Луиза Дегранж - Мать и дочь: синхронная любовь, или Французские амуры против американских эротов

– Надеюсь, ты обеспечишь достойное хранение огнестрельного оружия.

Внезапно пошутив, Глория ощутила, как постепенно к ней возвращается былое состояние, но без эйфории, восторженности и нетерпеливого ожидания непременного счастья.

Тина Маквелл ответила, как всегда, язвительно:

– Гло, но ты, по-моему, единственная сорвала в этой трагедии джек-пот.

– Не я, а он.

Аспирантка грустновато улыбнулась, разглядывая подол голубого платья, испорченный темными пятнами.

– Мужчина, достойный женщины из рода Дюбуа.

– Ребята из экстренной помощи сказали, что этот неуклюжий медведь принял единственно правильное решение, свалив тебя на пол.

– Медведь?

– Ну да, русский медведь.

– Русский?

– Конечно же русский.

Тина Маквелл рассмеялась.

– Ты же знаешь, что русских ни пуля, ни штык, ни атомная бомба не берут.

– Да, живучая порода.

– Но я лично считаю, американец на месте русского поступил бы не так.

– Уточни.

– Американец не стал бы закрывать собой одну-единственную жертву.

– Почему?

– Американец кинулся бы на убийцу.

– Тонкое замечание.

– Русский спасал только тебя, а американец постарался бы обезоружить маленькую сучку.

Снова помолчали.

Кофе в термосе кончилось.

Тина Маквелл погрузилась в задумчивость, то ли рассчитывая шансы гипотетического американца уцелеть, то ли вспоминая, сколько полезных квадратных метров в доме Брауна.

Глория, поплотней закутавшись в плед, задала чрезвычайно глупый вопрос:

– Ти, а русского наградят?

– Чем?

– Ну, медалью Конгресса.

– За спасение аспирантки – вряд ли.

Тина Маквелл не изменила себе и на этот раз.

– Ты же не Президент Соединенных Штатов.

– А жаль – он достоин самый высокой награды.

– Дурочка, лучшая награда ему – это ты!

– Сомневаюсь.

– Думаешь, он спас тебя из простого альтруизма?

– Ты намекаешь, что я все-таки ему понравилась в новом платье?

– Наверняка!

– А вдруг русский проявил элементарное мужество и благородство из-за своего характера и темперамента, а не из-за моих голубых глаз?

– Это, Гло, теперь не имеет никакого значения. По крайней мере, у тебя будет хороший повод для близкого, весьма близкого знакомства.

– А вдруг он совершил это, все-таки влюбившись, – хотя бы чуть-чуть, но влюбившись?

– Ну, это надо спрашивать не у меня.

Тина Маквелл обняла настрадавшуюся подругу.

– А у кого?

– Наверное, у них.

Хитро улыбаясь, Тина Маквелл ткнула пальцем в сторону купола.

– Пусть отчитаются за такой дикий и жуткий роман!

Шаловливые эроты виновато потупились и зарозовели от стыда.

И лишь пухленькие купидоны сделали вид, что ни в чем, ни в чем не виноваты…

Звонок из Парижа застал спасенную жертву в реанимационном автомобиле, который мчал уцелевшую пациентку в аспирантский сектор кампуса.

– Гло! Милая, представляешь, мне сказали, что ты… что ты…

Роковое слово так и не прозвучало.

– Ма, главное, что все обошлось. Это ассистентка библиотекарши с перепугу забросила в Интернет неверный список.

– Я, бэби, чуть инфаркт не схлопотала под мелодию «Кармен»…

– Говорят, ложные известия о смерти обеспечивают человеку долгую жизнь.

– Но укорачивают у близких.

– Се ля ви.

– Ты где, дорогуша?

– Ма, не пугайся, но я в машине «скорой помощи».

– Тебя что, везут в больницу?

– Да нет, закинут пострадавшую в аспирантское бунгало и отчалят.

– Гло, ты действительно в порядке?

– Еще в каком… Я просто счастлива.

– Что уцелела?

– А ты разве не знаешь подробности?

– Может, обойдемся без деталей?

– Ма, это прекрасные детали, самые прекрасные детали на свете.

– Гло, ты случаем не бредишь – это же массовое убийство! И где – в нашем любимом университете!

– Ма, при чем здесь убийства…

– Так объясни толком.

– Он спас меня, понимаешь? Спас.

– Кто?

– Медведь.

– Какой еще медведь?

– Обыкновенный русский медведь.

– Гло, тебя случайно не контузило?

– Ма, повторяю еще раз: меня спас тот, в которого я влюбилась вчера.

– Кареглазый?

– Он самый!

– Медведь?

– По крайней мере, так его называет Тина.

– Кстати, она-то не пострадала?

– Как всегда, Тина Маквелл отсутствовала в нужное время в нужном месте.

– Опять шутишь…

– Какие шутки. Похоже, Ти потеряла очередного жениха.

– Его застрелила сумасшедшая первокурсница?

– Нет, но он оказался замешан в этой истории. Представляешь, вот было бы смеху, если бы меня ухлопали из пистолета жениха Тины Маквелл…

– Очень смешно.

– Впрочем, трагический фарс испортил тот, которого я считала безынициативным и бесхарактерным.

– Он что, оказался единственным смелым?

– По крайней мере, человеку хватило отваги закрыть своим телом от пуль незнакомую девушку.

– Стал бы он закрывать ту, которая ему не понравилась…

– Ма, да, он совершил настоящий подвиг, но я все-таки точно не знаю, из-за любви ко мне или нет.

– Какие тебе, Гло, надо еще доказательства?

– Пока он сам не скажет, что любит, не поверю.

– Скажет, скажет – и не один раз, поверь моему опыту.

– Только бы рана у него оказалась не слишком тяжелой.

– Значит, он по-настоящему принял в себя пулю, предназначенную тебе?

– До сих пор не верю, что легко отделалась.

– Я бы, Гло, не пережила такую потерю…

– Ладно, ма, я, кажется, приехала.

– Куда? В больницу?

– Нет, домой.

А потом говорила и говорила только Маман, дорвавшаяся до любимой дочери, едва не укокошенной (трудно вообразить!) прямо в библиотеке, в читальном зале.

Говорила, говорила, говорила добрых пятнадцать минут, изливая надуманные упреки, претензии, истерики и выговоры.

Глория слушала Анфан Террибля с полным спокойствием.

Аспирантка по богатому опыту знала, что Маман почти невменяема, пока не выплеснет наносное раздражение и напускной гнев.

Но вот Маман вроде выдохлась, пройдясь напоследок по адресу луизианского губернатора, который не удосужился помочь университету в свое время установить дверные металлоискатели и усилить внутреннюю охрану.

Глория воспользовалась благоприятной паузой:

– Ко мне обещала нарисоваться Ти, и мы с ней найдем, о чем поговорить.

– Конечно, о медведе?

– Да, Ма, о русском медведе.

– Ладно, раз ты в порядке, тогда я отправлюсь к своему голландскому Тюльпанчику.

– Кажется, Ма, у нас обеих получается не просто любовь, а любовь особого сорта.

– Гло, эта участь всех потомственных селекционеров.

– Спасибо, успокоила.

– Гораздо легче вывести новый сорт роз, чем покорить мужчину, достойного рода Дюбуа.

– Как думаешь, теперь твой закомплексованный Тюльпанчик допустит Безымянную Красавицу на выставку?

– Да куда он денется!

Мать и дочь расстались, довольные друг другом и своими, такими необычными, экзотичными, неординарными мужчинами.

Весь оставшийся день Тина Маквелл провела в аспирантском бунгало подруги.

Поила ее черным кофе по мексиканскому рецепту.

Кормила фаст-фудом.

И несла разную чепуху о своих планах на будущее.

То сажала Брауна в одиночку, то на диету.

Мечтала вернуть ему шевелюру и тут же здравомысленно замечала, что на лысых меньше зарятся.

Прикидывала, за сколько можно продать рукопись о злосчастной племяннице и сколько содрать за очередное телевизионное интервью будущего мужа.

Глория же пыталась уснуть, но боялась, что во сне повторится библиотечный кошмар.

А к транквилизаторам и прочей успокаивающей химии аспирантка в силу профессиональных знаний относилась с опаской и осторожностью.

Вечером утомленную ландшафтоведку сменила Гранд Маман.

Из усадьбы доставили три бутылки старинного вина.

Хрустальные фужеры.

И варенье из розовых лепестков.

Накрыв маленький столик, энергичная Гранд Маман пристроилась на краешек постели.

– Так, деточка: розы-то оказались правы?

Бабушка поправила внучке подушку.

– Предсказали бойню…

Глория погладила заветный медальон.

– И то, что я уцелела.

– Да, деточка, да.

Бабушка поправила одеяло.

– Хорошо, что я отдала тебе фамильную реликвию.

– Да, оберег защитил не только меня.

Глория снова накрыла медальон ладонью.

– Но и моего спасителя.

– Небо знает, что делает.

Бабушка налила в фужер красного вина.

– На-ка, деточка, выпей бургундского.

Внучка беспрекословно подчинилась.

– Помнишь, как дедушка любил это винцо?

– Еще бы.

Бабушка наполнила свой фужер.

– Кстати, о твоем спасителе…

– Хочешь выпить за его здоровье?

– Разумеется.

Бабушка, смакуя и не торопясь, осушила фужер до дна.

– Кстати, о твоем спасителе.

– Ба, ты уже это говорила.

– Прости, склероз.

– А не рановато?

– В самую пору.

Гранд Маман всегда спокойно относилась ко всем старческим изменениям.

– Главное, чтобы артрита не было.

– И геморроя.

– Ну ладно, раз мы заговорили на медицинские темы, то я скажу тебе, что надо делать дальше.

– Ба, я не хочу к психотерапевту.

– Ты, детонька, в полном порядке.

Гранд Маман величаво прошлась по комнате.

– Тем более что любовь – лучшее лекарство на свете.

Гранд Маман вздохнула, тяжко припоминая то ли блистательную молодость, то ли почившего два года назад мужа.

– Ба, а может, закроем эту идиотскую медицинскую тему?

– Ни в коем случае, дорогуша.

Гранд Маман переборола склероз.