Тилли Коул - Мечта для нас

Я зажмурилась, мне было больно видеть его таким, не хотелось причинять ему боль. Я понятия не имела, что он обо мне думает, но, судя по тому, как он вел себя всю эту неделю, судя по тому, что он сделал для меня после выступления в кофейне, после того, что показал мне сегодня ночью… Я знала: Кромвель испытывает настоящие чувства. И тот поцелуй…

– Я… Я не могу объяснить…

– Ты мне нравишься, – сказал он.

Когда я услышала эти слова, сказанные с легким акцентом, мне захотелось немедленно обнять юношу. Я плохо знала Кромвеля, но не сомневалась: он не стал бы разбрасываться такими словами. Он жил за высокими стенами, но когда я находилась рядом, они начинали рушиться.

Мне не хотелось, чтобы из-за меня он снова оградился от всего мира. В глубине души мне хотелось быть той, кто разрушит эти стены и выпустит Кромвеля на свободу. Но я не могла этого сделать. Это слишком несправедливо.

Меня вдруг накрыла волна злости. До чего же несправедливо. Почему я не могу просто быть рядом с ним, наслаждаться этим моментом, броситься в объятия Кромвеля.

– Бонни?

Мне захотелось рыдать: он еще никогда не называл меня по имени.

– Ты мне тоже нравишься. – Я посмотрела в его синие глаза. Он заслужил правду. – Но все гораздо сложнее. Мне не следовало заходить так далеко. Это несправедливо. Мне так жаль…

Кромвель взял меня за руку, и я умолкла.

– Поехали со мной в Чарльстон завтра.

– Что?

– Я буду выступать в клубе. – Он крепче сжал мою ладонь. – Хочу, чтобы ты пришла.

– Зачем?

– Чтобы показать тебе… – Он вздохнул. – Чтобы ты увидела, как я запускаю свои миксы. Чтобы стояла рядом со мной и видела, как это происходит. Чтобы ты поняла. Это всего в часе езды отсюда…

– Кромвель, я…

– Истон тоже едет. – От Кромвеля исходили волны разочарования. – Все будет только так, как ты захочешь.

Я подозревала, что присутствие Истона мне не поможет. В воскресенье мне придется обо всем рассказать брату, и Кромвель, несомненно, тоже узнает.

Остался последний вечер. Один-единственный вечер, когда я буду свободна. Со мной будут только музыка и Кромвель. Брат тоже будет рядом, мы будем веселиться…

– Хорошо, – согласилась я. – Поехали. Только после концерта мне нужно будет вернуться сюда.

Губы юноши чуть шевельнулись – слабый намек на улыбку.

– Отлично, – сказал он. – Идем, уложим тебя в кроватку, Фаррадей.

Кромвель вылез из машины и, как и в прошлый раз, распахнул передо мной дверь. И, как и в прошлый раз, протянул мне руку. Он не выпускал ее до тех пор, пока мы не дошли до дверей общежития. Сердце подпрыгнуло у меня в груди, когда парень посмотрел на меня. Он сжал мое лицо в ладонях и легонько поцеловал в губы.

– Спокойной ночи.

Потом он повернулся и пошел прочь. Мне казалось, я не смогу сдвинуться с места. Затем, когда юноша уже подошел к машине, я сказала:

– Кромвель?

Он обернулся, и я спросила, чувствуя, как краснеют щеки:

– Какого цвета мой голос?

Кромвель посмотрел на меня странным взглядом, и я не смогла понять, что за ним скрывается. Потом он слегка улыбнулся своей очаровательной улыбкой и сказал:

– Фиолетово-синий.

Я попыталась вдохнуть, у меня почти получилось. Я пыталась шевельнуться. Фиолетово-синий. Кромвель сел в машину и уехал, а мне на память пришел наш недавний разговор:

– Кромвель? – спросила я, и он обернулся. – Какой твой любимый? Какой цвет ты любишь видеть больше всего?

– Фиолетово-синий, – ответил он в ту же секунду.

Фиолетово-синий. Больше всего он любит видеть этот цвет… И это цвет моего голоса.

Если бы мое слабое сердце уже не впустило в себя Кромвеля, оно непременно сделало бы это сейчас.

Кромвель

– Ох и зажжем мы сегодня!

Истон подпрыгивал на сиденье моей машины. Я покосился на приятеля, гадая, что на него нашло.

– Истон. – Бонни положила руку брату на плечо. – Успокойся.

– Успокоиться? Мой парень сегодня выступает в Чарльстоне, а ты говоришь мне успокоиться? Ни за что, Бонни. Одно дело Амбар, но выступить в Чарльстоне, на настоящей тусовке, – совсем другое. Знаешь, сколько народу придет послушать Кромвеля? По меньшей мере пара тысяч!

Я вел машину, слушая, как Истон, захлебываясь слюной, в красках описывает мое предстоящее выступление. Он даже не спросил, с какой стати с нами в Чарльстон едет его сестра. Я-то думал, он набросится на меня с претензиями, ведь не далее как на прошлой неделе он спрашивал у меня про Бонни. Мне казалось, он что-то подозревает, но с самого сегодняшнего утра он болтал не затыкаясь – того и гляди взлетит, как воздушный змей.

Мне не терпелось запустить свой новый микс.

Мы приехали на место менее чем за час. Охранник клуба «Люстра» предложил мне припарковаться у черного входа. Парочка мордоворотов попыталась забрать у меня ноутбук, но безуспешно. Никто и никогда не прикасался к моему ноутбуку. Истон вышагивал справа от меня, а Бонни – слева. Я сходил с ума от желания взять ее за руку, но сдерживался. Нужно сохранять трезвый рассудок.

Вчерашняя ночь не выходила у меня из головы. Я не мог забыть вкус губ Бонни, а главное, не мог выбросить из головы тот факт, что, по ее словам, ничего не может быть.

Прежде у меня не было девушки. Никогда. В смысле, я использовал их, а утром бросал. Бонни Фаррадей запала мне в душу с первого взгляда. И, по закону подлости, девушка, в отношении которой я был настроен серьезно, не желала быть со мной.

Я не понимал, почему она мне отказывает. Нам обоим было хорошо прошлой ночью, я это чувствовал. Вчера она цеплялась за меня обеими руками. Даже после, когда мы ехали домой, она не выпускала мою руку, так, словно боялась выпустить.

Но я уже понял: Бонни Фаррадей – непростая девушка.

Даже несмотря на то, что она меня отталкивала, я не мог ее отпустить. Мне хотелось, чтобы сегодня ночью она была здесь. Не знаю, почему, но мне было нужно ее присутствие. Мне хотелось, чтобы она увидела мое настоящее выступление, чтобы услышала мои новые миксы.

Особенно тот, что я создал специально для нее.

Менеджер не давал мне проходу с той самой минуты, как я вошел в клуб. Очевидно, имел место аншлаг. Мое выступление должно было начаться в полночь, и времени оставалось немного.

– Схожу за выпивкой, – сказал Истон и отчалил, оставив нас с Бонни в умопомрачительных размеров гримерке. Диваны, телевизор, даже кровать в углу стоит. Отличный клуб. Из-за выступления я не волновался – я никогда не волновался из-за них, – зато нервничал из-за того, что Бонни будет рядом со мной на сцене.

Я нервничал при мысли о том, что она подумает о моем новом миксе, который я сделал для нее.

Девушка присела на диван и потерла лицо ладонью. Она была очень бледная, но все равно красивая. Сегодня она надела черные, в цветочек брюки с завышенной талией и белую блузку с длинными рукавами, прекрасно облегающую ее фигурку. Волосы собрала в конский хвост, и мне ничего так не хотелось, как накрутить этот хвост на руку, подтащить девушку поближе и поцеловать.

Вместо этого я открыл ноутбук и стал проверять, все ли готово к выступлению. Снаружи донеслась громкая музыка – начали выступать другие диджеи. У меня перед глазами, как обычно, замаячили цвета, но я усилием воли пригасил их и сосредоточился на собственном сэте.

– Ты готов? – в конце концов спросила Бонни. С тех пор как мы сели в машину, отправляясь в Чарльстон, мы с ней едва ли перекинулись парой слов.

– Всегда. – Я посмотрел на нее. Девушка сидела, сложив руки на коленях, и нервно теребила пальцы. Выглядела она при этом ужасно мило. – Фаррадей. – Она посмотрела на меня. – Тащи сюда свою задницу.

Сначала Бонни сделала вид, будто хочет отказаться, но потом встала и подошла ко мне. Я подвинулся, чтобы она могла сесть рядом. Бонни замерла, колеблясь, тогда я застонал и, ухватив ее за руку, подтащил поближе.

– Бога ради, Фаррадей! Двадцать четыре часа назад мой язык побывал у тебя во рту. Думаю, ты вполне можешь сесть рядом со мной. Места полно, да и весишь ты самое большее килограммов пятьдесят.

– Что? – переспросила Бонни, хмуря темные брови. – Пятьдесят килограммов?

Я обнял ее за талию, и девушка вскрикнула.

– Это значит, ты ничего не весишь. Итак. – Я подтянул Бонни еще ближе и усадил себе на колено, так, чтобы можно было одновременно обнимать ее и работать с ноутбуком.

– Кромвель. – Она вздохнула. – Это неразумно.

– А никто и не говорил, что я разумный. – Я указал на ноутбук. – Мой сэт.

Любовь к музыке пересилила недовольство, и Бонни посмотрела на экран.

– Значит, вот это – треки? – Я кивнул. – И как же ты их смешиваешь?

Я пожал плечами:

– Смотрю на настроение толпы и по ходу композиции решаю, что ставить дальше. Сама увидишь, как далеко я могу завести публику. – Я попытался представить себе разгоряченную толпу. – Просто я делаю то, что кажется правильным.

– То есть прислушиваешься к своим эмоциям, – понимающе кивнула Бонни. – Ты вчера говорил.

– Точно. – Я закрыл ноутбук и посмотрел на Бонни. Ее взгляд был прикован к моему лицу, а потом остановился на губах. – Фаррадей. – Я слегка наклонился и прижался лбом ко лбу девушки. – Если не хочешь, чтобы я немедленно тебя зацеловал, перестань так на меня смотреть.

– Как именно? – прошептала Бонни. У нее мгновенно покраснели щеки.

– Как будто снова хочешь почувствовать мой пирсинг у себя во рту.

Она рассмеялась, и у меня перед глазами вырос пульсирующий фиолетово-синий круг, окаймленный нежно-розовым.

– Да ты настоящий Ромео, – шутливо заметила Бонни. – Почувствовать твой пирсинг, значит?

Мне показалось, что я раздуваюсь, как воздушный шар, и уголки моих губ сами собой поползли вверх. Я подтянул Бонни ближе и провел носом по ее шее. Она тяжело, неглубоко дышала. Я слегка прикусил ее за мочку уха и прошептал: