— …на газоне. Или это не считается, ведь у нас уже был лесопарк?..

— …и совсем не обгораешь! А то пару месяцев назад у меня в солярии плечи сгорели. Кошмар!

Папа вдруг оторвал голову от атласа и зычно объявил:

— Знаете ли вы, что зимой лед на Байкале прозрачный! Толстенный слой льда, метр толщиной. И абсолютно прозрачный, как стекло. Можно разглядеть рыб.

Мама задумчиво посмотрела на него:

— Да, а про озеро-то мы и забыли. На некоторых озерах можно арендовать лодку. Чем не эротическое приключение?

Вооружившись сигаретами и зажигалкой, я ретировалась на балкон. От громкого многоголосья разболелась голова, но все равно я чувствовала себя умиротворенной. Я глубоко затягивалась, перегнувшись через перила.

А во дворе кипела своя жизнь. Соседка с нижнего этажа орала на своего супруга, который посмел заменить поход в химчистку за ковром на поход с друзьями за пивом. Голос у нее был пронзительным, так что весь двор был в курсе их проблем. Что связывает этих людей, что заставляет их быть вместе? Засыпать рядом и видеть друг друга, едва проснувшись? Бок о бок стареть, стервенеть, разочаровываться? Иногда я думаю — как могло получиться, что мои родители полюбили друг друга? И почему они стали такими чужими — у них даже нет общих тем для разговора… Я люблю смотреть их свадебный фотоальбом. Черно-белые фотографии, слегка пожелтевшие. На снимках моя мама молода и нелепо причесана, зато ее глаза смеются! И она кокетливо улыбается, и на ней белое платье с оборочками. Папа серьезен и высок. У него усы и морщинка меж бровей. Он обнимает маму за плечи. Есть фотография, где он пьет шампанское (думаю, это было именно шампанское) из ее белой туфельки. А сейчас они спят на разных кроватях. Мама в спальне, а отец — в коридоре на раскладушке.

— О чем задумалась?

Вздрогнула, обернулась. От неожиданности едва не выронила сигарету. Гоша Кудрин собственной персоной. Тоже вышел покурить.

— О превратностях судьбы.

— Веселая у вас семья, — усмехнулся он.

— Ты привыкнешь. Со временем. Я как раз о них думала. Мама с папой давно не любят друг друга, и все равно они вместе. Кажется, я поняла, что делает чужих людей родными. Я знаю, что такое любовь. Но теперь меня волнует другой вопрос. Что делает родных людей чужими? Почему так всегда получается?

— Философское настроение, старушка?

— Вроде того. Меня, Гоша, замуж пригласили.

— О, мои поздравления, Борец Сумо. Пойдешь?

— Не знаю.

— Не любишь его?

— Люблю, — вздохнула я и стряхнула пепел на нижний балкон.

— Тогда в чем же дело? Иди, не раздумывай. Пора тебе уже. Заведешь ребеночка, растолстеешь, — он пихнул меня локтем в бок. Вы подумайте, он еще и дразнится!

— Дело в том, что он не знает, как меня зовут. Не знает, чем я занимаюсь. Ничего про меня не знает.

— Не понял. Это что, любовь с первого взгляда?

— Нет, но это очень сложная история… Кстати, она началась год назад, когда… Когда я тебя убила, — я виновато улыбнулась. — Гош, я тебе не сказала еще спасибо. Спасибо за то, что не выдал меня.

Он смутился:

— Да я вообще тогда не врубился, что произошло. Налетела на меня, ударила, я свалился. Открываю глаза, спина болит, а тебя и след простыл. Хорошо, что у меня был мобильник.

— Ты вызвал «скорую»?

— Которая добиралась до меня полтора часа. К тому времени я уже понял, что не истекаю кровью. Смешно, Борец Сумо, но ты попала в мой радикулитный пояс.

— Да, мне папа рассказал уже, — я схватила его за руку. — Спасибо, Гош. Если бы ты знал, что я пережила за этот год.

— Догадываюсь, — хмыкнул он, — и тебе спасибо. Если бы не ты, я бы не понял, что Влада — сокровище. Раньше она мне казалась хорошенькой пустышкой.

— Рада за вас.

— Да ладно тебе, Борец Сумо. Я знаю, что ты всегда ей завидовала.

Вместо того чтобы обидеться, я вполне искренне улыбнулась. Гошины глаза смеялись. Кажется, только он один понял, насколько сильно я изменилась.

— Ладно, мне пора. Скажешь моим, что я — в милицию, восстанавливать паспорт?

— Хорошо. Но, думаю, они твоего отсутствия и не заметят. Интересная у тебя семейка… Да, я еще хотел сказать тебе. Только ты, Оль, не обижайся.

— Что?

— Тебе совершенно не идут темные волосы, — помявшись, признался он. — Я тебя даже не сразу узнал, думал, приехала какая-то старая тетка. Если ты действительно собираешься замуж, то ради бога, перекрась их. А то он передумает.


Первый этаж маминого дома занимала какая-то заштатная парикмахерская. Раньше я брезгливо кривилась, проходя мимо этого сомнительного заведения. Но сейчас мне было все равно. В хорошие салоны надо записываться как минимум за неделю. А мне не хотелось терять ни одного драгоценного денечка.

Я влетела в парикмахерскую со скоростью человека, который опаздывает на собственную свадьбу.

— Девушка! Мне срочно нужен самый лучший ваш мастер!

Администраторша удивленно уставилась на немолодую (да, черный цвет волос меня старит и уродует) запыхавшуюся тетку, с таким похвальным рвением устремившуюся к красоте.

— У нас как раз есть один свободный мастер, — неуверенно протянула она. — Не желаете ли сначала ознакомиться с прейскурантом?

Черт, неужели я так выгляжу, что эта тетка посмела усомниться в моей платежеспособности? Я уже приготовилась сказать ей что-то грубое в ответ, но потом решила, что она здесь ни при чем. Если кто-то виноват, то это я. На пике своей привлекательности я сама выбрала себе внешность неприбранной цыганистой бабы.

— Не волнуйтесь, деньги у меня есть. А если мне понравится результат, то и двойную цену заплачу.

Она провела меня в зал и подвела к свободному креслу, возле которого суетилась хорошенькая блондинка-парикмахерша. Девушка была занята весьма важным делом — перекладыванием расчесок с одного конца стола на другой. Впрочем, и остальные парикмахерши весьма профессионально изображали занятость. Администраторша явно погорячилась, утверждая, что по счастливому совпадению для меня нашелся единственный свободный мастер. Потому что других клиентов в зале не было вовсе.

Парикмахерша обрадовалась мне так, словно я была должна ей тысячу долларов и вот наконец пришла, чтобы рассчитаться.

— Садитесь! Что будем делать? Стрижка, химия? Как вы обросли! Может быть, колорирование?

— Я хотела бы просто покрасить волосы.

— Замечательно! — с энтузиазмом воскликнула она. — Сейчас я принесу каталог с цветами.

— Не стоит. Я и так знаю, чего хочу. Хочу стать платиновой блондинкой.

Она с сомнением уставилась на мои темные кудри.

— Боюсь, что это будет сложновато…

— Почему? Надо всего лишь смыть краску и наложить тон.

— Но это с одного раза не делается, — настаивала девчонка, — могу предложить мелирование. В следующий раз мы его сделаем гуще, потом — еще гуще… А вообще-то… вы уверены, что вам пойдет светлый цвет?

— Вообще-то я натуральная блондинка, — с гордостью сказала я.

— Да? — растерялась она. — Но как же… Обычно натуральные блондинки не красят волосы.

— А я вот покрасила.

— Что ж, можно попробовать… А вы уверены…

— В том, что я натуральная блондинка? — рассмеялась я. — Разумеется. Конечно, в последнее время я наделала много глупостей, но окончательно из ума еще не выжила!

Она вздохнула и накинула мне на плечи цветастую клеенку.

…Вернувшись домой, я достала с антресолей чемодан от «Луи Витон». Долой дешевые клеенчатые сумки, долой немодные тупоносые ботинки с неудобными колодками. Я больше не собираюсь все это носить. Я решила взять с собой совсем немного вещей — джинсы, удобные мокасины от «Гуччи», пару футболок, свитер и конечно же комплект тончайшего белья «Банана Репаблик». По пути на вокзал надо будет заехать в универмаг «Московский» и накупить для Жени первоклассной одежды. Представляю, как она завизжит от восторга, обнаружив в похрустывающих фирменных пакетах шелково-сатиново-вельветовое счастье.

Выходя из дома, я взглянула на себя в зеркало. В последнее время я делала это так редко. Наверное, мне просто не нравилось, что из зеркальной глубины смотрит на меня чужой человек — угрюмая брюнетистая учительница по имени Анна. И вот теперь я наконец увидела саму себя. Признаться честно, я по себе соскучилась.

Светлые мягкие волосы свободно падали на мои плечи, голубые глаза выглядели мультипликационно синими на припорошенном пудрой цвета загара лице.

Перед тем, как покинуть квартиру, я оставила короткую записку на кухонном столе. «Дорогие мама, папа, Влада, тетя Жанна и, пожалуй, Гоша тоже! Я вас всех люблю и буду скучать. Но мое место в другом городе, там я встретила человека, которого люблю. На всякий случай оставляю свой адрес. И обещаю пригласить всех на свадьбу. Если она, конечно, состоится. Мне вас будет не хватать, приезжайте в гости. Ваша Оля».

…Я всегда любила вокзалы. Не знаю уж почему. Может быть, из-за того, что нас с Владой в самом детстве на поезде возили в Крым? А потом, когда мы стали постарше, мама отправляла нас в пионерлагерь, и туда тоже надо было ехать на поезде, целых шесть часов. На перроне она вручала нам сверток с едой и спешно целовала в макушки. И еще просила Владу за мной приглядывать, все же я младшая сестра. Хотя если за кем-то и надо было приглядывать в пионерском лагере, так это за Владой. Она была невыносимой — курила дешевые папироски, а когда объявляли отбой, выбиралась через окно, чтобы отправиться прямиком на деревенскую дискотеку, и которое лето подряд мечтала расстаться с девичьей честью.

Когда я училась на первом курсе, наша группа часто выезжала за город на шашлыки. Мы легкомысленно садились в первую попавшуюся электричку, чтобы зайцем добраться до первой попавшейся симпатичной полянки. Там мы пили дешевый сладкий портвейн и пели под гитару. Я ждала этих дней, как праздника, хотя сейчас не понимаю, как я могла всерьез наслаждаться такими глупостями. За мной ведь даже никто не ухаживал…