Она познакомилась еще с несколькими «Стэнами» до того, как закончился вечер.

Энни быстро устала от неискренних признаний, ехидных вопросов и слишком горячих предложений встретиться в спокойной обстановке, поговорить о проектах, обсудить условия контрактов.

К тому, что Энни уже знала об обитателях Голливуда, теперь добавлялись новые сведения. Все собравшиеся в доме Гарри Голда носили одинаковые маски, запечатлевшие черты непроходящей молодости, стойкого успеха и неотразимого очарования.

Если судить по их лицам, то все обитатели Голливуда наслаждаются жизнью и прерывают плодотворную и доходную работу только для того, чтобы задуматься о блестящем будущем, в котором их ждут новые замечательные роли, большие деньги и долгая прекрасная жизнь.

Но непредвзятому наблюдателю хватило бы нескольких минут, чтобы увидеть под этими масками усталость, тихое отчаяние, а зачастую пагубное влечение к наркотикам.

Энни не могла не заметить, что у обладателей великолепного загара, сдержанных манер и дорогих костюмов голоса звучат тускло и невнятно, а глаза горят лихорадочным блеском от действия наркотиков и алкоголя.

Энни была не настолько наивной, чтобы не знать о так называемых психоделических веществах, вошедших в моду в последние безумные годы. Многие из ее нью-йоркских друзей, включая Ника, экспериментировали с ЛСД, мескалином и сильными наркотическими веществами, а кисло-сладкий запах марихуаны стал привычным на любой манхэттенской вечеринке.

Но там марихуану курили молодые люди, чье опьянение проявлялось в глупом смехе, во внезапных приступах голода и, наконец, в тяжелом сне, сковывающем вопреки яростному грохоту рок-музыки. Калифорнийцы, очевидно, нюхали, курили, кололись целыми днями, вплетая наркотики в кружево своей жизни так же привычно, как подставляли тела солнцу, оставляющему на них свою бронзовую метку.

«Боже, спаси меня от наркотиков», – подумала она, содрогнувшись скорее от презрения к этим созданиям, чем из жалости. Она мысленно благодарила свою счастливую звезду за то, что единственным безумием, неодолимой страстью в ее жизни была работа, поглощавшая целиком.

Она взглянула на часы. К ее удивлению, прошло всего два часа, а она чувствовала себя так, словно пробыла здесь год. К тому же ей осточертело слушать обрывки чужих разговоров. Хэл оказался прав: за каждым словом и улыбкой пряталось холодное любопытство и алчность хищника.

Энни не испытывала никакой симпатии к людям, которых встретила здесь, она явственно ощущала, что все они были готовы столкнуть друг друга в пропасть. Таковы были творения девяностопятипроцентной безработицы в индустрии, способной, тем не менее, награждать избранных славой и огромным богатством.

Можно было только испытывать восхищение ученого перед способностью этих экземпляров выживать в столь бесплодной почве. Эти особи – загорелые, праздные, озлобленные стервятники готовы были разорвать друг друга, чтобы удержаться на своей территории. Это настоящая борьба за выживание, в которой люди жертвовали своими лучшими качествами, хотя сердца их зачастую были разбиты или покрыты шрамами – следствиями стычек, поединков, борьбы…

И больше всего Энни поразили бесконечная грусть и напрасное мужество, с которым они бродили по комнатам Гарри Голда, изображая из себя очень занятых людей.

Приятным исключением оказалась Норма Крейн, красивая женщина лет под семьдесят, с которой Хэл познакомил Энни в тихом солярии. Ее славное лицо, на котором время и солнце оставили следы, казалось таким знакомым, что Энни тактично выразила свой восторг при встрече с Нормой еще до того, как Хэл успел сказать, какой великой актрисой была мисс Крейн во времена немого кино.

– Норма Крейн, – объявил он, – была и остается самой знатной дамой в этом благословенном городе.

Не смахивая выступивших на глазах слез, он нагнулся, чтобы обнять пожилую женщину, но через секунду глаза его снова были сухими, влага, словно по волшебству, испарилась, и Хэл куда-то упорхнул.

– Познакомьтесь поближе, мои дорогие, – успел сказать он. К удивлению и облегчению Энни Норма оказалась глотком свежего воздуха в этой невыносимой духоте.

– Я здесь играю роль украшения вечера – сказала Норма, сделав глоток из стакана. – Гарри любит приглашать давно забытых звезд на такие вечеринки. Это дает возможность нам, старикам, хоть ненадолго почувствовать себя в центре внимания.

Энни очень хотелось расспросить Норму о ее прошлом, но живое остроумие пожилой дамы было направлено на настоящее.

– Оглянитесь, Энни. Все, что вы видите здесь, – просто кладбище, полное трупов вроде меня, обеими ногами стоящих в гробу, и призраков, бродящих в ночи. Все мы пережили себя и теперь восхваляем мир, переставший существовать двадцать лет назад.

– Значит, в ваших бедах виновато телевидение? – спросила Энни.

– Верно, – кивнула Норма. – Конечно, говорят о том, что вкусы зрителей после войны изменились, о засилье плохих фильмов, о дурной репутации, которую приобрел Голливуд из-за черных списков. Но простая истина заключается в том, что люди предпочитают оставаться дома и смотреть телевизор вместо того, чтобы ехать куда-то, платить деньги, чтобы посмотреть новый фильм. Конечно, телевизор совсем не так интересно смотреть, как хороший фильм, а беспрерывная реклама так раздражает! Но свое дело оно сделало – убило кино, а вместе с ним и Голливуд. Старый Голливуд. Студии. – И, тихо рассмеявшись, Норма добавила: – Черт возьми, Энни, от наших студий тоже остались одни воспоминания! МГМ, «Уорнер и Фокс» теперь сдают площадки независимым для съемок телефильмов и сериалов.

Энни кивнула:

– Людям не хватает таких звезд, как вы, мисс Крейн. Ради Бога, зовите меня Нормой. Да, девочка, людей вроде меня сейчас почти не осталось. Так же, как и мира, в котором мы жили. Почему нет? Все умирают. Она коснулась руки Энни.

– Теперь на подобных вечеринках люди только и говорят о том, сколько платят на телевидении. Все думают, это может вернуть прошлое и дать нам работу. Только ошибаются: это может изменить кое-что, но не возвратить то наше безумное время, когда с нами обращались, как с любимыми рабами, изнуряли работой, баловали, наряжали, как манекенов. Нет, этот мир навсегда ушел. Он был жестоким и веселым, но теперь все кончено.

Заметив задумчивый взгляд Энни, Норма примирительно улыбнулась.

– Не слушайте меня, дорогая. У меня много свободного времени, вот я и предаюсь мрачным мыслям. Не стоит грустить о прошлом. Оно только и годится на то, чтобы уступать дорогу будущему. Звезды были, есть и будут всегда. Людям они нужны.

Энни задумалась над словами Нормы. Один мир Голливуда кончился навсегда. Норма принадлежала этому миру и сохранила в себе его частицу. Она могла вызвать этот мир к жизни воспоминаниями, как джина из бутылки.

Но по-прежнему снимались фильмы, и появлялись все новые звезды – Уоррен Битти, Дастин Хофман, Фэй Данауэй и Барбара Стрейзанд, сиявшие словно бриллианты в разряженной атмосфере пустого заброшенного Голливуда. То же самое можно было сказать о немногих талантливых режиссерах, сценаристах и продюсерах.

Голливуд был страной, в которой возможности появляются, как упрямые растения, пробившиеся через пески пустыни, а необозримое будущее вырастает из воспоминаний тех, чье время прошло.

– А как насчет вас, Норма? – спросила Энни.

– У меня есть внуки, дом, альбомы с вырезками, – пожала плечами женщина, затягиваясь сигаретой, – и,– рассмеялась она, – мой агент. Бьюсь об заклад, вы не знали, что большие агентства все еще не отказались от таких старых развалин, как мы, можно хвастаться этим перед друзьями, говорить, будто мы еще работаем и на что-то надеемся. Конечно, агенты ничего для нас не делают – работы нет, и мы никому не нужны. Но отблеск потускневшей славы падает и на них, а мы хоть иногда чувствуем, что не забыты, так что польза взаимная.

Глаза ее лукаво блеснули.

– Мне нравится иногда приходить в агентство, хотя бы чтобы немного развлечься.

Норма потушила сигарету.

– Нет, Энни, я счастливая старая сова, у которой есть что вспомнить. Если я чему и научилась, так это умению сохранить уважение к себе, даже когда твоя звезда погаснет. Слишком многие в Голливуде так и не поняли это, а потом уже было поздно. Как я благодарна судьбе, что вышла замуж за Джимми, упокой Господи его душу, и смогла пожить по-человечески.

Норма сжала руку Энни.

– Если не возражаете против совета дряхлой бывшей актрисы, поступайте так, как я – найдите человека, который любил бы вас, и держитесь за него изо всех сил, независимо от того, как высоко подниметесь и как низко упадете.

Энни подумала, что за сегодняшний вечер она не слышала слов разумнее. Тем не менее, слова эти растревожили ее, предостерегающие нотки задели за живое. Казалось, Норма при всем ее деловом подходе к профессии актрисы была интуитивно уверена, что Энни ждет большое будущее, хотя почти не знала девушку.

Кроме того, Норма угадала и то, что Энни вряд ли способна на романтические отношения, которые могут отвлечь ее от намеченной цели. Искренние слова Нормы заставляли задуматься о том, что еще не слишком поздно изменить курс, который может привести к беде… конечно, если Энни в силах сделать это.

Норма уехала рано, пошутив, что нужно как следует выспаться и посидеть несколько дней дома, чтобы быть в форме, когда в следующий раз ее захотят вынуть из нафталина.

Она обещала Энни, что позвонит на следующей неделе, пригласит на ланч и познакомит с внучками. Энни почему-то поняла, что из всех обещаний, данных на этой вечеринке, только это может оказаться правдивым.

После отъезда Нормы Энни охватила безмерная усталость, только усилившаяся от необходимости поддерживать разговор со скучными, неинтересными, незнакомыми людьми.

Старательно избегая новых знакомств, она переходила из одной роскошной комнаты в другую, рассматривала картины, скульптуры – все то, чем Гарри Голд окружал себя, стремясь обеспечить необходимый уровень респектабельности, чем в сущности не отличался от Хэла Парри с его взятой напрокат мебелью и винным погребком.