Сегодня хочется другого. В общем, я решаю сделать торт, и маму сажу рядом для компании. Сама делаю тесто, а ей доверяю взбивать крем. Мы не торопимся, времени у нас полно, болтаем о всяком. Я уже первый корж из духовки достаю, второй ставлю, начинаю шоколад растапливать, а мать довольно облизывает ложку из-под крема.

И тут я понимаю, что-то не так. Отодвигаю шоколад, стою. Думаю. То это чувство или нет.

— Рита? — обеспокоенно спрашивает мама, наблюдая за мной. — Ты в порядке?

Я молчу, киваю.

— Кажется, пора, — спустя паузу, делаю вывод.

Мама тут же суетится, словно я сообщила о предстоящем апокалипсисе. Еще и папа подключается… Вся эта нервозность как-то морально передается мне, и я ощущаю первые схватки. Благо, вовремя успеваю сесть, те еще чувства. Просто непередаваемо. Все тело в испарине, словно не мое, еле соображаю что к чему, и вообще все в тумане.

Собирают меня быстро, я уже в дверях прошу не забыть телефон и зарядник. Даже не успеваю понять, как и когда меня везут в роддом.

И дальше все понеслось само собой… Меня осматривают, задают, наверное, с десяток, если не больше, вопросов… Посмотрела бы я на них, приехавших в таком состоянии — я там даже свое имя с трудом говорила. Прощаемся с родителями, и меня отводят в предродовую.

4.1

За девять месяцев я почти не задумывалась о том, каково это, рожать. Я больше радовалась беременности, думала о малышке. Да, готовилась, но без фанатизма и страха.

Но сегодня, конечно, все совсем иначе. Меня буквально разрывает на части, причем во всех смыслах этого слова, и ментально, и физически. Кажется, я несколько раз отключаюсь.

Не знаю, как там время все-таки умудрилось пройти. Но вот момент настает, и я слышу плач своей малышки. И все. Тело моментально слабеет, в голове пустота. Я как через вату в ушах слышу рост, вес, обхват груди, головы ребенка. Дочку кладут мне на грудь, и я с обессиленной улыбкой обнимаю ее. Кажется, она перестает плакать.

— Ну вот, почувствовала мамочку, — понимающе усмехается акушер. — Какая необычная родинка…

Врач поднимает дочку, та вновь начинает плакать, просясь ко мне. А акушер поворачивает ручку малышки ко мне, и я вижу на верхней части небольшую родинку почти в форме сердечка. У меня перехватывает дыхание, а сердце пропускает пару ударов.

Ни у кого из моей семьи нет таких родинок. Значит, эта досталась дочке от отца. В груди что-то переворачивается от этого осознания. Будь у меня больше сил, может, и всплакнула бы даже.

Черт. Ну, правда, это словно умереть и возродиться. Новая жизнь... Я мама. 

Но радуюсь как-то тихо, мы с малышкой больше спим в послеродовой палате. Изредка прерываемся на кормление грудью. Кстати, тот еще процесс… Не ожидала, что будет так больно. И при этом как-то тепло, спокойно.

Я прихожу в себя только к обеду и сразу звоню маме.

— Как я тобой горжусь, дочка! — сразу слышу счастливый голос. На душе становится так тепло, что не могу сдержать улыбку. — Я уже звонила в больницу и все узнала, не терпится увидеть внучку. Ты как? Мне сказали, держалась молодцом! Мы с твоим отцом так хотим вас навестить!

Ну просто засыпала вопросами. Я теряюсь, а потом тихо смеюсь. Хорошо как.

Вот только ни к месту вспоминается Илья Каменев. Хотя при чем тут он? Антон ведь отец.

— Я в порядке, все очень хорошо, — отбросив лишние мысли, отвечаю. —  Но сегодня вас ко мне не пустят, если только через окно на нас посмотрите. Но я была бы рада, заодно было бы кстати принести бананы в шоколаде, что-то очень захотелось. Кстати, как там торт, ты доделала?

Не знаю, с чего вдруг меня поперло говорить о сладком. Хорошо, что у малышки не было проблем с аллергией, значит, можно есть почти все, что захочется.

— Хорошо, принесу, — со смешком отвечает мама. — А торт… Ну, отец на первый корж намазал крем и съел как бутерброд. Мы вообще-то не спали, так что твой «торт» улетел в секунды. Короче, давай отдыхай тогда, и поскорее возвращайтесь домой! Мы вас тут уже ждем! Очень.

Мама явно на эмоциях. На фоне слышу и папу, он тоже торопит. Как я их понимаю, у них первая внучка, может, вообще последняя...

Теперь я думаю уже об Антоне, отце малышки. Он явно не горит желанием стать одной семьей, но вдруг все постепенно сложится? Видеться мы точно будем. Как-нибудь привыкну. Все-таки не хочется превращать дочку в футбольный мячик, перелетающий от одного к другому. Не должны так дети расти.

На душе мимолетно становится горько. Не такой жизни я хотела, не такой любви. Жить вместе ради ребенка, может, и правильно, только вот далеко не у всех получается. Антон мне как чужой… Ничего не почувствовала, увидев.

Пытаясь отвлечься, я пишу сообщение Нине, и она тут же перезванивает. Мы разговариваем почти полчаса. Видимо, я попадаю на ее обед, ведь сегодня рабочий день. Нина задает много вопросов о дочке. И я говорю, все, что знаю. Про родинку на предплечье, про рост с весом, про трогательность и про тепло в груди.

Закончив разговор, я смотрю на дочку и замираю. Она проницательно глядит в ответ большими карими глазами, отчего сердце сжимается, а потом падает куда-то в желудок. Я плохо видела в темноте, но почему-то ярко вспоминаю, что это именно его глаза. У меня вот голубые.

Тихонько и как-то нервно смеюсь, не зная, что со всем этим делать дальше. Никак не могу забыть ту ночь, трепещу от одной только мысли о ней, но абсолютно равнодушна к человеку, с которым провела ее. Более того, скорее настороженна.

Может, мне надо переспать с Антоном снова, и все вернется?..

Это так странно — рассматривать личико своей малышки и пытаться увидеть в нем его.  Разрез глаз как у лисы, острые губки и ложбинка над верхней губой, да девочка вся в отца, мой если только носик будет. Плохо помню лицо Антона, но отчетливо помню фрагменты из той ночи. Особенно улыбку…

4.2

Сегодня мне в палату начинают приносить посылки. Очень кстати, я несказанно рада получить пакет от мамы. Набрасываюсь на вкусняшки и съедаю почти за один присест. Тут еще и записка, плюшевое сердечко, как мило… Кстати, оно похожей формы, что и родинка у моей дочки.

Снова смотрю на малышку, но вдруг застываю. В палату приносят букет красных роз.

Папа знает, что я не люблю, когда дарят цветы. Родители не стали бы. Нина? Та тоже в курсе моих предпочтений, да и зачем ей? Она обещала встретить меня после выписки, поэтому вряд ли станет присылать подарочки. Тем более, такие бесполезные.

А больше вроде никто не знает, что я рожать поехала…

Приближаюсь к букету, и вопросы отпадают сами собой. Я чуть не задыхаюсь от нехватки кислорода. Там была мини открыта с подписью «От Антона».

Сердце бешено стучит, и я плюхаюсь на кровать.

Так, стоп. Какого цвета у него глаза? По-моему карие, черт… Нет, ну зачем вообще гадать, если он сам узнал меня? Наверное, все-таки видел, как я тогда сбегала. Странно, конечно, что не остановил. Видимо, был в шоке от такой подмены. Да и я тогда летела, как ураган, ничего и никого перед собой не замечая.

Хм, но у Антона же вроде нет такой ложбинки над верхней губой?.. Или есть?

Хорошо, что в палату заходит медсестра. Иначе я бы просто задохнулась в этих неуместных тревогах.

А потом становится просто не до них. Дни в роддоме насыщены разными процедурами, кормлением нас и наших малышей, небольшими лекциями и уроками. Так что с семи утра и до десяти вечера нам не давали покоя.

Выписывают меня и малышку через семь дней. Лето уже ощутимо подходит к концу, на улице становится прохладно.

Уже дома, у Нины, которая заходит ко мне в гости, я узнаю, что это она сказала Антону про мои роды. Объяснила это тем, что он все равно заходил и спрашивал про меня, как и что. Вот и к слову пришлось… А я даже не смогла объяснить ей недовольство по поводу ситуации.

— Подожди, — вдруг пораженно говорит Нина. — Антон что, отец Эрики?

Да, у моей дочки теперь есть имя. Не знаю, почему именно такое. Понравилось оно мне, как услышала где-то.

Я вздыхаю. Нет никакого смысла скрывать что-то от Нины. Она все разузнает, по лицу вычитает.

— Говорит, что да, — растерянно отвечаю я.

Интересно, а как он отреагирует, если я попрошу его сделать тест на ДНК? Глупость, возможно. Но так хотя бы спокойнее станет на душе.

— Говорит? — озадаченно переспрашивает Нина. — То есть, ты не знаешь точно, кто отец?

— Я переспала с ним на корпоративе. Было темно и спонтанно, — тихо признаюсь.

И ни о чем ведь не жалею. Я даже не отвожу взгляд от Нины.

Но она и не осуждает. Лишь улыбается, покачав головой и с нежностью посмотрев на Эрику.

— Ну ты даешь… Понятно теперь, почему так быстро ушла тогда. Ладно, не переживай. Этот Антон кажется достойным мужчиной. Может, у вас еще и получится.

Я киваю. Да уж, это именно то, что я твержу себе все эти дни. Только вот ни у Нины, ни у меня самой не получается донести это убедительно.

Я почему-то хочу спросить об Илье Каменеве, о том, продолжает ли он зверствовать. Но вместо этого прикусываю губы, застеснявшись этого странного порыва.

 4.3

Первые годы были такой запаркой, что я превратилась в зомби, не думающем ни о чем, кроме как вырвать пару часиков на сон. Весь мой мир вращался вокруг Эрики. Накормить, успокоить, поменять подгузники, вытереть слюнки, потихоньку обучать элементарным вещам…

Антон, кстати, легко согласился на тест. У него даже не возникло никаких сомнений или претензий. Честно говоря, я думала, что будут…

Я не вникала за процессом сдачи того самого теста. Хватало своих дел. Родители, конечно, помогали, но основная часть забот по Эрике была на мне. Я сама так захотела, раз уж дочка была без отца, так пусть хотя бы материнской заботы получит сполна. Условно папа, конечно, был. Особенно, после того, как это подтвердилось тестом.