Дарья Плещеева - Массажист

Соледад поплелась за ним в некоторой растерянности. Вступать в супружество с Георгием она не собиралась, супружество сейчас вообще в ее планы не входило. К тому же он говорил чересчур уверенно. Следовало воспротивиться – но что же тогда будет завтра?

Георгий, впрочем, к этой теме не возвращался. Он покормил Соледад, как и обещал, в тихом месте с хорошей обслугой, потом повез ее на улицу дорогих магазинов, уверенный, что тут она уж найдет, чем себя занять. Когда Соледад вспомнила, что на карточке у нее осталось не так уж много, Георгий перевел ей достаточно денег для того, чтобы позволить себе два-три часа не думать о них, и уехал.

К вечеру Соледад прибыла в гостиницу с большим пакетом. Георгий где-то задержался, она принарядилась и пошла в ресторан. Там она очень успешно производила впечатление и даже потанцевала.

Если вдуматься, произошло осуществление заведомо невозможной мечты: она – победительница, хрустальный голос России, одетая по-королевски, взирающая свысока на мужчин у своих ног, через несколько часов щелчком собьет мошку, когда-то умудрившуюся испортить ей настроение, и пойдет дальше, не оборачиваясь. Она не раз и не два воображала себе это, но и представить не могла, что все сбудется гораздо ярче и жестче.

Георгий нашел ее в ресторане и забрал в номер. Там он, не приставая, уговорил ее лечь спать – утром ей следовало выглядеть великолепно. Она согласилась.

Сон ее посетил очень странный.

Она оказалась в заброшенном саду. Не было там ничего – ни людей, ни ограды, одни только тусклые яблони ровными рядами до горизонта. Они заросли высокой травой, в которую время от времени падали блеклые, сморщенные яблоки. И небо опускалось все ниже, и осень перевоплощалась в зиму, листья опали, серый иней вырос на ветвях. Соледад озиралась по сторонам, но яблони были всюду, одинаковые и уже неживые.

Этот мир был куда более реален, чем все, что окружило ее после ссоры с Машей. В саду стоял запах – не объяснить словами какой, но дышать было все труднее. От мертвых деревьев тянуло холодом. С ветки сорвался и рухнул в траву птичий скелет, шорох косточек по траве был единственным звуком в этом неприятном сне.

Соледад проснулась, поежилась, опять заснула и опять оказалась в саду. Так она промучилась до утра.

Георгий зашел за ней и поморщился – она выглядела неважно.

– Собирайся, едем на телестудию, – сказал он. – Не забудь документы. Да, и прямо сейчас позвони и скажи, что к двенадцати будешь. Кстати, не забудь отдать там свой компакт.

– Я не взяла.

– Я взял, – Георгий протянул коробочку. – Мало ли что – может, ты впишешься в какой-нибудь их проект. Все-таки хрустальный голос России, должны понимать. Было бы очень неплохо сразу сегодня договориться на будущее. Сиди, не дергайся, сейчас завтрак принесут.

Час спустя Соледад почувствовала себя лучше и стала одеваться. Георгий сидел к ней спиной и рассказывал байки из студенческой молодости. В половине двенадцатого пришло заказанное такси.

Без пяти двенадцать Соледад и Георгий вошли в огромное фойе телестудии.

Соледад быстро взглянула на свое отражение в высокой стеклянной двери. Все было прекрасно – она чувствовала, что привлечет внимание и женщин, и мужчин. Давно уже она мечтала входить в помещение, где собрались красиво одетые, известные в обществе и деловые люди, именно так – наряднее всех, стройнее всех, сопровождаемая завидным мужчиной.

Торжество было полным – проходя через фойе, она собрала урожай взглядов, сама же смотрела насквозь, как полагается уважающей себя женщине.

– А, что я говорил? Это чудо уже здесь, они в угол забились. Сидят в обнимку с гитарой. Не иначе, с вечера там засели. Не оборачивайся, – приказал Георгий. – Сейчас мы пройдем в бар, там сядешь у стойки и прекрасно все увидишь. Только реши наконец, ладно? Ну, в орлянку их разыграй, что ли? Орел – она, решка – он. Ну?

Георгий протянул ладонь – и на ней, словно из витавшего в воздухе металла, сложилась монета.

– Да что ты жмешься? – спросил хозяин. – Забыл, как меня по отчеству? Зови просто Михаилом. Ну вот, кое-что выяснили. Если только это действительно она.

Он показал распечатку, сделанную на цветном принтере. Картинка показывала Соледад в концертном платье, у рояля, с открытым ртом.

Н. всего-то навсего дал ему номер мобильника Соледад, а на следующий день стали известны ее подлинное имя, адрес, более того – стала известна ее звездная карьера. Это казалось чудом, как в боевике про спецслужбы, но чудом только для Н. – данные Соледад имелись в базе данных оператора мобильной связи ее города и были извлечены оттуда мальчиком-компьютерщиком без особых проблем, а подлинное имя введено было в обычный поисковик.

Услышав про «хрустальный голос России», Н. помрачнел.

– Да хватит вам, – безнадежно сказал он. – На хрена я ей сдался?..

– Любишь?

– Да…

– Спала с тобой?

– Да…

– Ну, значит, вожжа ей под хвост попала. Это дело поправимое. Сейчас выясним, куда она подевалась. Если не в морге, то все еще впереди.

– Не надо… – обреченно попросил Н.

– А что надо? К Сэнсею твоему возвращаться надо? Балда ты. Начал жить по-мужски – вот и продолжай в том же духе. Ты пойми – Бог сотворил мужчину и женщину. Когда мужчина любит женщину и хочет быть с ней всегда – это по-божески. Этого нужно добиваться. Вот и вся наука. Ладно, иди в музей и жди меня там. Тут и без тебя забот полон рот.

Н. вышел из кабинета.

Сотрудники фирмы уже знали, что он каким-то сверхъестественным образом спас от смерти хозяина. Перед ним расступались. А он думал: что же рассказал им хозяин после той ночи, когда на третьей бутылке началась совсем уж лишняя откровенность?

Н. видел, что мужик не из трепливых, и все же безумно боялся.

Он и верил, и не верил хозяину. Мало что спьяну наобещает такая вот широкая и щедрая душа? Вряд ли хозяин был трезв, затевая в своем особняке фонвизинский музей. Просто баловался, развлекался, так отчего бы не развлечься, пообещав кавалеру-гиду, живущему в каморке без окон, невесту – хрустальный голос России?

Все яснее Н. понимал, что нужно уходить. Иначе два дня спустя хозяину будет неловко глядеть на «экстрасенса», и музей закроется очень быстро.

Н. был готов к выходу на трассу. Впереди была долгая дорога домой, к матери. Он хотел еще заглянуть к Бульдожке и отдать ей хотя бы треть заработанных денег. Остальное – матери на зиму… да и самому, наверно, лучше там остаться…

Дело в том, что в последние дни Н. все чаще ощущал свое сердце.

Не то чтоб ему было совсем плохо… нет, он еще не помирал, в обморок не грохался…

Просто сердце говорило: я у тебя есть, и мне больно.

Н. уселся в гостиной своего музея, взял было книжку, а читать не смог. Нужно было расставаться с той Соледад, которая жила в памяти, нужно было как-то ее оттуда выпихнуть. Не сбылось – и что же? Много чего в жизни не сбылось.

Но память подсунула совсем неподходящее – тот поцелуй новогодней ночью, в лесу посреди Большого Города. Тогда он еще не любил ее, он баловался – некому было любить эту женщину, мужчина еще не проснулся, одна только мужская плоть. Если бы можно было повторить, все было бы не так… ведь и она его целовала, и она его ласкала, что-то же соединяло их!..

Запищал спрятанный в спальне телефон. Секретарша вызывала Н. к боссу.

– Слушай, – сказал хозяин. – Ребята прокачали ее последние звонки, а потом совсем обнаглели – позвонили директору филармонии. Он раскололся. Твоя зазноба, можно сказать, в трех шагах от нас! И пробудет там дня четыре, не меньше! Рванем?

– Как рванем? – Н. смотрел на веселое, возбужденное лицо хозяина и не верил своим ушам.

– А так – на машине. Я ж тебе говорю: директор филармонии раскололся. Он ей какие-то договоры в папочке дал, чтобы занесла на телестудию. Тогда мои орлы догадались – позвонили на телестудию, представились журналистами, сказали, что хотят пересечься там с хрустальным голосом России. Секретарша и доложила, когда этот твой голос приедет с документами. Все просто, как два пальца об асфальт! Иди, собирайся!

Это был приказ.

Хозяин честно и даже радостно возмещал долг. Н. редко сталкивался с такими мужиками и, возможно, даже не знал их вообще. Их система ценностей до сих пор была ему непонятна – после бурной молодости сидят в каких-то кабинетах, руководят людьми, делают деньги, а дальше что? Еще одна ступенька, мебель в кабинете подороже, подчиненных побольше, к деньгам лишний нулик прибавляется?

О том, что у такого постаревшего задиры и шалопая, способного открыть у себя в офисном особняке не лезущий ни в какие ворота фонвизинский музей, есть в душе аптекарские весы с двумя чашками, у каждой чашки – носик, при равновесии носики соприкасаются, словно в поцелуе, и на этих весах жизнь и любовь равны, Н. раньше не знал. И не мог поверить, что нашелся на свете человек, приравнявший свою жизнь к любви другого человека, уж больно это было странно.

И все же он позволил себя уговорить. Не имея ни малейшей надежды на успех, рано утром, затемно, он сел в машину (за рулем был приятель, охранник Руслан, рядом с Русланом – хозяин, сзади, возле Н. – сумка с припасами) и поехал, сам не ведая куда.

Он смотрел в окно, почти не прислушиваясь к разговору хозяина с Русланом, и наконец задремал.

В половине двенадцатого хозяин разбудил его, шлепая по плечу сложенным во много раз планом города.

– Вставай, приехали!

– Куда? – сонно спросил Н.

– Куда надо. Руслан, тут, кажется, направо и до вокзала, а от вокзала уже проще.

Оказалось – не так уж просто, и хозяин ворчал, что время поджимает. Без четверти двенадцать они подъехали к сомнительному шедевру градостроительства, больше всего напоминавшему мятую жестяную банку из-под пива. Телестудия снимала там шесть этажей. Вокруг банки было гектара два автостоянки, казалось бы, места хватит всем, но сразу поставить машину не удалось.