – линялые, заплатанные. В конце концов люди заговорили, что в портках у Халльмунда живет сам Змей Ёрмунганд, и если он их снимет, то немедленно грянет Рагнарек. Некоторые верили в это, некоторые нет…

Мальфрид заулыбалась, угадав одну из тех дружинных баек, каких немало ходило и среди Эльгиных отроков.

– Прошлой весной, когда праздновали Купали и люди были крепко выпивши, они сказали: «Сколько можно это терпеть? Неужели Халльмунд опять испортит нам веселье видом своих мерзких портков! Давайте уже снимем их с него и посмотрим, что в них!» Нам эта мысль показалась забавной. Халльмунд вскочил и стал дико озираться. Мы все накинулись и стали сдирать с него портки. Он отчаянно кричал и сопротивлялся…

Паробки, уже знакомые с этой сагой, заранее покатывались от смеха. Мальфрид тоже не могла удержаться, воображая борьбу за латаные портки среди купальских игрищ. Сама она сейчас походила на русалку: незастегнутая рубашка облегала ее грудь, мало что скрывая, подол плотно обтянул бедра. И она с удовольствием замечала, что за своим рассказом Бер не отводит глаз от ее груди, пляшущей от смеха под влажной сорочкой. Пусть они и родичи, Бер был достаточно молод, чтобы не просто замечать, но остро ощущать ее женскую притягательность, а значит, не может ее попрекать.

– Посреди яростной борьбы Халльмунд вцепился мне в шею зубами и порядочно ее прокусил. Увидев такое дело, люди выпустили Халльмунда, и он убежал в лес. И долго потом не показывался. Но без Змея Ёрмунганда с его пагубным ядом и впрямь не обошлось, потому что его укус у меня на шее прямо сразу стал воспаляться. Люди решили, что надо его прижечь, пока не вышло худого. Раскалили на огне нож. Но Свен, который его держал, был уже так пьян, что никак не мог попасть в нужное место и все время промахивался. И так пять раз. В конце концов рану все-таки прижгли, и она зажила. А был ли у Халльмунда в портках Мировой Змей, мы так и не узнали.

– Да где же… где же этот Халльмунд теперь? – едва выговорила сквозь смех Мальфрид и взглянула на Бера.

Поймав ее взгляд, он провел языком по верхней губе изнутри, будто переводя дух от долгого рассказа.

– Ближе к осени тот купец опять объявился – его не было три года, и он успел добраться до самого Багдада. А потом поехал к себе на Готланд и Халльмунда забрал с собой. Иные рассказывают, будто с Халльмунда в тот раз все же сняли портки и в них действительно был Змей Ёрмунганд. Он вылез и очень удивился…

– Почему же не случился Рагнарек?

– Надо думать, еще время не пришло. Но это неправда. Я свидетель, как все было на самом деле.

– А остальное, выходит, правда? – с недоверием спросила Мальфрид сквозь смех.

Вместо ответа Бер повернул голову и указал пальцем на гладкое розовое пятно ожога в том месте, где шея переходит в плечо. Мальфрид наклонилась: ожог напоминал цветок с неровными лепестками, оставшимися от нескольких касаний раскаленного железа. Небольшой заживший след не бросался в глаза и через год-другой совсем исчезнет.

Ее вдруг потянуло поцеловать эту памятку от прошлогоднего приключения. Никогда еще общество Бера не доставляло ей такого удовольствия, как в этот день.

– Не был бы ты моим дядей, я бы в тебя влюбилась, – вырвалось у нее.

Бер только хмыкнул и покрутил головой, но явно чувствовал себя польщенным.

Когда они уже собрались домой и оделись, а паробки готовились столкнуть лодку, Бер придержал Мальфрид за плечо.

– Послушай. – Он наклонился к ее уху сзади, и она замерла, не оборачиваясь, по одному этому слову угадав: что-то важное. – Я давно уже об этом думаю, так надо же когда-нибудь сказать…

– Что? – выдохнула Мальфрид.

Сердце забилось часто-часто, стеснило в груди. Как будто она ждала от Бера какого-то важного известия… признания… предостережения…

– Если ты не хочешь ничего говорить, я из тебя силой выжимать не буду, и Сванхейд тоже. Ну, ты уже сама видела. Но если кто-то там тебя обидел, пока ты была рабыней Эльги, то лучше скажи. Я твой родич, я не могу и не должен того так оставлять. Если нашу родовую честь порушили в этом деле, мы ее восстановим.

– О-о-о… нет! – Мальфрид не сразу поняла, о чем он, а потом прижала руку к груди, будто пытаясь сдержать сердце.

Про любовь с медведем были шутки. На самом деле Бера волновало другое.

– Меня не… – с трудом выдавила Мальфрид, – никто не принуждал, если ты об этом.

– Об этом.

– Нет, нет. Там все было… совсем по-другому.

Она медленно обернулась и взглянула ему в глаза. Их лица почти соприкасались. Бер смотрел на нее выжидательно, но по спокойному его твердому взору было ясно: если потребуется защитить ее честь и честь рода, он не остановится ни перед чем. Как и подобает потомку королей, а им он оставался, даже стоя на песке в одних закатанных льняных портах.

– Я… – Мальфрид сглотнула, – когда-нибудь я расскажу тебе… вам… тебе и Сванхейд. Обещаю. Этого не миновать. Мне придется, волей-неволей. Но не сейчас, ладно? Еще не время.

– Как хочешь.

Бер взял ее за руку и повел к челну. Всю обратную дорогу до причала Хольмгарда Мальфрид была задумчива и молчалива. Этот короткий разговор разбередил ее душевные раны. «Если нашу родовую честь порушили в этом деле…» Конечно, Святослав обесчестил ее тем, что взял в жены и всего через месяц отослал, как надоевшую игрушку. Обошелся с ней, как с рабыней. С этим оскорблением, еще более тяжким из-за их родства, она не могла смириться до сих пор. Знала, что не смирится никогда. Но не может же Бер мстить за ее обиду своему же двоюродному брату! Князю, старшему в роду, верховному владыке и этой земли тоже!

Как же запутали норны их родовую нить! Кто из предков так прогневил Дев Источника?

На лице Бера тоже лежала тень нерадостного раздумья. Когда уже на причале Хольмгарда он помогал Мальфрид выйти из челна, она остановилась у края сходней и придвинулась к нему.

– Ну ладно, – шепнула она, желая отвлечь его от тяжких мыслей. – Может быть, я и расскажу тебе про медведя.

– Да? – Бер изобразил радостное недоверие.

– Но не задаром.

– А за что?

– Если взамен ты мне расскажешь, почему это, когда медведь привел меня в дом, твоя рука была по плечо под подолом какой-то козы рогатой!

– Жма! – Бер отшатнулся. – Как ты заметила?

Мальфрид хотела показать ему язык, но двоим отпрыскам старинного королевского рода не пристало вести себя так на причале среди всей своей челяди. Поэтому она лишь приоткрыла рот, чуть пощекотала кончиком языка верхнюю губу изнутри, повернулась и пошла к городцу, помахивая своей влажной сорочкой, как валькирия Висна – стягом Харальда Боезуба. Но успела заметить, как вспыхнул взгляд Бера, и это пламя грело ее, как солнце в груди.

* * *

По ночам Мальфрид снилась глубокая темная вода, того бурого, чуть красноватого, глиняного оттенка, какой вода Волхова кажется, если смотреть из-под ее поверхности. Во сне Мальфрид погружалась, глядя, как постепенно меркнет свет над головой, чувствуя, как более цепко охватывает все члены холод. А в самой-самой глубине, куда не проникал взор, ее ждал хозяин этого темного мира. Страшно не было, как будто она уже смирилась с неизбежным и страх утратил смысл. Пристальный, изучающий взор ощущался так ясно, как будто ее касались острием клинка.

– И ведь это означает, что я останусь здесь еще на год? – спросила Мальфрид Бера на третий день прыжков с лодки, когда он был уже почти доволен ее успехами. – Ведь невеста Волха не может отсюда уехать, пока ее не сменят, да?

– Не может. Раз уж Перынь признала тебя своей, мы не можем этим пренебречь. Сванхейд не отпустит тебя, пока год не пройдет. А что, – Бер повернул к ней голову, – ты у нас соскучилась? Куда ты хочешь уехать?

– Никуда! – Мальфрид положила руку ему на плечо. – Мне здесь очень хорошо.

Она прижалась к его плечу щекой, и ей показалось: он слегка вздрогнул. У него были такие красивые плечи, что Мальфрид все время хотелось их погладить, как всякую красивую вещь. Этой весной в ней будто проснулась совсем другая девушка – не прежняя, настороженная, самолюбивая, ждущая подвоха и готовая бороться за свое наследие любыми средствами, а новая – полная нежности к людям и доверия к судьбе. Впервые эта нежность и вера проснулись в ней, когда она взяла на руки своего сына, а со временем они все росли в ее груди и крепли. Меньше всего на свете Мальфрид хотелось покидать край, где с ней произошло это превращение.

– Но я не знаю, что думают родичи там, в Плескове… – добавила Мальфрид, – и что подумают в Киеве, если узнают, где я теперь. Ты ведь сказал, когда меня увозил, что я еду повидаться со Сванхейд. А не остаться здесь навсегда. Может, Судимер возьмет и пришлет за мной! Или Эльга прикажет…

Уехать из Хольмгарда обратно в Плесков для нее было то же самое, что из поздней весны возвратиться в холодную зиму. Плесков запомнился ей полным тьмы, холода, печного дыма, огнями во мраке, лунным светом на снегу. Косматыми шкурами, рогами и хвостами, страшными зубастыми личинами… Владением зимы, откуда она ушла к Князю-Медведю и куда от него вернулась.