Когда проволока оказалась у нее в руках, Айрис снова задумалась, что ей с ней делать. Впрочем, от одного сознания того, что у нее есть еще что-то кроме подлокотника, ей стало легче на душе. Сможет ли она связать Сайласа? Или задушить? В том, что у нее хватит на это сил, Айрис сомневалась, но твердо решила попытаться. И уж на этот раз она не станет бояться нанести ему увечье или убить. Справиться с Сайласом будет, конечно, непросто, но Айрис поклялась себе, что, когда настанет решающий момент, она постарается вложить в удар всю свою силу и ненависть.

Теперь ей оставалось только дождаться, когда чучельник спустится в подвал.

***

Ждать пришлось долго. Бесконечно долго.

На какое-то время Айрис даже задремала, присев на стул с отломанным подлокотником. Она не собиралась спать, но ее глаза закрывались сами собой. Чтобы восстановить силы, Айрис сидела не шевелясь, вставая, чтобы пройтись по комнате из стороны в сторону, только когда мышцы начинало сводить судорогой, и все же с каждой минутой она чувствовала себя все слабее. В голове плавал туман, мысли путались, давали о себе знать голод и жажда.

Жажда была особенно мучительной. Еще никогда ей не хотелось пить так сильно, что она готова была отдать жизнь за глоток самой обыкновенной воды. Жажда терзала ее внутренности, выворачивала их наизнанку и вдобавок вызывала мучительную головную боль, от которой буквально раскалывалась голова. Айрис думала только о воде, грезила водой. В минуты забытья ей мерещилось, будто она стоит у мольберта, но вместо того, чтобы окунать кисть в банку с мутной от краски водой, она подносит ее к губам и выпивает до дна.

Время от времени ее сознание прояснялось, и тогда Айрис пыталась сосредоточиться на своем теле, на дыхании, на бешеном стуке крови в ушах.

Она жива.

Она готова действовать.

Она должна действовать. Почему он не приходит?..

Айрис пыталась слизывать влагу со стен, но ее желудок отвечал на это болезненными спазмами. В нем давно ничего не было, и, наверное, только поэтому ее не стошнило. Порой она всерьез задумывалась о том, чтобы укусить себя за руку и напиться собственной крови, но не была уверена, что это принесет какую-то пользу. Скорее наоборот, так она еще больше ослабеет, и Сайлас справится с ней без особого труда.

Когда Айрис в очередной раз погрузилась в грезы, ей привиделось, будто она плавает в огромном озере с прозрачной, чистой водой. Вот она ныряет до самого дна и широко открывает рот в надежде, что прохладная вода хлынет внутрь, но этого почему-то не происходит. Вместо этого ее наполняет сухой, горячий воздух, и Айрис начинает всплывать на поверхность. Стараясь удержаться под водой, она хватается за какой-то камень на дне, но это оказывается фарфоровая кукольная голова с грязно-серыми разводами краски на щеках. Это та самая голова, которую она испортила, когда опрокинула стакан… Айрис попыталась отбросить голову в сторону, но почему-то не смогла; когда же она вновь взглянула на нее, это оказалась не голова, а череп. Откуда-то она знала, что это женский череп, больше того – Айрис была уверена, что это ее собственный череп. Все дно озера было сплошь покрыто черепами, безволосыми кукольными головами и женскими телами, и все они были мертвы, мертвы…

Где же он? Сколько ей еще ждать?

Ведь еще немного, и никаких сил у нее вовсе не останется.

Все, что могла, Айрис вложила в борьбу со стулом и теперь чувствовала себя выпотрошенной, как рыба.

Из темноты возникло лицо Луиса. Она даже почувствовала на щеке тепло его дыхания.

«Хочешь, вернемся в дом?» – сказал Луис, уткнувшись лицом в ее шею.

«А зачем? Нас и здесь никто не увидит», – ответила она, и он принялся лить ей в рот согретый солнцем портвейн. Айрис кашляла и отплевывалась, вино попадало на платье, а он вдруг стал целовать ее в губы. Он целовал и целовал Айрис, покуда она не перестала ощущать что-либо.

Темнота вокруг была мягкой и теплой, словно пуховое одеяло. Айрис завернулась в нее, завернулась в Луиса, и подумала: наконец-то они снова вместе.

Игла

Четыре выкрашенных золотой краской деревянных палочки, каждая из которых была размером чуть больше спички, Сайлас склеил в виде прямоугольника. Вот он соединил последний угол, и у него в руках оказалась миниатюрная золотая рамка. Отложив ее в сторону, Сайлас взял со стола чучело белой мыши, одетое в аккуратно сшитое голубое платьице: как и большинство хирургов, иголкой и ниткой Сайлас владел не хуже, чем скальпелем. О том, что это необходимо, он узнал из подслушанных в свое время разговоров. Сидя за кружкой эля, студенты Университетского колледжа нередко хвастались своим умением штопать носки, рассказывали, как практиковались на одежде и телах набивных кукол младших сестер или сплетничали о ежегодном конкурсе вышивок, проводившемся среди хирургов.

– Ты у меня красавица, не так ли? – спросил он у мыши и, погладив мягкую шерстку на голове грызуна, укрепил чучело на подставке. К только что изготовленной рамке Сайлас подвесил на тончайшем волоске дохлую муху, которая должна была символизировать голубку, к которой Айрис протягивала руку на картине. Рамку Сайлас установил так, что муха оказалась перед мордочкой мыши.

Откинувшись на спинку стула, Сайлас некоторое время рассматривал результат своих трудов. Экспонат был, безусловно, далек от совершенства, но ему он нравился. Вечером он отнесет его наверх и поставит на полку рядом с остальными.

Потом Сайлас подумал об Айрис. За весь сегодняшний день из подвала не донеслось ни звука – ни стука, ни хныканья, вообще ничего. Эта тишина в равной степени и пугала, и успокаивала его. С одной стороны, отсутствие шума было странным, даже зловещим признаком, к тому же порой он испытывал желание с кем-нибудь поговорить. С другой стороны, Сайлас испытывал облегчение от того, что ему не нужно было выслушивать прерываемые плачем жалобы и требования Айрис, не нужно было сопротивляться ее хитростям и уловкам, которые в конце концов могли бы заставить его отпустить ее на свободу. А вдруг она умерла?.. Уж лучше так, решил Сайлас. Нет, он этого не хотел, никогда не хотел, но… Пусть все произойдет как бы само собой. Скоро, очень скоро он сможет перенести свои банки с образцами обратно в подвал.

И, вооружившись тряпкой, Сайлас принялся наводить в лавке порядок. Он стер пыль со стеклянных сосудов, отполировал кости и черепа с помощью смеси масла и толченой пемзы и расставил готовые чучела животных и птиц в некоем подобии порядка. Покончив с уборкой, он достал папку с вырезками из «Ланцета» и нашел те из них, в которых говорилось о том, как крепится ключица к другим костям скелета и как она соединяется с манубрием (это еще что такое?) и гру-дин-но-клю-чич-ным суставом. Сайлас уже почти понял, что такое этот манубрий (всего-то навсего рукоятка грудины!), когда в дверь лавки постучали.

– Кто там? – спросил он, вскакивая.

– Мейбл, сэр, – раздался в ответ женский голос. – Моя хозяйка заказывала у вас брошку с бабочкой.

Сайлас открыл дверь и увидел перед собой миловидную рыжеватую девушку в одежде горничной.

– Ваш звонок, кажется, сломан, сэр. А на вывеске написано стучать и звонить.

Он машинально посмотрел на то место, где должна была располагаться рукоятка дверного звонка. Углубление для нее пустовало, а сама рукоятка валялась под стеной в грязи.

– Можно мне войти, сэр?

Сайлас улыбнулся, напуская на себя вид радушного хозяина.

– Я был в отъезде, мисс, и сейчас у меня в лавке настоящий хаос. Боюсь, мне будет не просто отыскать брошку вашей госпожи. Но если вы зайдете через пару дней, брошка будет вас ждать.

Когда она ушла, Сайлас внимательно осмотрел ручку звонка. Должно быть, подумал он, веревка, которой она крепилась к проволоке, сгнила и проволока «убежала» в стену. Придется спуститься в подвал и посмотреть, как можно починить звонок.

Вернувшись в лавку, он сдвинул с люка шкаф с бабочками, открыл крышку, зажег лампу и посветил вниз. Айрис сидела на стуле, бессильно наклонившись вперед. Мертва или просто потеряла сознание?..

Прижимая к носу платок, Сайлас начал спускаться по лестнице. Платок помогал плохо – в подвале воняло, и он старался дышать не слишком глубоко.

У подножья лестницы он повернулся и шагнул к Айрис. Она была совсем бледной – бледнее, чем при жизни. Проступившая на ее лице испарина еще не высохла, и оно блестело, словно шкурка свиного окорока. Надо отдать ей должное, подумал Сайлас – она боролась до конца. Она боролась упорнее, чем Марго, упорнее, чем Флик и все остальные, но…

Неожиданно ему понравилось, как свешиваются вперед ее волосы. Протянув руку, он слегка подергал, а потом пропустил сквозь пальцы густую рыжую прядь. Ее волосы были шелковистыми и мягкими, как лисий мех, только куда более красивого золотисто-коричневато-каштанового оттенка. Жаль, что они немного свалялись, но это не беда. Он расчешет, распутает эти чудные пряди с терпением и лаской любовника, и они снова засверкают, как драгоценное руно.

Волосы Айрис действительно напоминали Сайласу лису – ту самую, которую он нашел в лесу: красно-коричневая шубка, светлое, как глинозем, пушистое брюшко, узкая изжелта-серая челюсть и стиснутые в предсмертной агонии острые зубы. Когда-то это тело было исполнено звериной грации и упругой силы, но внутренности и мускулы давно сгнили. От зверька остался только скелет – подлинный памятник красоте, которой он когда-то обладал.

Едва подумав об этом, Сайлас почувствовал, как к глазам подступают слезы. Через мгновение он уже рыдал, давая выход своим чувствам – беспокойству, страху и любви, которые ему приходилось сдерживать в течение десяти дней. Да, Айрис пробыла с ним только десять дней!.. Всего десять дней было у него, чтобы приручить эту белую мышку, эту красавицу!..