Достигнув пуэбло Эль Рико и навестив падре Луиса, Маринелла узнала, что несколько месяцев назад от лихорадки скончалась Долорес Санчес, мать Хосе. И теперь замок со всеми его богатствами перешел к Маринелле. Тетка Люсинда и Элена надеялись, что девушка сгинет где-то, и они попробуют заявить свои права на земли. Но, к их неудовольствию, Маринелла снова объявилась, да еще и в сопровождении адмирала.

Так Маринелла превратилась в богатую девушку, которая потеряла тот смысл жизни, что был у нее прежде. Но она помнила слова Отца Джио. Пусть у нее нет желания жить, но есть дело, ради которого стоит жить. И она решила истратить то, что имела теперь, на осуществление своих замыслов. Маринелла твердо знала, что Хосе одобрил бы ее поступки, он сам поступил бы точно так же.

Первым делом она навестила родной дом, где прошло ее детство. Усадьба пришла в упадок, была разорена, от дома не осталось и камня на камне. И единственной ниточкой, что связывала ее с прошлым, были могилы родителей на семейном кладбище, да старые слуги, те немногие, кто еще жив. Их-то девушка и забрала с собой, включая няню Антонию.

Теперь она могла позволить себе снарядить корабль, на котором отправилась в город на воде. Прибыв в Венецию, Маринелла поселилась вместе со своими слугами в скромном, но очаровательном палаццо с видом на узкий канал с зеленоватой водой. Довольно быстро восстановила она старые связи, вернулась на балы и светские приемы, где имела неизменный успех у кавалеров, однако старалась избегать общества графа Монтелеони. Один из ее поклонников – Карл Орлеанский, сын чрезвычайно влиятельного человека, защищал ее своим почти постоянным присутствием от нападок, которым она могла бы подвергнуться даже со стороны дожей. Однако Монтелеони не стремился искать с девушкой ссоры. Он был глубоко уязвлен ее поступком, тем, что она сбежала, не простившись, да еще и увела заключенного. Однако, узнав из светских сплетен, что Маринелла все это время была невестой графа Эль Рико, ныне покойного, подумал, что поступок девушки можно оправдать: ведь женская верность своему избраннику важна так  же, как мужская верность законам Республики. И потому решил простить непокорную красавицу и даже немного винил себя за то, что с самого начала не потрудился узнать, свободно ли ее сердце. Настойчивые требования отворить темницы он по-прежнему воспринимал как женский каприз, – красавицы часто бывают капризны, – и потому пропускал эти слова мимо ушей.

Граф Монтелеони видел, что Маринелла Д’Алесси не отдает предпочтения ни одному из кавалеров, объяснял это тем, что она все еще скорбит по умершему, и ждал, когда она, наконец, сменит гнев на милость. Мысль о том, что намерения девушки относительно заключенных носят иной характер, нежели просто каприз обольстительницы, желающей испытать власть своей красоты над его волей, дожу не приходила в голову. И совершенно напрасно.

В один из тех весенних вечеров, когда карнавал остался позади, в полном пьяных моряков трактире, где собиралась беднота – обитатели самого дна Республики, двое в углу затянули протяжную песню. А хозяин – щербатый Луко, стоявший за стойкой, вдруг поднял голову и увидел, как распахнулась входная дверь, пропуская женщину в длинном дорогом платье. Ее лицо было скрыто маской, и Луко каким-то внутренним чутьем понял, что перед ним не одна из гуляющих по ночам куртизанок или авантюристок, но знатная дама, неизвестно как попавшая сюда. Приблизившись к стойке, женщина сняла маску и, кивнув хозяину, посмотрела ему в лицо прямым и открытым взглядом прекрасных синих глаз.

– Здравствуй, Луко, – сказала она, – Помнишь меня?

– Как же не помнить? – Луко мрачно оперся на стойку и опустил голову, –  Графиня Д’Алесси. Только не пойму, что нужно такой даме в месте, подобном этому?

Она наклонилась еще ниже, прямо к самому его уху.

– Я знаю о готовящемся мятеже, – прошептала девушка, а на лице Луко мелькнуло изумление, смешанное со страхом, и он испуганно уставился на нее,  – Тихо… Знаю от графа Фелиппе де Висконти. Совет десяти тоже знает о нем и готовит ловушку. Я придумала, как помочь вам! Поверьте мне! Я хочу увидеть того, кого вы называете «Предводитель».

– Не знаю, о чем вы, графиня, – Луко тут же нахмурился, а лицо его стало еще более непроницаемым, если такое вообще возможно. – Но, думаю, не поискать ли вам развлечений в более подобающем даме месте?

Один из сидевших у стойки бродяг вскочил на ноги и, приблизившись к ним, стукнул кулаком по заляпанной деревянной поверхности.

– Гони ее, Луко, гони ее прочь! – крикнул он, – Я знаю! Она шпионка!  Шпионка Монтелеони и Совета!

Он попытался схватить девушку за руку, но та резким движением выхватила из–под полы плаща пистолет и приставила к голове бродяги, тот испуганно попятился и весь его хмель мгновенно испарился, а взгляд стал осмысленным.

– Я прострелю тебе башку, если ты не перестанешь болтать чепуху! – отчеканила Маринелла: что-что, а подобные выражения она в совершенстве усвоила за годы жизни у тетушки Люсинды. С этими словами она опустила оружие. – Луко!  Рискуя жизнью, я спасла Отца Джио от гнева Монтелеони! Но Джио не один! Там в тюрьмах еще много других, я сама видела! Судьба этих людей ужасна! Они находятся в совершенно невыносимых условиях…

– Вот так новость! Удивили! – усмехнулся Луко, ковыряя в зубах, – У меня там брат, графиня.

– Я ненавижу политику Монтелеони и дожей! Ненавижу их отношение к восставшим!  – продолжила Маринелла, пропустив мимо ушей его сарказм. – Но пока мы будем молчать, пока не положим конец их всевластию, они будут поступать с жителями Венеции, как им вздумается!

– Вам–то что? – Луко с изумлением уставился на нее, – Вы же испанка?

– Я не выношу несправедливость и жестокость, – ответила она. – Так учил меня один дорогой мне человек. Его уже нет в живых. Но его слова я не забуду. И Отец Джио завещал мне не бросать узников. Он просил продолжить дело.

Луко долго и внимательно смотрел на нее, вглядываясь в лицо девушки, он колебался. А потом произнес:

– Хорошо. Идите за мной.

И он направился в комнатку позади стойки, Маринелла последовала за ним. Там, в тесном помещении, где едва можно было повернуться, Луко потянул на себя настенную свечу – и открылась потайная дверь, ведущая в другую, скрытую, комнату.

– Идите, графиня. Здесь вы найдете Предводителя.

Поколебавшись, так как трактир не внушал доверия, Маринелла, крепче сжав пистолет, сделала шаг вперед. Сам Луко остался позади, что тоже смутило девушку. Но она решила не останавливаться и продолжила путь по узкому, пропахшему брагой коридору. Неожиданно она оказалась в просторном полутемном помещении, где, закинув ноги в ботфортах на полированную поверхность стола, сидел мужчина. И его красный камзол показался Маринелле подозрительно знакомым. Лицо мужчины было скрыто шляпой, и она не могла разглядеть его. Маринелла долго стояла, понимая всю нелепость своего положения: Предводитель упорно не хотел замечать ее! Девушка осторожно кашлянула, пытаясь привлечь внимание к своему присутствию, он медленно приподнял поля шляпы пальцем и… вскрикнув, Маринелла отступила на шаг, увидев перед собой лицо Венсана Жослина. Тот улыбнулся ей широко, во все тридцать два зуба.

– Только не это! – воскликнула она, обреченно всплеснув руками.

– Почему же? – усмехнулся он. – Мы с тобой старые друзья, красотка! Я всегда знал, что нам по пути! Монтелеони я ненавижу давно, ты в курсе… Так что да, подруга. Предводитель – это я.

– Не знаю, на что ты способен, как предводитель мятежников, капитаном ты был неважным… – начала Маринелла, но Венсан тут же прервал ее, стремительно поднявшись.

– Эй, потише, птичка! Я спас тебе жизнь! И в отличие от тебя, способен не только танцевать на балах в графском доме!

– На балах узнаешь много интересного! – парировала Маринелла.

– И что, например?

– Например… Что в Совете знают о мятеже. Знают о подкопе. Они знают все!

Она наслаждалась, глядя на растерянное выражение, появившееся на всегда таком самоуверенном лице капитана Жослина – только ради одного этого стоило ввязаться в дело!

– И единственное, что мы можем – это выступать немедленно. Они ждут восстания через месяц и стягивают силы. А мы начнем сейчас же! Я знаю потайной ход во дворец дожей…

– Не удивлюсь, если от своих любовников? Откуда ж еще можно узнать про потайной ход! –  с насмешкой откликнулся Венсан, вновь прикрывая лицо шляпой. Маринелла вздохнула – он был неисправим. Но терпеть оскорбления этого типа она не готова даже ради несчастных заключенных!

– Что ж. Я предложила. Позови меня, если решишься, Предводитель.

С этими словами она с досадой направилась к выходу.

– Куда ты пойдешь? – окликнул ее Венсан, вновь приподнимая шляпу. – Слушать серенады гондольеров?

Маринелла обернулась и молча кивнула в ответ, продолжила свой путь к выходу, но Венсан снова остановил ее.

– Эй, послушай! Каким должен быть мужчина, чтобы не получить цветочным горшком по голове?

На ее лице вспыхнула улыбка, девушка остановилась и повернулась к нему. Она приложила палец ко лбу, как если бы напряженно размышляла, а потом, словно, догадавшись, весело произнесла:

– Прежде всего – он должен быть не похож на тебя!

С этими словами она вышла, а Венсан Жослин еще долго смотрел ей вслед с доброй усмешкой. Он не забыл, как она метала ножи. Он ничего не забыл с их первой встречи: уже сейчас капитан Жослин знал, что перед ним – необыкновенная девушка. И дело не столько в ее редкостной красоте, сколько в решительности, смелости, благородстве. Только неординарная женщина способна бороться за освобождение узников, вместо того, чтобы в свое удовольствие веселиться на балах, выбирая наиболее удачную партию для будущего замужества. А ведь она так хороша, что могла бы выйти за короля!


А в это самое время, на далеком небольшом острове, расположенном к востоку от Венеции, там, где заканчивались границы Республики, на вершине зеленого холма возвышалось каменное четырехугольное строение, – хотя оно напоминало пятиугольник, за счет фронтального бастиона, что выдавался вперед, предваряя вход в саму крепость. Построена она была из желтого камня, да еще и покрыта блестящими на солнце кусочками слюды, от чего казалась в его лучах сверкающей, как золотое зеркало. Внутри крепости был весьма просторный двор, покрытый серыми каменными плитами, отлично отшлифованными и подогнанными друг к другу. И сейчас на этих плитах сидели два человека, едва переводя дыхание после изнурительной тренировки. Это были Отец Джио и его ученик Барт. Барт сидел, прижимая к бедру меч избранника, он казался совершенно измученным, волосы прилипли ко лбу, а на лице блестели капельки пота. Он не мог пошевелить ни рукой, ни ногой и чувствовал себя хуже некуда.