Герман Вук - Марджори в поисках пути

Она положила ладонь на ручку двери и увидела себя в зеркале босую, с распущенными по плечам волосами, в нелепо большом мужском халате, из которого выглядывала розовая комбинация. Марджори плотно обернулась халатом и завязала пояс. Она стала и несколько секунд пристально смотрела в зеркало.

Последние мысли проносились у нее в голове. Что перекинуло ее через черту так внезапно и так окончательно? Тирада Маши? Терменвокс, который дал Ноэлю предлог обнимать ее, а потом похитить со свадьбы? Колдовство «Принцессы Джонс», осознание того, что комедия, возможно, сделает его богатым и известным?

Это было не все. Она два года взрослела, чтобы пришла эта ночь. Она приближалась к этому поступку в этой спальне, в этом отеле, с этим мужчиной, как астероид, движущийся, чтобы столкнуться с кометой.

А как насчет матери, отца? Как насчет Сета? Какое будет чувство после этого, когда пойдешь домой спать в постели в квартире своей семьи?

Она щелкнула выключателем и открыла дверь. Сначала Марджори не увидела ничего, кроме горящей сигареты в темноте, которая описала красную дугу и погасла. Голос Ноэля сказал:

— Привет, дорогая. Я начинал уже думать, что ты предприняла стремительный побег.

Она подошла к кровати и села на край. Сейчас она могла смутно видеть Ноэля в слабом свете от окна. Ее смутило то, что он был в пижаме. Она развязала халат, сбросила его и легла в постель. Все было очень неуклюже. Ее движения были поспешны, а его неуверенны. Они толкали друг друга локтями и коленями. Они целовались неловко и без удовольствия. Потом каким-то образом они успокоились.

— Ты любишь меня? — спросила она.

— Да.

— Ты считаешь, мы когда-нибудь поженимся?

— Я не знаю, Марджори. Я просто не знаю. Если этому суждено случиться — это случится.

— Ты любишь меня больше, чем тебе кажется. Ты женишься на мне. Ты станешь чудесным негодником мужем, и мы будем двумя самыми счастливыми людьми на свете.

— Ты так думаешь?

— Я знаю это.

— Хорошо, дорогая. Может быть, ты можешь предсказывать судьбу. Я никого никогда не любил так, как тебя. Вот это я знаю.

В эту минуту она захотела поцеловать его. Некоторое время поцелуи были нежными и сладкими. Она ощущала особенно приятное успокоение и близость оттого, что была раздетой. Это не так возбуждало, как создавало комфорт и интимность.

Потом все изменилось. Стало грубым и странным. Она была бессильна остановить это. Она старалась казаться милой и любящей, но чувствовала себя очень неловкой и несчастной. Стало еще грубей и неудобней. Стало ужасно. Были толчки, безобразные обнажения, боль, невероятное унижение, толчок, толчок, и все закончилось.

Итак, случилось то, после чего Марджори была в состоянии изображать истинное чувство на сцене. В возрасте двадцать один год, четыре месяца и семь дней.

Ноэль спросил:

— Все хорошо, дорогая?

— Все прекрасно, — ответила она, стараясь не показаться больной.

— Сигареты там, на ночном столике. Брось мне одну, любимая.

Она нащупала столик. Было щелканье и грохот. Инстинктивно она дотянулась до шнура лампы и потянула его. Щурясь при ярком свете, подтягивая одеяло на грудь, она увидела, что опрокинула бокал. Осколки лежали, сверкая, на мраморной крышке стола.

— Так, прекрасно, — сказала она. — Похоже, мы разбили бокал, правда? Только тебе бы следовало сделать это своим каблуком, мне кажется. Удачи, дорогой.

Его перемазанное в губной помаде лицо, бледное и уставшее, с упавшими на лоб волосами, приняло болезненное, встревоженное выражение. Она торопливо сказала:

— Боже мой, любимый, это была шутка. Улыбнись, ради Бога.

Он улыбнулся.

— Давай покурим.

Она передала ему сигареты. С первой затяжкой она откинулась и вздохнула. Ее взгляд устремился к окну. Луна висела в небе над зданиями, массивный диск из красноватой бронзы, без единого белого следа.

— Ну, благослови меня, — сказала она. — Посмотри, затмение полное. Мне удалось наконец-то увидеть его. Легче запомнить сегодняшнее число, правда, дорогой?

— Марджори, я должен понимать это так, как будто ты не проявила храбрости и трогательности во всем этом. Ты большая девочка. Это могло быть забавным, и так будет, обещаю тебе. Я тоже люблю тебя.

Она уткнулась лицом в подушку. Слезы лились ручьем; Марджори не могла остановить их, и ей было стыдно за себя, потому что она плакала.

Год спустя, почти день в день, Марджори Моргенштерн неистово пробивала себе путь вверх по трапу третьего класса на пароходе «Мавритания» сквозь сплошной поток людей, покидающих корабль. Она хваталась за перила, тяжело дыша, бормоча извинения и прощения на каждом шагу, вдыхая сырой, пропахший рыбой воздух. Она не была и на середине трапа, когда прозвучал гонг и репродуктор прокричал: «Последний звонок». Капитан корабля наверху трапа протянул руку, чтобы остановить ее, когда она поставила ногу на палубу.

— Очень сожалею, мисс. Вы слишком опоздали.

Акцент был, как у англичанина из кино, а манера приятная, но твердая.

Она посмотрела прямо в его красное лицо. Капитан был худощавым, ростом не выше, чем она.

— Мне нужно поговорить с моим… моим женихом. Только минутку. Но я должна поговорить с ним.

Она с трудом стояла на месте, ее отталкивали гости, стремящиеся на трап.

Он оглядел ее модную одежду и посмотрел на часы. Его тон стал не таким официальным.

— Я думаю, это очень важно?

— Так важно, как только возможно.

С унылой усмешкой он кивнул, чтобы она прошла, и она побежала вниз на нижнюю палубу.

Номер каюты был правильным; она узнала багаж Ноэля, сложенный на койке. Это была маленькая тусклая внутренняя каюта на нижней палубе, душная, несмотря на ревущий вентилятор.

Марджори оглядела коридор; Ноэля нигде не было видно. Она поспешно начала искать его, поворачивая в проходах туда и сюда, не зная, какой поворот мог бы, к счастью, привести ее к встрече с ним. Оставив робость и неуверенность, она протискивалась в шумные каюты, где заканчивались прощальные вечеринки, оглядывалась, чтобы убедиться, что его не было в комнате, и уходила, не говоря ни слова, оставляя хихикающих людей за спиной. Гонг продолжал звенеть с пугающей громкостью; снова и снова репродуктор призывал: «Гости на берег, пожалуйста. Последний звонок. Все на берег сейчас же, пожалуйста». Проходы были заполнены, когда Мардж пришла на корабль, но они быстро пустели; она прошла через несколько пустых, потом побежала. Она бежала через пустые комнаты, холл, столовую, бар. Она предприняла еще один обход коридоров, в панике, чувствуя, что кружит, как крыса в лабиринте.

У Марджори было несколько подобных кошмаров: во сне она искала Ноэля в бесконечных извилистых коридорах. Это мог быть еще один кошмар, но он был слишком связным, слишком живым, слишком прозаичным. Нет, это происходило наяву, она это знала. Но странное, призрачное чувство овладевало ею, чувство, будто она искала его — точно так же в тех же самых коридорах — давным-давно. Марджори поворачивала за угол, заранее зная, что увидит странной формы огнетушитель на стене или бородатого стюарда в белом мундире, идущего ей навстречу; и там тоже были и огнетушитель, и стюард. У нее уже был этот таинственный мираж раньше, но никогда и наполовину он не казался таким сильным и неотвязным.

Кто-то тронул ее за руку. Даже перед тем, как оглянуться, она предчувствовала, что это будет розовощекий юнга в голубой униформе; так и было.

— Вы пассажирка, мисс?

— Нет, я…

— Все гости должны удалиться сию же секунду, мисс, извините. Они убирают трап.

Она в отчаянии огляделась. Коридор был пуст, никого — за исключением ее и юнги.

— Благодарю вас.

Она поспешила к трапу.

— Нашли своего друга, мисс? — спросил маленький краснолицый капитан.

Она одарила его опустошенной улыбкой и пошла за одиноким толстым мужчиной вниз по трапу. Она ходила туда и обратно вдоль пирса позади гостей, пристально глядящих на колоссальную стальную стену «Мавритании», смеющихся и кричащих пассажиров, выстроившихся у перил. Огромные краны опустились вниз и схватили трап. Матросы на корабле начали тянуть огромные канаты из манильской пеньки. Оркестр заиграл марш, но музыка почти потонула в пыхтенье и бряцанье кранов, в аплодисментах и криках, заполнивших огромный ангар.

Она не была уверена, что увидела именно Ноэля, когда в первый раз его заметила. На нем была новая темно-зеленая шляпа странной плоской формы. Но Марджори узнала широкое пальто из верблюжьей шерсти и сутулость плеч. Он стоял у перил на одной из нижних палуб далеко впереди. Она поспешила оказаться напротив него и замахала позади толпы. Он не видел ее. Он держал бокал в руке и разговаривал с полной женщиной в красном костюме, которая тоже пила что-то из бокала. Марджори пробралась сквозь толпу прижатых друг к другу людей к изгороди. Когда она выбилась вперед, прозвучали три пугающих свистка. Мардж замахала руками и пронзительно крикнула «Ноэль!» в мгновение наступившей тишины после третьего свистка. Он покачал головой, как будто в удивлении, улыбнулся и довольно робко помахал. Он сказал что-то женщине в красном костюме, показывая на Марджори; женщина посмотрела на нее, засмеялась и сказала что-то, заставившее Ноэля тоже рассмеяться. Он поднял свой бокал в сторону Марджори, прокричал слова, которые она не услышала, и выпил.

Мардж закричала:

— Напиши мне!

Он приставил рупором ладонь к уху.

— Напиши мне! Я говорю, напиши мне!

Люди у изгороди смотрели на Марджори и улыбались, но она забыла застенчивость.