Полиция свои экспертизы закончила, и можно было хоронить.


— В пятницу, значит, — сказал Панин, когда ехали обратно. — А что, логично! Гулять и напиваться, да, Серый, — он хлопнул собеседника по плечу.


Серый поморщился, как от зубной боли. Скорей новую машину завести, чтобы с такими не кататься. Он сегодня работал извозчиком при московских гостях. Игорь Панин спереди рядом с ним, а ребята его сзади сидят, молчат, напрягают.


Одно радует.


Инна его немного отпустила. Спокойствие возвращалось, и это хорошо. Сейчас срываться нельзя. Он подозревал, стоит ее увидеть — и снова здорово. Начнется все опять. Но пока ее нет в поле зрения, жизнь течет в прежнем русле.

* * *

Динка рыдала. Говорила, хоронят в закрытом гробу. Она даже не спросила, откуда Инна узнала ее телефон. Наверное, все сейчас звонили с соболезнованиями. Инна не знала, что сказать. Как обычно:


— Мне жаль.


Ей правда было жаль. Только не отца ее — его она совсем не знала, — а бывшую одноклассницу. Хорошая девчонка, это ее совсем подкосило.


— Когда прощание? — спросила она ради приличия и вдруг поняла, что спрашивает не просто так.


Она пойдет. Надо. Отчего-то казалось, что это нужно сделать. Трубку взял за Динку ее муж и сказал, что прощается. Тоже поблагодарил, сообщил время и место. Больничный городок, морг, потом поедут на кладбище. Сказал, у жены молоко от волнения пропало, и что плохо ей, пусть подруги поддержат. Кажется, он был искренне рад звонку.


Инна подумала, в чем ехать. О, боже! Черная у нее только демисезонная куртка. На морозе придется стоять. Ладно, утеплится. Два свитера, брюки лыжные на синтепоне, шарф и еще "труба". Пойти надо, надо…


Девушка получила от брата дозу нотаций и стопку дисков. Она уже посмотрела кое-что и прониклась идеей. Все было так, как описала Лилька. Странно это. Особенно супружество. Оба католики, по идее должно быть "не убий". Но мужики у них — самые настоящие хищники. Не братва, но среди англосаксов они выделялись, как восточные люди, хоть и христиане.


Чем-то это напоминало Россию и выходцев с Кавказа. Чем-то, но не всем. Книгу бы прочесть. Инна, в отличие от приятельницы, предпочитала шуршать бумагой и размышлять над строками. Все равно в кино не покажут всего, что задумал автор.

* * *

В морге Инна оказалась с небольшим запозданием. Опять копалась, искала повод не идти, потом корила себя за сомнения. Поехала. Благо, недалеко. Мерзнуть не пришлось.


Динку увидела, сразу подошла, обняла. Та мелко вздрагивала всем телом. Рядом женщина постарше, тоже в трауре. И еще одна. Дина представила свою мать и вдову Даниляна. Инна слушала и мотала на ус. Значит, вот эта кругленькая уютная женщина — вдова "мафиози"? Выходит, что так. Но вот за что отца Динки, до сих пор непонятно.


Она гвоздики положила на гроб и отошла подальше, чтобы не мешать. Потом Динка к ней подошла.


— Никто из класса не позвонил, — сказала она. — Только ты.


— Странно, — удивилась Инна. — Совсем-совсем никто?


— Никому это не надо. Чужие проблемы. Все с тобой только в радости. Тортиками их кормишь — радуются.


— Не в этом дело, Дин.


Не в тортиках. Это уже ее добрая воля. Просто кого-то остановило незнание — были в другом городе. Других вполне естественный страх. Третьих — равнодушие, чего уж тут. Люди как люди. Пора бы уже привыкнуть. Бабушка рассказывала, когда умерли родители, на похороны пришли от силы десять человек. Хотя папа был общительным человеком, душой компании. И, что самое ужасное, многие предпочли поверить в то, что он был виновником автокатастрофы.


Приехали новые гости. Люди все прибывали и прибывали. Все армяне. Сильная у них семейственность. У нас так помногу не собираются, а жаль. Потом гости со стороны. В дверь вошла целая процессия мужчин в темных пальто, серьезных и солидных. Вдруг среди них мелькнуло знакомое лицо.


— Сергей?

Глава 23

Она не верила своим глазам. И вдруг вопреки всему внутри плеснула радость: не он. Не он стрелял в отца Дины. Иначе что бы он тут забыл? Ему здесь рады, видно сразу.

Какой-то важный армянин руки пожимает, благодарит за визит. Молодые серьезные ребята в кожаных куртках уже вносят огромный венок из красных и белых гвоздик. Такие обычно возлагают у памятников на девятое мая.

«Не он! Не он, не он».

Не хотелось бы думать, что это сделал он. Все всколыхнулось внутри и потянулось навстречу, но Инна задавила в себе этот порыв и поспешно отошла подальше, в задние ряды, к заплаканным женщинам. Однако поняла, что Сергей ее заметил.

Скользнул взглядом, как в прошлый раз. Индифферентно и спокойно, будто не узнал. Инна решила: опять будут ругаться. Ну, точно… Нарвалась на неприятности. Кто же знал, что она его тут встретит? Не ожидала.

Признаться, она струсила. Как тут не испугаться? Этот мужчина не умел сердиться, как все нормальные люди. Его холодная ярость пугала. Одного раза хватило, чтобы понять «как не надо». Не хотелось повторения.

Между тем горе и слезы набирали обороты. Дюжие мужчины из числа родственников покойного подняли гроб и понесли на выход. Инну вынесло волной провожающих к выходу. У самого порога ее за шиворот перехватила одна из армянок, старая морщинистая тетка с крючковатым орлиным носом.

— Ты что, с ума сошла! — накинулась она. — Раньше покойника выходишь.

— Ой, извините, — еще больше стушевалась Инна. — А что, нельзя?

— Конечно! Хочешь умереть?

Инна отрицательно покачала головой. Нет, не хотела. Значит, такая примета? Будет знать. Хорошо, не вышла, только ногу над порогом занесла. Она отскочила внутрь и вжалась в стенку, когда мимо пронесли гроб. Вдове покойного, матери Динки, стало плохо. Противно запахло корвалолом и нашатырем. Это был запах болезни и горя, запах, который напомнил вдруг о бабушке.

Гости прошли мимо. Сергей. Тонкий запах его кипарисового одеколона, такой привычный и знакомый, все еще ощущался в воздухе, так близко он был.

Покойного везли на катафалке, а гости погрузились на свои автомобили и в наемный автобус. Динка позвала Инну:

— Иди сюда. Сзади сядем.

Она втиснулась между вдовой и приятельницей, про себя подумав, что переборщила с одежками. Курточка чуть не лопнула. Второй свитер явно был лишним. Девушка стянула шапку и осмотрелась. Дина протянула ей бутылку с водой. Так и пили из одной бутылки, и совсем не брезгливо было.

Муж Динки вел машину. На переднем сиденье сидела вдова Даниляна. Получается, Инне выпало ехать на лучших местах с избранными, а не трястись в автобусе. Странно как!

— Ты чего так оделась? — вдруг хрипло спросила мама Динки.

— Да я… мороз же.

Инна мучительно пыталась вспомнить, как ее зовут, и в смущении поняла, что не помнит. То ли Гайде, то ли Гайне. С непроизносимым отчеством. Выручил зять:

— Гайне Айковна, дорогая, — он, видимо, из вежливости говорил по-русски при гостье. — Вы как там?

— Нормально, не видишь? — и правда, держится.

Откричала, отплакала. Глаза сухие уже, хоть и красные. Сидит, комкает платочек в руках. Динка достала два одноразовых стаканчика и вылила остатки воды, дала вдове Даниляна и матери.

— Ой, дурная, — вдруг хлопнула себя по коленке вдова. — Там же ни туалета, ничего. Воды напилась.

— Вы больше выплакали, мама, — серьезно сказал зять.

— Ладно, не мешай. Молюсь.

Она достала из сумки старые деревянные четки и начала их перебирать. Динка молчала, кусала губы. Инна снова подумала: так и есть. Мужчины грешат, а их жены молятся. Все как в кино. Господи…

* * *

Домчали быстро, хоть и снег. Тракторами с утра, видать, почистили. Да и машина просто зверь, гелендваген, как сказала Динка. Рассекает по дороге, будто в городе они еще.

— Все, вылезаем.

Дальше все как обычно в таких случаях бывает. «Тот день, когда тебя все любят». Это точно. Инна стояла и слушала, как прощались, заламывали руки, вспоминали. Батюшку еще пригласили.

Впрочем, из-за мороза прощание пришлось подсократить. Если раньше девушка переживала, что тепло оделась, то теперь только порадовалась. Вроде ничего. Шарф на лицо накинуть, только глаза оставить. Иней застывает на ресницах, и сердце тоже стынет.

— Поехали, Инна, — сказала Динка и взяла ее под руку.

Вдовы тоже шли под ручку. Спокойные, невозмутимые, черные, как две вороны. Жутковато стало. Они посовещались и «копачам», которые рыли яму, велели дать водки.

Сергей с друзьями — или коллегами? — тоже идет к машине. Инна заметила, что в этот раз он на новой. Куда делась старая, она так и не спросила. Но это точно не его черный внедорожник и не та «киа», на которой они ездили за город.

Значит, поговорят потом. Сейчас он занят. Наверное, не хочет светить личным перед этими мужиками. А, может, ее стесняется? Непонятно. Ясно только, что он четко разделяет эти две сферы жизни. Желудок вдруг сводит.

— Ты останешься на поминки? — прошептала на ухо Динка.

— Ты… прости, — Инна порывисто обняла ее и откровенно призналась. — Я лучше пойду. Тяжко.

— Ладно, — та была разочарована.

— У меня собака щенков родила, — оправдывалась Инна. — Я корма забросила, но уже скоро обед. Надо проведать.

— Щенки? — вскинулась приятельница. — Что же ты сразу не сказала? Агасик, у Инны щенки, слышал?

— Слышал. Порода какая?

— Вроде овчарка. А так не знаю, на улице подобрала.

Динка вдруг зарыдала, заметалась. Начала требовать, чтобы муж отвез Инну домой скорей. Потом успокоилась или просто устала. Махнула рукой: