— Есть такие таблетки, — она начала медленно, будто подбирая слова. — Я забыла, как называются. Но я узнаю… или посмотрю в Интернете. Их нужно принять в первые сутки, кажется. После… незащищенного полового акта, — тут ей показалось, что это не она говорит. Но слова, когда-то сказанные их семейным женским доктором тетей Дашей, сами собой всплыли в памяти. — После этого наступают месячные, вроде бы. И… и все. Никаких… последствий.


— Да, я знаю, — глухо отозвался Ник. — Экстренная контрацепция, я тоже… слышал. Ничего хорошего, конечно, такой гормональный удар. Но, наверное, лучше это все-таки сделать…


— Завтра же этим займусь.


— Люб, нежелательная… беременность — это еще не все… последствия.


Тут ее уже начинает подташнивать от обилия этих сухих медицинских терминов. С трудом удается ответить ровно.


— Что еще?

Ник молчит какое-то время. А у нее острое желание стукнуть его. По глупой рыжей голове. По бесчувственной широченной груди. Встряхнуть. Наорать.


— Я… я все анализы сдавал полгода назад. Все отрицательное — реакция Вассермана, на ВИЧ, на гепатит, еще там… Я чист.


Теперь молчит она, переваривая услышанное. Заговорить удается далеко не сразу — что-то горячее встает в горле.


— Я так понимаю… ты хочешь услышать от меня то же самое?


— Да.


— А я понятия не имею! Что у меня есть, а чего нет! Я не хожу по больницам, не сдаю анализы! У меня не было возможностей подхватить гепатит или ВИЧ, потому что… Ты знаешь, почему! Если ты, как ты выражаешься, «чист», то и я тоже!


— Люба, послушай, просто я знаю точно про себя…


— Тебе нужно… что?!? Справка? Анализ из лаборатории? Так выпиши мне направления, черт побери! Я сдам все, что нужно! Сколько тебе нужно моей крови? Пол-литра хватит?!? Скажи уже, что тебе нужно и…


Ее трясет. Даже плакать не может — не гнев, не ярость. Все вместе и еще что-то. Остро хочется выскочить вон из этой чужой квартиры, свидетельницы ее позора, ее падения, ее бесконтрольного подчинения этому… этому…


— Люба…


— Не прикасайся ко мне! Мало ли, может, заражу еще тебя чем-нибудь! Вот сначала анализы сдам, тогда…


— Прекрати! — он сгреб ее, наплевав на удар локтем в правое подвздошье и пинок коленом в голень. — Пожалуйста, Люба. Я не… Извини. Прости. Я виноват. Ты права.


— Пусти!


— Я это сказал, чтобы ты знала. Что я не мог ничем… тебя заразить. Я… у меня так… в первый раз. Чтобы я забыл. Я всегда раньше… Я сказал это, чтобы ты знала. Что тебе не о чем переживать.


— Ну да, конечно! Не ври! Ты хотел, чтобы я тебе сказала, что я тоже… «чиста», — она все-таки хлюпает прямо ему во влажную грудь. Звук выходит громкий и смешной. Но они оба не обращают на это никакого внимания.


— Люба, это я… ну, просто на рефлексе. Брякнул, не подумав. Я… Извини.


— Отпусти меня, — сказано так, что он разжимает руки. А она вздыхает. И, после паузы:


— Если мы все обсудили, спокойной ночи. Завтра я сделаю все, что нужно, — голос ее чуть прерывистый, но тон… тон холодный и острый, как хирургическая сталь тщательно заточенного скальпеля.

Отворачивается от него и замирает, затихает.


— Спокойной ночи, — говорит он ее спине.


Они не могли заснуть оба долго, прислушиваясь к дыханию друг друга.


Она сознательно закопалась в работу, с самого утра. Чтобы не думать. Не вспоминать. Не анализировать. Не зареветь в офисе, черт подери! В довершение всего позвонил дражайший папенька — удостовериться, что с дочкой все в порядке, вздумал ворчать еще, что дите дома не ночевала. Господи, ей уже двадцать пять лет, она взрослая, совершеннолетняя и… и идиотка.


В обеденный перерыв сходила в аптеку и купила нужное. Не дав себе времени на раздумья, выпила согласно инструкции, поставила напоминание в телефон на следующий прием препарата. И снова уткнулась в монитор. Читать. Работать. Не думать. Не ждать звонка, как дура!


Он позвонил — уже ближе к концу рабочего дня. Она вышла из кабинета, в коридоре, по счастью, пусто.


— Привет.


— Привет.


— Ты извини, я не мог раньше позвонить. У меня тут как по заказу. Три операции — два раза ассистировал шефу, одна раз сам.


— Ничего страшного.


— Люб, слушай… — Ник вздохнул. — Ты… ты выпила… таблетку?


— Да.


— Правда? То есть, не то. Я не…


— Я сходила в аптеку. Купила. Выпила в обед согласно инструкции. Живот уже начал болеть. Так что все в порядке.


Кажется, из трубки веет арктическим холодом от ее слов, от тона, от коротких фраз.


— Люба, я не… Я просто беспокоюсь.


— Напрасно. Не надо держать меня за идиотку. Я тоже не горю желанием забеременеть от тебя, Самойлов. Так что все под контролем, доктор. Если что-то пойдет не так — я тебе сообщу.


— Люба, послушай, ну прости меня! Я действительно…


— Мне нужно работать. Если надумаешь выписать мне направления на нужные тебе анализы — позвони.


— Люба!


Короткие гудки. Он сжимает пальцы в кулак. Она часто моргает, чтобы не заплакать. Оба делают это в такт им — коротким гудкам.


А вечером дома она совсем расклеилась. Живот разболелся — просто ужасно. И голова тоже. Папа жужжал над ухом, Люба знала, в чем причина — он плохо переносил, когда она не ночевала дома. В общем, рявкнула на отца, чего за ней не водилась ранее. Папа надулся, но отстал. Зато в комнату зашла мама.


— Любовь Станиславовна, ты как с отцом разговариваешь? Что за новости?

Люба отвернулась к стене и плотнее укуталась в одеяло. Мать села на край кровати.


— Любаша, в чем дело?


— Мам, у меня месячные как-то плохо начинаются. Живот болит, голова тоже. Тошнит. А папа пристал как назло…


— Любочка… — мама осторожно погладила ее по плечу. — А это точно… месячные?


Вот оно — материнское чутье. Как не вовремя!


— Точно, мам. Иногда бывает у меня — что так болезненно начинаются. Просто надо полежать.


— Ты таблетку выпила?


Люба вздрогнула.


— Таблетку?


— Обезболивающее. Принести тебе?


— Я уже выпила на работе, мам.


— Ну, выпей еще одну — если не отпускает.


— Да вроде бы утихает. Спасибо, мамуль. Я перед папой потом… извинюсь.


— Да я объясню. Поймет, думаю. Все же у него жена и три дочери.


— Хорошо.


— Ох, Любаша, Любаша… Организм намекает…


— На что?


— Да пора бы уже, дочка…


— Мам, — Люба повернулась к матери, — ты издеваешься?! Не ты ли говорила, что сначала нужно встретить нужного мужчину?! А потом уже о детях думать?!


— Ну так встреть, — мать невозмутима.


— Где, интересно?! Может быть, он под кроватью валяется?


— Люба, Люба… Нет же недостатка в выборе.


— Нужного нет!


— Тоже верно, — со вздохом согласилась мать. — Нужный — он один. Ладно, — Вера коснулась лба дочери губами, — отдыхай, девочка моя. Завтра все будет в порядке.

Все уже не будет в порядке. Ни-ког-да.


— Самойлов, у нее офигенные духи. От подушки пахнет — ммм! Поздравляю, в кои-то веки ты выбрал девчонку со вкусом.


— Батюшко, у тебя ко мне дело?


— Конечно. Я оценил духи твоей подружки. Тебе это не важно?


— Нет.


— Ник… — интонация Дениса резко меняется. — У тебя все в порядке?


— Нет.


— Нет — и все? Больше ничего не добавишь?


— У меня полная ж*па. Извини, Дэн, мне надо на обход. Созвонимся.


— Ох, Николай Глебович, дело-то, конечно, твое. И я не буду больше тебе Альбинку сватать, она себе парня и без тебя найдет. Но уж я повидала в этой жизни всякое. Послушай меня…

Ник безучастно отхлебывает чай, придерживая большим пальцем ложку.


— Молчишь? Ну, молчи, а я тебе все равно скажу! Не пара она тебе! Ну, по всему же видно!


— Что — видно? — все также безучастно, просто чтобы не молчать.


— Что эта твоя Люба привыкла, чтобы ей ножки целовали! Взгляд такой — смотрит на всех, как на мусор у ног. Красивая, спору нет. Очень красивая, и Альбинки красивее, — Нина Гавриловна поджала губы. — Да только не в красоте ж счастье, Коля!


Ник поморщился, но Нина Гавриловна не обратила внимания и продолжила:


— Ну, ты же вон какой умный парень! Чтобы за красивым личиком не смог разглядеть натуру — не верю я, Николай!


— А вы разглядели, значит?


— А я на глазки да губки красивые не смотрю. Да на прочее! Коля, я ж ее не ругаю, ты пойми. Она, может, и хороша. Для кого другого. Кто будет перед ней на задних лапах прыгать, об кого она сможет ножки свои вытирать да пальчиком указывать — что делать и как. Но ты-то не таков. Только время потеряешь с ней, поверь мне. Не стоит оно глаз синих бедовых.