— Ключ бросьте в ящик, — попросила она, серьезно глядя в глаза своему убийце. — Пожалуйста. Вот адрес. Это мой брат, он ничего не знает.


Он молчал и смотрел, и тогда она попросила. Имеет же приговоренный право на последнее желание?


— Можно… не стрелять? Как-то иначе? Не хочу, чтобы родные расстраивались.


Хотя они и так расстроятся от такой новости. Брат точно. А тетка с мужем будут показушно ахать и заламывать руки, утирая крокодильи слезы. Но это все же лучше, чем расследование. Кроме того, ей только что пришла в голову запоздалая мысль, что брата могут обвинить в убийстве. Мотив налицо! Она завещала ему квартиру. Полиция от него не отстанет.


"Чего он ждет? Почему молчит?"


Киллер молчал. Черные глаза изучали, сканировали, словно в душу смотрели. А она только думала: быстрее бы. Не смогла удержаться, спросила:


— Это будет быстро? Больно?


Инна хотела знать. Мучиться неохота. Пусть это скорее закончится, и наступит темнота. Жалко только, не успела дорисовать ту картину. Много чего не успела, а какие были планы! Наполеоновские просто. А теперь всему конец.


— Живи пока, — рука прошлась по ее лицу, сминая подбородок и заставив поднять лицо, снова взглянуть в глаза своей смерти. — Я еще приду.


Жесткий, мозолистый палец прошелся по нижней губе, надавил, так что девушка приоткрыла рот и уставилась на него испуганно, как заяц в свете фар. Киллер хмыкнул и отпустил.


— Не люблю мучить маленьких девочек.


Инна хотела спросить, когда придет, но не стала. Всему свое время. Гость встал. Коробку он аккуратно закрыл, все еще сжимая в руке ее записку. Смяв в руке, небрежно засунул в карман. Для чего? На будущее? Инна облегченно выдохнула. Значит, он подарил ей отсрочку.


Девушка все еще сидела неподвижно, когда он обошел ее. В прихожей хлопнула дверь. Кофе совсем остыл, но она уже расхотела пить. Ровно полчашки, горечь, настоянная на страхе. К горлу вдруг подступила желчь. Инна метнулась к мойке, и ее вывернуло. Желудок был пустой, так что были просто спазмы как остаточные явления удушающего страха, который она только что пережила. Во рту стояла страшная горечь.


Художница прошла в ванну и почистила зубы мятной пастой, пытаясь отбить привкус страха.

Глава 2

День прошел в страхе. Настроение скакало по синусоиде, то опускаясь ниже плинтуса, то поднимаясь до вполне приемлемых величин. С одной стороны — киллер чуть не убил, с другой — ну, не убил же? Можно жить дальше. Сказал придет — плохо, как ни крути, но не сказал, что придет убить — и то хлеб…


Даже рисовать расхотелось.


Однако, когда Инна совсем отчаялась, рука сама начала водить по салфетке. Соскочив с места, девушка побежала в комнату и начала чиркать карандашами и углем в альбоме, растушевывая прямо пальцем. Постепенно на листе проступали черты. Лицо — обычное, приличное, никакое, зато глаза… о, эти глаза!


— Похож.


Инна еще набросала пистолет, как она его запомнила. Она совершенно не разбиралась в оружии, но, полазив в интернете, нашла похожее.


— Пэ Эм, — прочитала она вслух. — Или Пэ Бэ.


Пистолет Макарова или "пистолет бесшумный", как вариант. Звучало это как "картошка вареная" или "пирожок ливерный". В жизни так не говорят. Но пишут в книжках и инструкциях по эксплуатации. Только глушитель не прикручен. Она не видела. Если бы выстрелил, было бы слышно. Но не поэтому пожалел, Инна была уверена. Не поэтому…


"Почему?"


Интересно. И хочется знать, и не хочется. Меньше знаешь — крепче спишь. Наверное, он думал, что она его запомнила. А она спросила: "Кто вы?" Зато он подставился. Теперь-то она точно видела его лицо. И даже зарисовала.


"Идти в полицию?"


Нет уж. И тогда не пошла, и сейчас этого не сделает. Она помнила, какая там круговая порука, и как все повязаны. Крепкая смычка правоохранителей и преступников. Бабушка рассказывала, как было после смерти родителей. Тот урод из ГИБДД так и не ответил за содеянное. Вышло так, что непьющий отец Инны и Егорки был в стельку пьян и сел за руль, погубив жену и оставив детей сиротами. А подрезавший их подполковник — невинная овечка, жертва обстоятельств.


Сейчас стоит только дать понять, что она готова дать показания, и ее точно не пощадят. Повезло, что она не болтлива. Может, все еще обойдется.


Бросив лист, Инна вымыла руки. Под ногтями собрались темные ободки, как у шахтера, и она внезапно вспомнила аккуратный маникюр Лильки. Стало завидно, но не так, как завидуют девки, видя, что у кого-то жизнь лучше. А просто. Ну, почему она такая? Несуразная вся.


— Надо что-то делать. Что-то делать надо.


Если невозможно изменить обстоятельства, можно сменить прическу. Или на худой конец сделать маникюр. Или и то, и другое.


— Я же девочка. Я же девочка…


Повторяя эту мантру, Инна не спеша собралась и вышла из дома. Вернулась с аккуратными, хоть и коротко подпиленными ногтями, покрытыми розовым лаком, и полегчавшей головой. Молодой мастер, девочка — ее ровесница! — уломала Инну на стрижку. Та отбивалась, не желая стать еще больше похожей на мальчика. Куда короче-то, в самом деле? Но результат неожиданно порадовал. Множество мелких прядок теснились на макушке и торчали задорными хохолками. Не цыпленок, но что-то вроде.


— Привет, Тутта Карлссон! — скорчила Инна рожицу себе в зеркале. — Как дела в курятнике?


Настроение поднялось. В коробке, прихваченной по пути в кондитерском ларьке, лежали шоколадные пирожные с кремом. В почтовом ящике ждала пара новых заказов. Она прочитала техзадание. Один из них — сплошной изврат, тентакли и суровая мужская любовь небесного цвета. Художница вежливо отказалась. Зато второй на отрисовку логотипа порадовал. Работа кропотливая, но достойная.


Осталось только кофе сварить и заняться делом.

* * *

Стоит расслабиться, и жизнь резко ударяет по тормозам, выкручивает руль до предела, и все только для того, чтобы въехать в кювет и врезаться в столб.


Лилька по скайпу позвонила. И чего привязалась? Но Инне было приятно знать, что она интересуется и не забыла старую приятельницу. Отношения завязались сами собой, так чего еще желать? Девушка никогда не искала сама дружбы, так что такая пассивная позиция ее вполне устраивала. Есть подруга — хорошо. А на нет и суда нет.


— Я в субботу прилетаю. У мамы что-то с компом, так что список распечатаешь и ей передашь, — безапелляционно заявила она. — Я ей уже позвонила, она вечером ждет на чай. И бабушка тоже.


— О… Ладно. А ты как?


— Записали клип, осталось только вертушку крутануть по ТВ и проплатить на радиоканалах, чтобы везде звучало. Люди должны запомнить песню. Ну и меня, само собой.


— Ну, хоть напой.


Интересно стало, что же там накреативили они с Петюней.


"Ты мой свет во тьме,


Я кричу тебе,


Ты моя любо-о-овь,


И вскипает кро-овь!


Ты моя звезда. Да-да-да…"


"Ой, мама. Куда я попала?" — подумала Инна, кивая в такт привязчивой песенке. Тыц-тыц-тыц. Лиля попадала между нот, а уж слова оставляли желать лучшего. Любовь, кровь, морковь… Зато такое любят, зато такое крутят и через год, и через два на дискотеках. И в караоке поют. Так что все логично.


— Тебе что, не понравилось? — разочарованно спросила Лилька. — Все так плохо? Я это знала! Знала!


— Нет-нет, все очень даже ничего, — смущенно возразила Инна. — С мелодией, наверное, еще лучше будет. Пришлешь потом?


— Да ты сама потом по радио услышишь.


— Ладно. Присылай свой список.


Распечатав, она положила листок в прозрачный файл и, позвонив маме Лили, отправилась в гости. Вспомнив, что "она же девочка", вместо брючек надела полосатые черно-белые легинсы и тунику, прикрывающую попу. Покрутилась у зеркала и изобразила губы-уточку.


— Фу, Инна. Фу!


Это не она. Она так не делает. Но переодеваться уже поздно, мама Лильки ждет. Так что надеть сапожки, застегнуть курточку и бегом-бегом. И не забыть что-нибудь к чаю. По пути она купила рожок мороженого. Ванильное, вкусное, м-м-м… Остатки скормила собаке, которая сидела у подъезда и тоскливо смотрела на дверь. Могла бы, конечно, впустить в подъезд, но вдруг она уличная? И зима на носу.


Сердце закололо, и вся веселость куда-то исчезла. Четвероногое существо, похожее одновременно на овчарку и ретривера, повиливало хвостом и ожидало еще вкусняшек. Это значит, голодная. Значит, уличная. Пора подниматься на лифте.


— Ты меня дождись, — строго сказала Инна собаке.


Та как будто поняла. Уселась у дверей и усиленно забила хвостом по земле. Пока пили чай, Инна все думала про животное. Вот мы как? Живем, рождаемся для чего-то. А животные? У них ни кола, ни двора. Для чего они? На муки появились на свет?


— Ты о чем думаешь, деточка? — строго спросила Лилькина бабушка.


— Ой, да я так… — застеснялась своих мыслей девушка. — Просто. Я пойду, хорошо? Засиделась я что-то.


— Ну, иди, иди, — милостиво махнула рукой седовласая дама.


Нина Борисовна, пожалуй, благоволила к старой-новой приятельнице внучки, которая так отличалась от прежних подружек. Впрочем, по мнению пожилой женщины, все шло из семьи. Вот они с Альбиной, бабушкой Инны, по-настоящему дружили. Жизнь идет по кругу.