А я пыталась наладить отношения с Люсей за его спиной. Однажды я купила для нее чудесную кофточку из ярко-красных синтетических кружев. То есть, на мой взгляд, кофточка была отвратительная, но я точно знала, что одежка придется Людмиле по душе. Так оно и вышло. Люся взглянула на обновку, и у нее загорелись глаза.

— Это правда мне? — недоверчиво спросила она.

— Конечно. Можешь примерить.

— А с чего это вы делаете мне подарок?

— Просто так. Я же ничего не подарила тебе на Новый год.

— Так и я вам ничего не дарила.

— Тебе и необязательно. Ты пока не зарабатываешь.

Люся стянула свою заношенную водолазку и примерила подаренную мной кофточку. Со всех сторон придирчиво оглядела себя в настенном зеркальце. Ее щеки раскраснелись, и она даже сказала мне: «Спасибо». Я удивилась, что завоевать сердце вздорной девчонки оказалось так просто.

Но на следующий день я обнаружила кофточку в баке с грязным бельем. Лежала она на самом видном месте, а на груди красовалось огромное чернильное пятно.

— В школе испортила? — спросила я. У меня упало сердце.

— Не я, — спокойно улыбнулась Люся, — дала подружке поносить, а она испачкала. Чернила не отстирываются, вот жалость-то. Ничего, на тряпки пустим. У нас как раз половая тряпка сгнила.


— Да не пытайся ты с ней подружиться, — сказал Юра, когда узнал об истории с испорченной кофточкой, — дохлый номер. Что я, Люську не знаю, что ли?

— Но если так и будет продолжаться… Как же тогда мы с тобой…

— Мы с тобой — это мы с тобой, — перебил он, — Люся никак не может нам помешать. И вообще, после школы она уедет к родственникам в Архангельск.

— Учиться?

— Куда ее, такую, примут? Работать будет. Я вообще жалею, что оставил ее в школе. Надо было после девятого класса отдать ее учиться на парикмахершу или повара… Аня, а по-моему, не только Люськин дурной характер нам с тобой мешает.

— Что же еще? — изумилась я.

— А то, что я ничего о тебе не знаю!

— Но я же рассказывала тебе…

— Можешь не повторять, — перебил Юра. — Ты сбежала от мужа. Но все это выглядит как-то странно… Ты вчера всю ночь разговаривала во сне.

— И о чем же была речь? — как можно более легкомысленно улыбнулась я, в то время как внутри все похолодело.

Юра внимательно следил за моей реакцией.

— Да так.

— А все-таки?

— А что это ты так занервничала?

— Тебе просто показалось, — пожала плечами я, — не хочешь, не говори.

— Да нет, ничего особенного… Ты болтала про какую-то сцену, поклонников, гримерную… И про то, что не хотела убивать.

Я нервно хохотнула:

— Да уж, чего только не приснится… А что я еще говорила?

— Да в общем ничего… Ты что, Анька, актрисой была, что ли, в Москве?

— Какая из меня актриса! — натянуто рассмеялась я.

— А что, я слышал, как ты пела в душе. Голос у тебя хороший, звонкий. И внешность. — Он игриво ущипнул меня за бок и поцеловал в плечо. Но мне было не до веселья.

— Я не запоминаю своих снов.

— Наверное, телевизор на ночь пересмотрела, — предположил Юра.

И я радостно с ним согласилась.

— Хотя я ни разу не видел, чтобы ты смотрела телевизор, разноглазая ты моя.

Он был прав. Телевизор я не смотрела вовсе. Безобидный на первый взгляд просмотр воскресного концерта или телесериала был для меня весьма болезненной процедурой. Во-первых, слишком часто я видела на телеэкране знакомых. Их жизнь была, ясно дело, поинтереснее моей. Не поймите меня превратно, я была по-настоящему счастлива рядом с Синицыным. Но в то же время я была уже отравлена успехом, легкими деньгами, вниманием толпы, искрящимся обаянием красивой жизни. Иногда я смотрела на себя в зеркало, и мне хотелось плакать. Во что я умудрилась превратиться? Получится ли у меня хоть когда-нибудь стать такой, как раньше? Непринужденно носить тысячедолларовые туалеты, быть гвоздем программы на лучших вечеринках.

С другой стороны… Так уж ли мне это нужно? Кажется, я наелась этим досыта. Шоу-бизнес — это гнилая жизнь, хочется ли мне в нее вернуться?

Вот если бы можно было найти золотую середину. Свить уютное гнездо, построить тихое семейное счастье. Но не в этом захолустье, не в городке из нескольких улиц. Если бы можно было увезти Юру с собой в Москву. Я даже согласна, если с нами отправится вредная Люська. Но это, увы, невозможно.

Невозможно.

И все же иногда я скучала по прошлому.

Раньше для меня были открыты двери в самые модные московские клубы, а теперь… Теперь меня не пустили бы и в предбанник одного из них. Думать об этом было невыносимо. Я и старалась не думать, но получалось не всегда. В конце концов, мне не было и тридцати лет, и иногда, одолеваемая душной скукой, я мечтала о том, как в один прекрасный день я появлюсь на пороге закрытого клуба «Адвокат» и на мне будет алое шелковое платье…

Глава 11

— Посторонитесь! — Эльвира обладала голосом, который мог бы прославить ее на оперной сцене, если бы она только этого захотела. — Отойдите, дайте пройти.

Охранник, карауливший вход модного закрытого клуба «Адвокат», встретил ее как родную и пропустил в обход очереди. Эля выглядела сногсшибательно — на ней было шелковое платье-миди цвета пожара и туфли «Джимми Шу» на огромных металлических каблуках.

— Куда она прет? — возмутился кто-то из длинной очереди, выстроившейся перед входом. — Мы здесь уже полчаса стоим!

— Можете не стоять, — мрачно усмехнулся охранник, — все равно сегодня в клубе частная вечеринка.

Эля наградила недовольную толпу снисходительной вялой улыбкой и взяла Олю за руку. Оля чувствовала себя немного не в своей тарелке. Она танцевала в кордебалете-шоу «Вива, Рубенс!» уже несколько месяцев и постепенно привыкла к новой работе. Хотя первый концерт был ужасным — лучше о нем и не вспоминать. С непривычки она зацепилась одним каблуком за другой и рухнула прямо на сцене. Дело было в ночном клубе. Вместо того чтобы поддержать ее, зрители начали смеяться и свистеть. А у нее ко всему прочему еще и не сразу получилось встать — запуталась в одежде. В общем, опозорилась по полной программе. Оля думала, что после такого инцидента она никогда в жизни на сцену больше не выйдет. Но Эля только посмеялась над ней. И рассказала, как одна из нынешних солисток однажды свалилась в оркестровую яму. Представьте себе весь ужас музыкантов, на которых сверху падает стокилограммовая туша. Все разбежались кто куда. Хорошо еще, что никто не пострадал, иначе на «Вива, Рубенс!» подали бы в суд. В итоге Эля уговорила ее попробовать еще раз. Оля и сама не заметила, как втянулась.

И вот теперь Эльвира на правах духовной наставницы активно приобщала ее к московской светской жизни.

— Пойдем, не отставай.

— Я чувствую себя неловко, — призналась Оля. — Нас провели мимо всех этих людей… Мне Влада столько раз жаловалась, что ее не пустили в «Адвокат», а мы так просто прошли. Представляю, что они теперь про нас говорят.

— Сейчас же прекрати комплексовать. Мы прошли сюда, потому что мы — звезды! И не стоит жалеть этих людей. В конце концов, они не за колбасой в очередь выстроились.

— И то верно! Сколько здесь народу.

Олина непосредственность и восторженность умиляли Эльвиру. Она и себя такой помнила. Когда-то и Эле не верилось, что все это происходит именно с ней. А сейчас каждый ди-джей и клубный арт-директор этого города мечтали с ней подружиться.

— Элечка, радость моя! Ты, как всегда, божественна. — К ней подскочил ведущий популярного ток-шоу, который почему-то любил придавать себе «голубоватый» вид, несмотря на то что был стопроцентным натуралом.

Эля знала об этом не понаслышке — когда-то, пару лет назад, у нее был с этим телеведущим короткий, но бурный роман. Он, кажется, был в нее влюблен, и они собирались отправиться в кругосветное путешествие. А потом она ушла от него к мастеру спорта по фигурному катанию — субтильному херувимчику, который был моложе ее на четыре года. Она тогда была на пике популярности, считала, что ей позволено все, и была недалека от истины. Телеведущий забросал ее гневными электронными письмами, ни на одно из которых она так и не потрудилась ответить. С тех пор она видела его только на телеэкране. И вот надо же, какое «везение» — встретить его на вечеринке в клубе «Адвокат».

— Привет, Андрюшенька, — она расцеловала его в обе небритые щеки, отметив про себя, что сейчас он стал еще больше походить на «голубого», чем раньше.

Ну зачем он обтянул свой тощий зад ярко-красными брючками с заплаткой-сердечком на левой ягодице? И эта прозрачная рубашка — бесспорно, она подчеркивает безупречную мускулатуру, но у Андрюши в ней такой дурацкий вид!

— Рад тебя видеть, — он улыбался, но Эля знала, что на самом деле он злится. Слишком уж хорошо она его знала. У него даже одно веко нервно подергивалось.

— Я тоже рада. Слежу за твоими успехами. Ты молодец.

— Это точно. А вот ты… честно говоря, выглядишь не очень хорошо, — он озабоченно нахмурился. — Болеешь? Может быть, нужны деньги на лечение? Если так, я мог бы дать. А то я заметил, ты больше не появляешься на сцене…

Эльвира рассмеялась. Какой талант — уместить столько гадостей, замаскированных под доброжелательность, в одну недлинную реплику. Видать, здорово она тогда его достала, раз он даже через столько лет не может ей этого простить. Почему-то ей совсем не было жаль этого немолодого пижона в прозрачной рубашке, мучимого застарелой обидой и нервным тиком.

Сейчас ему мало не покажется.

— Да, действительно, со сцены пришлось уйти, — вздохнула она, — я ведь теперь художественный руководитель… А что, я похожа на человека, которому нужно помочь деньгами? — она изящно выставила вперед ножку, обутую в туфельку, которая стоила больше, чем десять таких вульгарных рубах. — А что касается усталого вида… Ты прав, не высыпаюсь. У меня новый роман. Вся в любви, сам понимаешь… Ладно, мне пора. Была очень рада вновь тебя увидеть.