Она таращит на меня ошарашенный взгляд. И я обещаю себе, что если Ольга хоть взглядом оскорбит мой бескорыстный порыв помочь, я больше никогда не буду делать людям добро.

А я ведь правда хочу помочь. Хотя бы потому, что езда на том убогом черном катафалке уже само по себе наказание. И, знаете, красная машинка ей всяко нужнее.

— Что? — не понимает Ольга.

— Ты не совсем умная? — смягчаю формулировку.

— Я не понимаю.

По глазам вижу, что и правда не понимает. Запущенный случай, но я попробую.

— Что ты тут делаешь? — спрашиваю эту принцессу-лягкушку, практически уговаривая себя воздержаться от комментариев ее внешнего вида. Я не настолько люблю людей, чтобы делать за них всю работу, так что сегодняшний ликбез закончится только основами самцеведения. Знаю, что звучит ужасно, но я сама изобрела этот термин и страшно собой горжусь. Между прочим, мои советы на вес золота, потому что подкреплены наглядными примерами всех без исключения моих подруг.

— Ты забываешься, — «оживает» Ольга.

— Не правильный ответ. Еще варианты будут? Нет? Ну, тогда переходим к азам. — Я поправляю на носу невидимые очки. — Природа устроила мужчину таким образом, что он был охотником, а женщина — жертвой. То есть нормальный половозрелый самец должен и хочет быть львом, который расшибется, но завалит хрупкую и трепетную газель. А женщина, если она не окончательная дура, должна всяческие помогать ему, со всевозможным рвением изображая попытки ускользнуть. Это понятно?

Ольга кивает, но вместо растерянности на ее лице появляется раздражение. Ну ладно, в конце концов, я слишком умна, чтобы всерьез ждать слов благодарности от газельки. Потому что, только это большой секрет, я — единственное исключение из своей же теории отношений. Потому что я никакая не газель, а натуральная львица в шкурке милого обезбашенного кролика. Ведь иначе я обязательно бы превратилась вот в такую Ольгу: плачущую из-за мужика по ночам, засыпающую с телефоном в руке, срывающуюся в истерику по любым пустякам. Мне такого добра не нужно.

— А теперь, царевна-лягушка, представь такую картину: лев завалил газель и как раз собирается наслаждаться триумфом, когда вдруг видит, что его маленькая шустрая жертва вовсе не трепетное создание, а трехтонная самка бегемота.

Клянусь, в эту минуту Ольга даже шарахнулась в сторону, такой живой получилась моя визуализация.

— Представила? Ну и включай мозги. Что льву делать с бегемотихой? Это против его львиной природы, понимаешь? Съесть ее не получится, а взбираться для удовлетворения первобытных инстинктов… — Я пожимаю плечами, надеясь, что хоть тут Ольга додумает сама. — Ты превратилась в бегемотиху, и теперь лев хочет только одного — валить от тебя со всех ног, потому что за твоей широкой лоснящейся спиной он видит только большой пипец, густым слоем покрывающий его свободу.

Ольга перестает хмуриться и снова вытаращивает глаза. Жалею, что в такие моменты у меня нет секретного приспособления, которое бы позволяло на расстоянии измерять уровень мозговой активности. Уверена, в эту минуту Ольга бьет собственные рекорды, или я ничего не смыслю в людях.

— Я просто хотела… — начинает Ольга, но я перебиваю ее взмахом руки.

Мне не нужные ее комментарии и оправдания своей глупости. Мне от нее вообще ничего не нужно. Я просто творю бескорыстное добро, потому что день был хороший и потому что ее просто жаль. Тем более, ее решение связать себя узами брака с таким, как Мистер Серый костюм заслуживает восхваления. Это же практически самоубийство.

— Он уже захотел взять тебя в жены. — Я кое-что расспросила у Влада, и знаю, что их брак не по «залету». — Он сделал тебе предложение. И ты точно знаешь, что далеко не самая красивая, умная и богатая женщина среди тех, кто с удовольствием бы занял твое место. Но если ты носишь кольцо, — тычу пальцем в крупный бриллиант в классической огранке на ее безымянном пальце, — значит, до недавнего времени ты что-то делала лучше, чем остальные. Была терпеливой, внимательной, не устраивала скандалы, даже если был повод?

Я тычу наугад, но глядя на ее лицо понимаю, что ни один выстрел не оказался «холостым». Значит, вот в чем дело? Этот «лев» неплохо устроился: хромая газель дома — и целое стадо резвых вокруг. И «хромая» должна по век жизни быть благодарна такому порядку вещей. Но в последний момент она не сдержалась и проявила свою истинную сущность. Тут не самка бегемота, тут целый ископаемый мамонт с кучей комплексов.

— Сейчас ты поедешь домой, вытрешь сопли и будешь вести себя точно так же, как вела до сих пор, — командую я. — Вечером, после девяти, напиши ему, что тебе очень жаль и что ты ничего в жизни так не хочешь, как повернуть время вспять. В таком духе. — Я делаю пространный жест рукой. — И не звони, и не пиши больше.

— Совсем? — спрашивает она, как будто мою реплику можно трактовать двояко.

— Совсем, — терпеливо отвечаю я, делая скидку на ее задерганное состояние.

— Ты его не знаешь, он больше не придет, если я буду просто сидеть и ждать!

— Почему ты так думаешь? Раньше же приходил. Сколько вы вместе?

— Пять лет, — без заминки отвечает Ольга.

Уууу, срок большой до неприличия. Ничего удивительного, что она устала сидеть в шкуре хромой газели и теперь боится, что ее лев свалит в кусты с наживкой в руках. Ей бы его поводить, поморить, а не тянуть так, будто у нее вместо лески — кабельная стяжка. Но я почти уверена, что все еще можно исправить.

— Если ты приручала его пять лет, то сможешь выдержать и еще несколько недель.

— Наверное… ты права, — бормочет Ольга.

Я уже открываю рот, чтобы дать ей главный совет, но она меня опережает:

— Я так сильно люблю его. — В ее глазах блестят слезы, и когда Ольга начинает крутить на пальце помолвочное кольцо, я замечаю, что ее руки дрожат. — Он лучший мужчина в моей жизни. Умный, красивый, щедрый…

«Бла-бла-бла, тыбыдын-тыбыдын…» — мысленно кричу, лишь бы заглушить эти розовые дифирамбы. Потому что лично я увидела заносчивого эгоистичного засранца, которому плевать на всех и вся, лишь бы получить то, что ему хочется. И правда в том, что в общении с ним я превращаюсь в зеркало, которое лишь отражает его собственные пороки. Возможно, поэтому он так и злится: ну кому бы из нас хотелось стать Дорианом Греем и смотреть на свой портрет в финальных главах книги?

Я хотела сказать царевне-лягушке, чтобы ни за что, ни в коем случае, никогда на свете и даже под страхом вечного одиночества не разрешала себе влюбляться. Потому что любовь — худшее, что может случиться с женщиной. Хуже разве что упавший на людях в тарелку с оливье ноготь. Любовь — это большая дырка в голове, через которую оттуда выветриваются мозги. Вот так — легко и просто, никакой пафосной философии.

Но мой совет опоздал … в общем, надолго, и теперь был таким же бессмысленным, как припарка для покойника из всем известной поговорки.

— Мне кажется, Рэм ищет повод, чтобы избавиться от меня, разорвать свадьбу.

— Прекрати реветь, — буркнула я.

Не люблю я этого. Сразу возникают совершенно несвойственные мне желания протянуть руки, утешить. А зачем мне эти атавизмы? Лучше вот — пусть сопли вытрет.

Я протягиваю Ольге бумажную салфетку из пачки, которую всегда держу в рюкзаке. Она принимает ее с благодарностью, громко сморкается — и в таком положении нас застает Влад. На самом деле, видя его пристальный и немного удивленный взгляд, я почти уверена, что он стоял неподалеку и слушал мой урок выживания для газелей. Я мысленно пожимаю плечами — ну и что? Будем считать это демонстрацией моих выдающихся умственных способностей.

Я не остаюсь, чтобы провести Ольгу. По большому счету, мой душевный порыв исчерпал себя и теперь мне совершенно наплевать, что будет дальше и как закончится эта история. На часах уже половина одиннадцатого ночи и я собираюсь сделать то, от чего отговаривала себя весь день.

Принимаю душ и надеваю свой любимый оранжевый комбинезон-пижаму а ля скафандр. Только мягкий и приятный к телу. И даже капюшон есть с длинными ушами. Из такой одежды я сама себя с трудом вытаскиваю, что уж говорить о нетренированном добермане, который в жизни не расстегивал ничего сложнее пары крючков на лифчике?

Я пробираюсь в комнату Рэма, закрываю за собой дверь и быстро, пока не передумала, ныряю в постель. На самом деле, я почти уверена, что сегодня он поедет устраивать Ольге ночь примирительного секса. Может быть, он уже там. Может быть, как раз сейчас собирается пойти на второй заход.

Мотаю головой, отгоняя мысли, которые почему-то неприятно щекочут под языком.

Все, что меня волнует — пари будет за мной, и никто не упрекнет меня в том, что я не умею держать слово.

Падаю лицом в подушку — и что-то в моем мозгу взрывается. Я жадно, как будто вот-вот задохнусь, втягиваю запах. Он мне знаком, и я ни с чем и никогда не спутаю эту горькую лаванду, кедр и древесный мох настоящего «Эгоиста». Но… есть еще что-то. Одна единственная нота в роскошной пирамиде от известного бренда. И именно эта нота превращает дорогой парфюм в настоящую бомбу для моих обонятельных рецепторов.

Я задвигаю в дальний угол все образы, которые скачут в голове, говорю себе, что это просто удачное сочетание с кондиционером для белья — и закрываю глаза.

Глава восьмая: Рэм

Честно говоря, я удивлен, когда по пути домой мне приходит сообщение от Ольги. Сдержанное, короткое извинение за свое поведение. Ни надрыва, ни замаскированной попытки спровоцировать меня на нужный ей ответ. Ни-че-го. Совсем как в старые времена, когда я совершенно искренне восхищался ее терпением, выдержкой и в чем-то даже великодушным отношением к моим загулам. Всего шесть строк, но за ними я вижу прежнюю Ольгу, ту, которой сделал предложение и ту, которая не словом, а делом доказала, что прекрасно справится с непростой ролью моей жены.