Серио спросили о его яхте.

— В этом году «Сена» отдыхает, — ответил он, — несмотря на хорошую погоду. Сейчас сильные ветра и течения… Естественно, я не могу покатать вас, как в прошлом году, мадам Флоке, — добавил Жюль, повернувшись к ней.

— А ты ходила под парусами, Шарлотта? — спросил Тома.

— Я не уверен, что мадам Флоке это понравилось, — учтиво заметил Жюль.

Его ясные темные глаза задержались на Шарлотте, которая ярко зарделась и попыталась скрыть свое смущение в неудержимом потоке слов. Однако печать растерянности осталась на ее лице, и Тома с любопытством рассматривал ее.

Жюль тоже рассматривал Тома Бека. Он уже много слышал об этом журналисте. Тома относился к тому типу людей, которые ему нравятся. Он удивился, встретив его у Морелей и обнаружив, что у него только одна рука. Ему было любопытно узнать о его отношениях с обитательницами дома. Перехватив взгляд Тома, брошенный на Шарлотту, он понял часть правды, и в нем инстинктивно пробудилась ревность.

После легкого флирта с Шарлоттой Жюль пытался забыть молодую женщину. Вообще–то он мог заставить себя это сделать. Однако он страдал от ущемления гордости и мужского достоинства и испытывал острое желание увидеть ее снова.

Он равнодушно отнесся к известию о смерти Этьена. Ему даже не пришла в голову мысль, что Шарлотта теперь свободна, и только в начале лета, когда он встретил ее утром одну в Жувизи, он снова стал думать о ней.

Шарлотта сидела, внешне спокойная, под перекрестными взглядами Тома и Серио. Находясь в компании, она любила предаваться своим собственным мыслям, наслаждаясь иллюзией одиночества, основанного в основном на глубоком безразличии к любым разговорам, не касающимся ее непосредственно.

Потом она стала рассматривать заходящее солнце, залившее золотистыми лучами зеленую лужайку, и вспоминала тот же месяц прошлого года, когда Этьен был еще жив. Тем временем беседа оживилась.

— Не думаю, что нам удастся избежать войны, — сказал Рослен. Слово «война» оторвало Шарлотту от ее грез и вернуло к действительности.

— Что заставляет вас придерживаться таких пессимистичных взглядов? — спросил Жюль Серио.

Рослен стал читать им лекцию о франко–прусских отношениях. Он видел, как две страны безрассудно приближаются к неминуемому конфликту. Ему нравилось выглядеть хорошо информированным человеком, который получает надежные сведения от высокопоставленных дипломатов. Тома молчал. Он был не у себя дома и не хотел вступать в спор, который мог обострить их отношения.

Серио скорее по привычке поддерживал дискуссию. Мысль о войне и о людях, погибающих во всем мире, заставляла Терезу Морель непроизвольно содрогаться от ужаса.

Пришла маленькая Элиза и положила головку на колени Шарлотты. Она принесла цветок и держала его в ручонках. Шарлотта крепко обняла ребенка и смотрела прямо перед собой, избегая встречать другие взгляды.

Неужели действительно начнется война? В такой замечательный вечер это трудно было себе представить. Все было таким обычным и спокойным, и она была счастлива, сидя расслабившись в кресле.

После обеда Тома и Шарлотта пошли гулять по саду. В темноте они прошли по дорожке до самого причала и остановились там. Был прекрасный теплый вечер, и огни бара Пьера Остера на другом берегу реки отражались желтыми бликами на водной глади.

Они стояли, опершись о грубую, изъеденную жучками древесину поручней, и чувствовали, как отслаивалась под их руками гнилая кора. Их голоса отзывались еле слышным эхом в необычной тишине. Шарлотте было грустно. Ей хотелось двигаться, бегать, танцевать.

— Серио приятный малый, — сказал наконец Тома.

— Да… но я думаю, он слишком некрасив, — ответила Шарлотта.

Последовала пауза, после чего Тома спросил:

— Что между вами было? Похоже, тебя мучают воспоминания.

— Ничего не было. Просто ты слишком подозрителен.

Она почти поверила в это сама. Она была к Серио абсолютно равнодушна, почти совсем не думала о нем и поэтому не испытывала никакого чувства вины.

Тома замолчал, и Шарлотта задумалась о великолепии спустившейся ночи, о боязни остаться одной и о том, что рядом с ней Тома. Его лицо в темноте было теперь обращено в ее сторону. Их глаза говорили то, что не осмеливались сказать губы из–за присутствия прогуливающихся мимо людей.

— Тома, — произнесла она еле слышно.

Он привлек ее к себе. Она содрогнулась, когда он стал нежно поглаживать ее затылок и шею.

— Тома…

— Пошли, — сказал он ласково, — нам пора, твоя мама будет беспокоиться.

— Нет.

— Пошли…

Им надлежало явиться в дом и для вида попрощаться друг с другом перед мадам Морель и Луизой. Тома думал о потерянном дне, о своем разбитом счастье. Им надо было бы провести эту ночь вместе, чтобы забыть свою первую любовную ссору, но это было невозможно, и его мучило чувство сожаления. Шарлотта приникла к нему, спрятав лицо в его плаще, и так замерла, словно каменное изваяние. Тома пришлось взять ее за руку и повести за собой. Всю дорогу она шла словно в воду опущенная, а он насвистывал песенку Беранже, немного фальшивя.

Следующим вечером они снова встретились дома у Тома в Париже и помирились. Шарлотта быстро успокоилась, будучи полностью уверенной в любви Тома. Некоторое пресыщение его обществом делало ее недостаточно благодарной за эту любовь.

Она продолжала вести жизнь, которая в общем и целом ей нравилась, пытаясь познать все и не вдаваясь в детали. Вокруг нее гудел Париж. Город был украшен в честь дня рождения императора — пятнадцатого августа. Многие парижане уехали отдыхать, однако город оставался экзотичным космополитическим центром, где человеку достаточно выйти на улицу, чтобы насладиться неповторимым городским колоритом.

Парижские бульвары были великолепным достижением той эпохи, отразившей в себе всю пышность и экстравагантность второй империи. От площади Звезды до площади Согласия, от Мадлен до конца Итальянского бульвара было выставлено все, чем Париж мог похвастать с точки зрения элегантности, богатства и экстравагантности. Итальянский бульвар стал центром жизни светского общества, а старые, когда–то богатые улицы отошли на второй план. От Оперы до Тортони бульвар заполняла нарядная толпа. Люди сидели в кафе, устроенных на тротуарах, или фланировали по улице с тросточками в руках.

Шарлотта любила ходить туда одна. Она шла быстро, как будто куда–то спешила. Она еще носила траур, но позволила себе добавить к нему несколько ленточек. Одетая во все черное, от острых носков ботинок до ручки небольшого зонтика, она находила огромное удовольствие в подборе своей одежды. Ее наряды были выдержаны по последней моде, строго по ее фигуре, украшены длинными бусами. На нее обращали внимание. Мужчины, привлекательные и не очень привлекательные, устремляли на нее свои взгляды, и ей это нравилось. Она чувствовала себя неотразимой и ела только один раз в день, чтобы сохранить свою стройность.

К тому времени в моду вместо кринолинов вошли экстравагантные турнюры, в которых женщины порхали, словно кентавры. Шарлотта купила себе два таких наряда и присматривалась к третьему — интригующе–фиолетового оттенка, с белыми розами на поясе. Она часто делала покупки в магазине Гран Мезон на улице Пти–Шамп. Магазин был довольно дорогим, и она была поражена размером счета, на оплату которого пошла значительная часть суммы, полученной ею за новеллу, опубликованную в «Клерон». Поэтому, когда Тома предложил купить ей третье платье, она не отказалась.

Тома нравилось делать ей приятное, хотя он не одобрял наряды, которые она покупала, и стиль, которого она придерживалась. Однако он ничего не говорил Шарлотте об этом, опасаясь, что она обвинит его в плохом вкусе. Затем она захотела продемонстрировать свои наряды и они стали выходить в люди. Они сходили в театр, варьете и оперетту. Не желая портить ей настроение, Тома не возражал, хотя сам предпочел бы другой образ жизни.

Пролетели первые две недели августа. Париж жил своей обычной жизнью. Благодаря хорошей погоде небо над коньками крыш было постоянно голубым, а улицы полны праздно прогуливающимися людьми.

Наступило пятнадцатое августа. Император заболел, но торжества не отменили. Париж оказался в своей стихии. Сверкающий фасад богато иллюминированной Триумфальной арки был украшен светящейся императорской короной и надписью «Наполеон».

— Когда я вижу эту надпись, — сказал, пряча ностальгическую улыбку, пожилой человек в толпе, — мне кажется, что речь идет о том, настоящем человеке.

Люди стояли плотной толпой, смотря на иллюминацию, или бродили под флагами, развивавшимися над площадью Звезды, подобно пиратским вымпелам на мачтах кораблей в гавани.

На протяжении всего дня от площади Звезды до самых окраин города Париж выглядел, как плац для парадов. Всюду маршировали военные оркестры, блистали парадные формы, пели трубы, гремели барабаны. Пуговицы солдат отливали золотом в солнечных лучах, сердца зрителей замирали от звуков бравурных маршей. Вечером на улицах были устроены танцы.

Шарлотта хотела побывать везде и все увидеть, и Тома пришлось сопровождать ее от одного места к другому до самого позднего вечера. На площади Шатле они попали в толпу, и на некоторое время он потерял ее из виду. Люди танцевали, и Шарлотта была в самой гуще событий, счастливая и возбужденная, но немного напуганная тем, что оказалась в плотном людском круговороте.

Она оглянулась, ища в толпе высокую фигуру Тома, и увидела бледного белокурого молодого человека, который наблюдал за ней, прислонившись к столбу. Он стоял в свете фонаря, как бы выделявшего его из окружавшей темноты.

Шарлотта неотрывно смотрела на юношу, чья необычная красота и очень светлые волосы, длинные в соответствии с романтической модой, выдавали в нем иностранца. Свет падал на выдающиеся скулы, страстные темные глаза, короткий прямой нос и четко очерченный рот. Под хорошо пригнанным черным костюмом была свободная рубашка, соответствовавшая, как и прическа, романтической моде. Костюм не мог скрыть крепкую мускулистую фигуру, разительно контрастировавшую с холеными тонкими руками и грациозным наклоном головы. Он внимательно смотрел на Шарлотту, как будто любил или ненавидел ее всю жизнь. «Кто он? — подумала она. — Какое странное лицо. Наверное, он поляк».