Мишка, шептала Маша, задыхаясь, У тебя же Мы успеем?

Я пораньше отпустил. Десять минут точно есть, отрапортовал он кратко, неохотно прекращая покрывать поцелуями шею.

Господи, как же я скучала, проскулила она, сходя с ума от его близости, запаха, торопливых ласк.

И я, родная. Девочка, какая же ты молодец, что приехала. Я и мечтать не смел, бубнил Мишка ей в кожу, Так рад тебя видеть.

Маша тихонько засмеялась, потому что в этот момент поглаживала ту часть Мишкиного тела, которая была в особо приподнятом настроении.

Дразнилка, выдохнул Симонов, стягивая Машкины джинсы вместе с бельем.

Они застряли где-то в районе колен. Ее рубашка была наполовину расстегнута, чтобы Миша мог целовать грудь прямо через лифчик.

Он прижимал Машу к стене, схватил ее за попу, чтобы нежная кожа не качалась холодного кафеля уборной. Маша буквально висела на нем, замерев. Она позволила Симонову самому задавать темп. А он двигался в ней, даря невероятные, сильные, яркие ощущения. Это было так хорошо, что Маша даже позволила фантастическую надежду, что успеет с ним. Но тут же отмела. Это невозможно. Стоя, в туалете, в клубе.

Все мысли вылетели из головы. Их прогнало чистое концентрированное удовольствие, которое заставляла крепче стискивать Мишку руками и сжимать его внутри. Она не сдержала стона, вытянувшись, как струна, замерев от ослепительной вспышки экстаза.

Тридцать секунда мысленно отмерила им Маша на восстановление сил. Потом нужно будет отпустить Мишку, а скорее всего выгнать. Судя по тому, как он вцепился в ее попу и не собирался ослаблять хватку, вряд ли сможет добровольно отодраться так скоро.

За эти полминуты Маша позволила себе расслабиться в его руках. На нее навалилось необъятное и одновременно легкое чувство спокойствия, уверенности, глупая радость и огромное счастье. Все вместе. Ее место было здесь. Не в туалете «Джедая», конечно, а рядом с Мишей. Только с этим большим сильным, красивым, мужчиной она чувствовала себя такой счастливой, цельной, любимой.

Прикрыв глаза и улыбнувшись, Маша негромко проговорила:

Я люблю тебя.

Мишкины плечи, и без того напряженные, стали каменными. Маше показалось, что она обнимает гранитный памятник. Даже успела перепугаться, но он практически сразу расслабился, чуть отстранился, чтобы заглянуть ей в глаза.

Еще скажи, потребовал Симонов.

Мишка, Маша шлепнула его по груди, обводя взглядом тесную кабинку, давая понять, что не место и не время.

Нет, нет, настаивал Симонов, смеясь, Ты скажи. Или слабо?

Я не хочу в туалете, уже в голос хохотала Маша.

Брось, этот туалет просто медвежий угол какой-то для нас. Самое место.

Времени нет, у тебя тренировка сейчас.

Хрен с ней. Скажи!

Люблю тебя, сдалась Маша.

Еще, еще, подначивал ее Симонов.

Всю жизнь тебя дурака люблю. Не могу без тебя, разошлась она, расцеловывая ямочки улыбки у него на щеках.

Машкаааа, протянул Симонов безумным, счастливым голосом, И я тебя люблю, девочка. Люблю, люблю, люблю.

Он чмокал ее в шею, щеки, нос, колол щетиной, которую в момент встречи и минуту страсти Маша и не заметила толком. Зато сейчас она заметила, как Мишин энтузиазм снова нарастает, грозя вторым раундом.

Тебе надо идти, напомнила она настойчиво, начиная уклоняться от его губ, неохотно размыкая сильные руки, что обнимали ее.

Надо, да, согласился Мишка, морщась, Но не хочу.

Дома, Медведь. Все дома, щедро обещала Маша продолжение банкета.

Боюсь, из дома я тебя не выпущу, пригрозил Симонов, натягивая штаны, чуть отодвигая Машу, чтобы дотянуться до крана и помыть руки, Будешь как в сказке моей пленницей.

На последнем слове он сделал свой бас еще ниже и зарычал для убедительности.

Маша и Медведь? Неееее, пирожки я печь не умею.

Научим, пообещал Мишка и вышел.

Не успела Маша дотянуться до двери, чтобы снова запереться, как она опять открылась. У нее сердце скакнуло к горлу от страха, но это снова был Симонов.

Люблю тебя, быстро сказал он, чмокнул в губы и снова удрал.

На этот раз Маша успела щелкнуть замком, еще минутку постояла, приходя в себя от всего случившегося, только потом принялась приводить себя в порядок. Она пригладила волосы и расправила одежду, но глаза все равно горели. Пришлось выйти так. Она вернулась обратно в свой уголок на маты и больше не вылезала оттуда до окончания тренировки.

Мишка выглядел уставшим, хоть и бодрился. Интенсивное втягивание в трудовые будни сказалось даже на его выносливости. Но сонливость и усталость, как ветром сдуло, едва они оказались дома. Он снова и снова просил Машу сказать, что она его любит, а потом на деле показывал, как это чувство взаимно. У него даже хватило сил дразнить за признание в туалете.

Только ты так можешь, Крылова. В туалете, посмеивался он, Кому рассказать.

Расскажешь хоть кому, и я тебя придушу, угрожала Маша, сжимая его мощную шею пальчиками.

Нееее, жить охота. Лучше сам тебя буду стебать. Ты так забавно бесишься.

Симонов, ты у нее не хватило слов.

Ну что я?

Ты невыносимый! Вот что.

Изображая обиду и возмущение, Маша повернулась к нему спиной, но не сопротивлялась, когда Мишка прижался к ней сзади и обнял, целуя плечи, забормотал:

Но ты же любишь меня, невыносимого?

Люблю, снова не спорила Маша, Только это тебя и спасает.

Эх как же мне с тобой повезло, девочка.

Язык заплетался, а глаза налились свинцом. Уткнувшись ей между лопаток, он заснул, улыбаясь. Маша еще некоторое время лежала, слушая его ровное, спокойное дыхание, ощущая, как горячий воздух греет спину, когда он выдыхает. Хотелось всю ночь так лежать, слушать, чувствовать. Но трудовая неделя измотала не только Мишку ранними подъемами. Очень скоро сон настиг и Машу. И она тоже улыбалась всю ночь.

Глава 16

Предложения

На следующий день Маша заявила, что пойдет с Мишкой в клуб. Он настаивал, чтобы она осталась дома, ведь у него было всего две тренировки: днем и вечером. В разрыв между ними он бы без проблем вернулся домой. Но Машу такой расклад не устроил. Она, наоборот, попросила его позаниматься вместе, хотела подтянуть тяжелую атлетику. Мишку такая просьба сразила наповал. Правда, он заставил ее поклясться, что будет слушать его во всем беспрекословно. Крылова заверила, что так и будет. Однако потом выяснилось, что она забыла кроссовки, и хотела все отменить. Но пользуясь ее клятвой, Миша заставил дойти до ближайшего Рибока и купил ей штангетки*. Маша, конечно, сетовала, что дорого и непрактично, и вообще это не относится к ее клятве, поэтому она имеет право спорить. Но Симонов авторитетно заявил, что правильная обувь во многом облегчает исполнение элемента и оберегает атлета от травмы, а потому он как тренер имеет полное право настаивать, а как бойфренд оплатить.

Маша поворчала для виду и специально не смотрела финальную цену в чеке, пытаясь уверить себя, что тренерская скидка составляет 90 %.

Но все ее душащие жабы и феминистические заскоки испарились, едва она сделала рывок в новой обуви. Устойчивость и фиксация увеличились во сто крат. Маша моментально почувствовала разницу и почти смирилась с ценой, полагая, что не намного она и завышена. Как и обещала, Крылова больше не позволяла себе спорить с тренером. Раньше она частенько этим грешила. То из вредности, то просто капризничала. Миша ощутил разницу и два часа выжимал из нее по полной. В итоге он здорово подправил ей технику, и к концу занятия Маша смогла поставить личный рекорд.

Мишка радовался больше самой Маши и еще сильнее, когда она заявила, что будет, во что бы то ни стало, заниматься с ним каждую неделю. Крылова не наврала. Если Мишка не мог приехать в Тулу, она сама брала билет до Москвы. Разумеется, не только ради тренировок, больше из-за самого Мишки, из-за себя. Больше недели в разлуке не могла выдержать.

В конце лета Миша стал чуть свободнее по части графика, смог бывать у Маши регулярно и долго. Но и эти позитивные перемены не удовлетворяли его. Отрываться от нее каждый раз, даже на несколько дней, уезжать, жить одному, стало почти невыносимо. Масла в огонь подлил Тульский, предложив частичную занятость в своем клубе. Мишка не смог отказаться. Он долго объяснял Жданову, а тот долго отказывался его слушать. Но в итоге они нашли золотую середину. Неделю Мишка работал в Москве, неделю в Туле. Иногда графики смещались в сторону то одного то другого клуба. Но Маша никогда не была против доехать до столицы, если была такая возможность, а Мишка при любом удобном случае мчался в Тулу.

Они практически жили вместе, и это Симонова безумно радовало. Пусть Маша никогда не озвучивала статус сожительства, не намекала на свадьбу и прочие формальности, Миша чувствовал, что все это не за горами и настигнет их само собой.

Не ошибся. Настигло. Симонов собирался превратить в традицию встречу Нового года с Машей. Без Красной Площади и салюта, разумеется, которые хороши раз в жизни, для галочки. Он хотел просто уехать в Тулу, выпить по бокалу шампанского с любимой под звон Курантов, заниматься всю ночь любовью, куда-нибудь поехать поужинать первого числа. А то и вовсе засесть дома и лениться все каникулы.

Его уютные планы в клочья разодрала мать. Она и слышать ничего не хотела, буквально заставила Мишку согласиться приехать встречать новый год домой. Шантажировала, что иначе сама явится к нему в Москву или к Маше в Тулу. Миша даже не сомневался, что она может. В тот же день он все выложил Крыловой. Она повздыхала, конечно, но согласилась, понимая, что выбора у них особого нет.

В итоге праздник они встречали у Крыловых, а после двенадцати дошли до Мишиных родителей, где и остались на ночь. Все прошло достаточно гладко. Отец Маши не особенно доставал Мишку расспросами, решив не пугать парня, который выглядел надежным и положительным. Ну а Мишина мама не лезла в душу подруге сына. Беседу вела исключительно культурно, лишнего любопытства не проявляла, намеков на внуков себе не позволила. Маша, правда, немого растерялась, когда им выделили спальню на двоих.