— Я все брошу, — сказал он хрипло. — У меня нет таланта.

Фредерик поднял свой бокал и с жестокой улыбкой сказал:

— Выпьем за то, что Габен наконец сдался, а также за его новую карьеру и блистательное будущее, которое перед ним открывается.

Затем он продолжил:

— Куда теперь направишь свои стопы, старик? С твоей подготовкой тебе следует метить на место клерка в каком–нибудь министерстве. Твой диплом дает возможность занять место переписчика документов в какой–нибудь провинциальной юридической конторе.

— Почему бы и нет? — ответил Габен спокойно.

Фредерик засмеялся:

— Продолжай работать дальше и не морочь нам голову. Искусство, как любовь: понять его можно только через страдания.

Они дружно опорожнили свои бокалы. Теперь Фредерик открыто смотрел на Шарлотту своими голубыми глазами с темными длинными ресницами. Она заметила, что он изменился: видно, повзрослел во время каникул. Ее интересовало, любит ли он еще ее.

— Мне пора, — сказала она, почувствовав, что разговоры начинают ей надоедать. Даже тепло и дружба этой тесной компании не могли отвлечь ее от мрачных мыслей. Казалось, охватившая ее тоска по любимому человеку заглушила все мелкие радости.

Впервые в своей жизни Шарлотта поняла, каким жестоким чувством может быть любовь. В то же время она знала, что без этого чувства блекнет весь остальной мир. Вся ее будничная жизнь, наполненная ущемленным Тщеславием и разными опасениями, пошла прахом, Как она будет жить дальше, если любовь Тома угасла окончательно?

У нее снова был порыв уйти, но она продолжала неподвижно сидеть на своем стуле. Кто–то постучал в дверь. Это была Валери, высокая, крепкая, рыжеволосая женщина, которая пришла поесть вместе с ними.

Шарлотте она никогда не казалась такой высокой и массивной, как сейчас, когда на ней было коричневое плиссированное платье со множеством складок. «Какой крестьянин, — подумала Шарлотта, — наградил ее таким могучим телом, и как случилось, что она живет и работает в Париже?»

Ее весело приветствовали, предложив ей последний свободный стул. Ростом примерно с Фредерика, Валери, когда она уселась, перестала казаться огромной. Почувствовав на себе взгляд Шарлотты, она обернулась, и их глаза встретились. Шарлотта в замешательстве отвернулась.

Валери ела, пила и чувствовала себя как на празднике. В ее обычной жизни такой вечер был событием: Вино ударило женщине в голову, и она долго смеялась каждой шутке. Она так искренне отдавалась веселью, что сердце Шарлотты защемило от мысли о том, какую же серую и монотонную жизнь надо вести, какую однообразную работу надо выполнять каждый день, чтобы вот так радоваться обычной скромной вечеринке. Слушая смех Валери, она вдруг испугалась, что может прийти время, когда ей тоже придется распрощаться со своей молодостью и веселостью и удовлетворяться такими маленькими радостями.

«Я никогда не сдамся, — пообещала она себе, — никогда!»

Громкий стук в дверь отвлек ее от этих мыслей. Пришел Мило, вернувшийся с какой–то веселой вечеринки.

— Ага! Оказывается, вы тут едите и пьете, в то время как я брожу по улицам и вымаливаю себе на хлеб. Мне везде подают только одни извинения и отговорки. Подвиньтесь и дайте место благородному человеку, изможденному голодом и воздержанием, а также весьма полезным для здоровья образовательным чтением.

Не найдя на что сесть, он взял ведро из–под умывальника, положил на него кусок доски, придвинул к столу и уселся на него. Затем он занялся тарелкой жаркого из капусты с беконом.

— Вы уверены, что это была хорошая домашняя свинья? — пошутил он.

Мило налил себе вина и снова занялся едой.

— Это не голод, это нервы, — пояснил он Валери, которая наблюдала за его обжорством. Он взял ее руку и положил себе на сердце.

— Я молод, моя прекрасная Валери. Мне надо питаться. О, моя дорогая Валери, ты так часто открывала для меня свою кладовку и свою заботливую душу!

Валери отняла руку и попросила его перестать дурачиться.

С ловкостью крупье Мило стал собирать остатки еды со стола. Остальные с любопытством и некоторым осуждением наблюдали, как он ел. Когда он закончил, он предался мечтательным рассуждениям о том, какая сказочная грудь у официантки с площади Мобер.

Габен открыл еще одну бутылку вина. Звук вынутой пробки и звон бокалов воскресили у собравшихся интерес к жизни. Мило расчувствовался и настоял на том, чтобы спеть песню Шуберта. У него был прекрасный тенор, и во время пения он неистово колотил себя кулаками в грудь.

— Еще, — радостно требовала Илла, тронутая звучанием немецкого языка.

Шарлотта наблюдала за тенями танцующих, отбрасываемыми на скатерть, и скорее почувствовала, чем увидела, как Мило тяжело навалился на стол.

Неожиданно его слабое сходство с Тома вызвало у нее желание разрыдаться. Время, проведенное у Габена, было для нее лишь оттяжкой того момента, когда она сможет встать и снова пойти на поиски Тома.

Ей было все равно, что он теперь думал о ней. Наступила кульминация страданий, и, казалось, терять ей уже было нечего. Простое эгоистичное желание видеть его было сильнее опасения быть отвергнутой.

Она поднялась.

— Мне пора.

— Нет! Никогда! — раздались возгласы.

— Мне еще надо поработать.

— Нет! Только не сегодня вечером. Ты не можешь нас так оставить.

Все смотрели на нее. Их чистые открытые лица выражали удивление, словно она в один момент продемонстрировала им всю пустоту их веселого времяпрепровождения. Они молча смотрели не нее. Шуберт мгновенно улетучился. Шарлотта дружелюбно улыбнулась. Она тихо прикрыла за собой дверь, чтобы не обидеть присутствующих. Фредерик встал и молча посмотрел ей вслед.

Глава пятая

Шарлотта, ни минуты не раздумывая, направилась на площадь Фюрстенберг. Она удивилась, как близко от ее дома живет Тома. Находясь как бы в изгнании, она все время ощущала, будто он находится где–то очень далеко.

Сегодня она не боялась темноты, ее не пугали ни плохо освещенные улицы, ни огромные полуразрушенные дома, ни разбитые стены когда–то счастливых жилищ. Ночь была приятной, но Шарлотте она казалась преддверием ада. Шарлотта чувствовала себя вне времени и пространства.

Она все шла и шла. Площадь была уже близко, как вдруг она почувствовала необъяснимую тяжесть в ногах. «Может быть, я изменилась?» Она уже не была уверена в том, что она молода и красива. Но она любит Тома — это она ощущала каждой клеточкой своего существа.

Затем в конце улицы она увидела площадь и сам дом. В некоторых окнах горел свет. Шарлотта вошла в парадное и стала подниматься по лестнице.

Она позвонила, почти уверенная в том, что Тома пет дома. Но он открыл дверь почти мгновенно после того, как она позвонила. Она вздрогнула от неожиданности, и сердце ее бешено заколотилось. Она уже приготовилась расстроиться из–за того, что его не окажется дома, и это внезапное появление лишило ее дара речи, смешало в ее голове все мысли!

Также удивленный появлением молчаливого посетителя у своей двери, Тома отступил назад. Свет упал на лицо Шарлотты. Увидев, кто перед ним, он инстинктивно отпрянул назад.

— Добрый вечер, Тома. Мне нужно тебя видеть.

Когда она заговорила, ее голос был совершенно спокоен, но руки были холодны, как лед. Все было как во сне, и она сказала себе: «Я здесь, а это — Тома». Но это не помогло, и она стояла, окаменев.

— Так это ты, — произнес он холодно.

— Можно войти? Я тебе не очень помешала?

Ее голос был настолько спокоен, что она даже подумала, кого она обманывает: его или себя? Внутренний голос говорил ей: «Смотри, Тома как чужой, и голос его совсем равнодушный». По спине у нее пробежал холодок. Она подумала, что своим появлением все испортила и лишь сильнее затянула узел противостояния, но отступать было поздно. Она произносила обыденные слова, надеясь на то, что привычка и хорошие манеры помогут ей выйти из затруднительного положения.

Тома впустил ее, закрыл дверь, но остался стоять возле нее, словно не желая пускать дальше в комнаты. Шарлотта вопросительно смотрела на него. Напряженный и враждебный, он стоял посередине узкой прихожей со стойками для зонтиков и огромным книжным шкафом, заставленным макетами кораблей, мачты которых покрывала густая сеть паутины. Шарлотта никогда не обращала внимания на этот огромный шкаф. Слишком большой, чтобы занять какое–либо другое место в квартире, он возвышался здесь, словно огромный зверь.

Ее глаза замечали в прихожей каждую деталь, в то время как ее мысли судорожно метались в последней попытке изменить ход событий.

Тома неподвижно стоял на прежнем месте.

— Я должна была прийти, — сказала она тихо и неуверенно, понимая, что говорит не те слова. Шарлотта хотела войти, сесть и собраться с мыслями. Она была уверена, что, оставшись с Тома наедине, сумеет убедить его в своей любви. Но он не приглашал ее войти.

Тщетно она пыталась отыскать на его лице следы страданий, которые могли бы придать ей больше надежды. Он оставался непроницаем, и ее охватила паника. Его тело под тонкой рубашкой, усталое лицо и взъерошенные волосы были ей до боли знакомы. Она так хорошо знала эту саркастическую складку в уголке его рта, эти чувственные губы. В собственном доме он чувствовал себя спокойно и уверенно.

У Шарлотты начала кружиться голова.

— Тома… — сказала она слабеющим голосом.

Он впервые взглянул ей прямо в лицо, но его синие глаза ничего не выражали.

— Зачем ты пришла? — спросил он холодно.

— Мне нужно было видеть тебя… — она сжала руки, пытаясь сохранить самообладание.

Она ждала. Видно было, что он колеблется. У нее загорелись щеки, побледнели виски. Нежная кожа лица нервно подрагивала. Ее начало колотить, как в лихорадке.