- Поздравляю с праздником!

За ней Лиля, он проделывает всё то же, только целует в губы и шепчет, но мне всё слышно:

- Зая, сегодня предки сваливают, ты придёшь?

- Замётано!

Долго целует её, отпускает и поворачивается ко мне. Лицо его с елейного меняется на презрительное:

- А ты обойдёшься, слепошара, вали отсюда быстрее, мешаешь женщин поздравлять!

Тупая мальчишеская выходка, одна из многих. Из десятков, из сотен, из тысяч. Просто один некрасивый поступок в длинном, бесконечном ряду мужских глупостей. Тот день, день предыдущий, мои ожидания, мои боли и горечи, разочарования, принятые удары, разорвавшие мне грудь, стали тем удобрённым полем, на которое упало это маленькое зерно ненависти…

Дело в том, что ровно за день до этого меня изнасиловали. Я возвращалась поздно вечером из «художки», гордая, летела на крыльях счастья домой, потому что моя работа выиграла конкурс «Юное дарование», на тему: «Портрет матери». Я мысленно в десятый раз начинала разговор с единственным родным человеком, где признавалась в своих успехах и предвкушала гордость мамы за меня… Глупая, совсем другое прочту я в её глазах спустя несколько часов.

Трое отморозков сидели на корточках у подъезда. Курили. Молча. Скорее всего, они либо ждали меня, либо заметили заранее. Они не задирались, не цепляли словами, просто втолкнули в подъезд.

Унижение и адская боль. Но хуже всего – осознание своего бессилия, невозможности что-либо изменить, влиять на ситуацию, задавать траекторию движения в рамках собственной жизни. Они делали это по очереди, потом повторили. И ни одна ублюдочная тварь не вышла из своей квартиры мне на помощь. Ведь я кричала. Да, они зажимали мне рот, иногда до удушья, но я всё равно кричала каждый раз, когда для этого возникала возможность. Ведь я борец. Они грозили прирезать меня, если не заткнусь, но я не из пугливых. Лучше издохнуть, чем подчиниться, прогнуться.

Мать не поддержала меня. Вместо этого брезгливо бросила:

- Так и не удержала себя в штанах, дура! Теперь отвечай за себя сама, считай, сегодня ты получила свой билет во взрослую жизнь.

Никто не водил меня к участковым, не брал свидетельских показаний, не стремился призвать к ответу окаянных… Да и был ли в этом смысл? Ведь я даже не видела их лиц… На моё счастье, у меня всё ещё не было месячных, а разрывы заросли сами. Мать купила только лекарства. Я до сих пор не могу простить ей жестокости и бездушия в сложный, практически переломный для меня момент. Но я не сломалась в тот вечер. Нет. Я не сломалась вообще. Я переродилась. Родилась заново. Но опять не в тот вечер. Это случилось на следующий день, у двери, где стоял красивый темноволосый Максим – мужчина, оказывающий внимание, мужчина, дарящий нежность.

- Ах ты сволочь! - меня взорвало ядерным взрывом.

Я бросилась со всей своей женской силой, со всей своей человеческой мощью бить его лицо за всё: за два года унижений и стёба от всего класса, за бросившего отца, за его новую семью, за ублюдков, измучивших моё тело, изуродовавших мою душу, за жестокую и бесчеловечную мать, за неподаренный алый цветок, за несказанные добрые слова, за неполученный единственный в моей жизни поцелуй в щёку… За всё…

Из носа его хлынула кровь, увидев её, он буквально озверел и врезал мне так, что я отлетела, скорчившись от боли…

Превозмогая боль, я поднялась, молча прошла на своё место, желая только одного – показать, что сломать меня НЕВОЗМОЖНО. Я рыдала беззвучно, глотая солёные реки, но это не были слёзы унижения, нет, это были слёзы, оплакивающие умершую мгновения назад душу. А ведь она у меня была…

Теперь я женщина без души, я стерва, я сука. Я иду по головам, я не жалею никого и ничего, я не помогаю никому, никак и ничем, я не способна на сострадание.

Я сидела на своём месте в классе у окна и сквозь слёзы, превозмогая боль в животе и разорванной за сутки до этого промежности, смотрела на него. Лиля вытирала ему кровь с лица, и они обзывали меня самыми последними словами… Но я не слышала их. Мне было плевать на них и на их яд. Я выбрала ЕГО. ОН ответит за всё и за всех.


И вот он сидит передо мной, взрослый, уже тридцатилетний летний, другой внутри и снаружи. Он стал мужчиной… В глазах его боль, сожаления, муки, отчаяние…

-Теперь, когда ты, наконец, исполнила своё наказание до конца, ты можешь взглянуть на меня иначе, просто как на человека? Обычного человека, у которого может быть хоть какое-то будущее… рядом с тобой?

- Если ты всё знал, почему терпел?

- Потому что вовремя не извинился. Никогда не поздно искупить свою вину, я решил взять всё, что ты мне дашь. Всё, что сочтёшь нужным. Заранее настроился на это. Подставился сам и … не заметил, как… как влюбился. Впервые в жизни по-настоящему, и надо же было такому случиться, что именно в тебя, в Соню Ивлеву, в мой кошмар наяву. Я ведь помнил тебя, Соня, все эти годы помнил, и даже думал искать, чтобы извиниться уже, чёрт возьми… Прости меня Соня, прости за всё, но в первую очередь за тот чёртов удар, и за то, что не нашёл в себе сил пойти против всех, и сказать тебе такое простое и сложное одновременно: «Извини, я был не прав».

Меня разбирает истерический хохот, такой долгий, что Максим трясёт меня уже, чтобы привести в чувство.

- Так значит, ты считаешь, меня обидел тот удар?

Он долго смотрит в недоумении:

- Да… Это не так?

- А ты помнишь, что случилось до этого?

- Нет… Там 8 марта было… Фигня какая-то

- Ты не помнишь, что сказал мне?

- Нет, совершенно не помню. Наверное, гадость какую то? Но ведь это был не первый раз… Я много их тебе наговорил за те годы… Прости меня, Соня Ивлева, прости! – из глаз его льются слёзы, так бурно, как бывает только у детей, и он даже не пытается их стереть кулаком или ладонью, чтобы сделать похожими на мужские скупые, нет, они обильные и детские! И искренние…

Не в силах вынести его глаза и слёзы, отворачиваюсь к окну, смотрю на Москву.

- Договор… Прочти его, я там, немного текст изменила… Когда Фёдор поймёт, тебе лучше не быть рядом, а ещё лучше не быть и в стране.

- Я знаю.

Вновь смотрю на него.

- Откуда?

- Сразу прочёл.

- И не сказал?

- Нет.

- Дал ему на подпись?

- Да.

- И?

- Он уволил меня, давно уже. Пару недель назад это случилось. Как видишь, никакой трагедии не произошло, - выдавливает улыбку, - я жив и почти здоров остался. А тебя он теперь ещё больше уважает!

- Зачем же ты дал ему подписывать, если всё знал?

- Ты хотела свести с ним счёты – я не стал отбирать у тебя такую возможность… Подумал, а вдруг тебе хватит этой мести, и ты не пойдёшь дальше…

- А я пошла.

- Я сам тебя толкал на это. Не нужно было терпеть. Просто… до последнего не верил, что ты действительно пойдёшь до конца.

Я молчу, что мне сказать…

- Сними линзы, хочу увидеть твои настоящие глаза, прежде чем уйду.

- Тогда я ничего видеть не буду, забыл? Я же СЛЕПОШАРА!

- Если память не изменяет мне, у тебя близорукость. Просто сядь ближе и ты будешь видеть моё лицо.

Он помнит, что у меня близорукость… Ну конечно, помнит! Сколько раз отбирал у меня очки, сколько раз ломал их? А мать потом орала на меня, потому что на новые попросту не было денег… И я заматывала дужки скотчем, прилепляя их к оправе, и выглядела, как дурочка… А потом открыла для себя цветную изоленту, она и держала крепче, и смотрелась приличнее – я искала дизайнерские решения, и это был мой очередной жизненный опыт…

Вынимаю линзы прямо при нём, он поднимается, подходит вплотную и опускается на колени. Его лицо прямо перед моим, и я могу видеть его глаза близко и почти чётко.

- Видишь меня? – спрашивает он мягко.

- Вижу.

- У тебя необыкновенно красивые и глубокие глаза, именно такими я и помнил их…

Смотрит долго своим карим измученным взглядом, ищет чего-то во мне.

- Соня, я никогда не прощу тебе убийство нашего ребёнка, ты перешла грань, – говорит тихо. – Это уже больше, чем просто месть. Но…

- Но?

- Но я люблю тебя и всегда буду любить…

Внезапно я понимаю, что он стоит передо мной на коленях, несмотря на всё, что уже было, он продолжает подвергать себя ещё большим унижениям и всё ради чего? Ради своей любви… Пытается дать ей последний отчаянный шанс и жертвует во имя этого самым ценным – достоинством.

- А я ненавижу тебя и всегда буду ненавидеть! - выплёвываю я и не верю себе сама…

- Не верю! – шепчут воспалённые мужские губы.

-Твоё право. Просто забудь сюда дорогу. Я замуж выхожу!

В глазах его отчаяние от безысходности.

- За него?

- Да.

- Оскар будет хорошим мужем. Будь счастлива! - говорит, наконец, громко и уверенно.

Поднимается с искажённым болью лицом и, зажимая рот в попытке сдержать рыдания, быстро уходит.


Глава

20.

Последняя

Спустя время сползаю с кресла; при движениях боль всё ещё ощутима, но терпима. Слабость едва позволяет мне добраться до своей постели. Ложусь, даже не раздеваясь, в этот момент моей жизни мне наплевать на всё и на всех, абсолютно на всё и абсолютно на всех.

Несмотря на усталость, физическую и душевную измотанность долго не могу заснуть, может потому, что из-за панорамных окон в спальне слишком светло, а может потому, что совесть и боль утраты самого ценного не дают моей нервной системе расслабиться. Не замечаю, как проваливаюсь в сон, мне снятся окровавленные дети, и мой неродившийся сын, узенькие очки хирурга, вырезавшего из меня моего ребёнка, глаза Макса, убитого горем, в тёмном коридоре больницы…