И тут! Бабах! Частицы «крема» (крема для бритья) разлетелись повсюду. Кирсанов стоял на том же месте, весь белый, а я громко смеялась поодаль. Хотя до меня тоже долетело, и все мое лицо в прохладной пенке для бритья, одежда и волосы тоже покрыты липкой субстанцией. А Кирсанов стоит на месте с ножом в руках, только его грудь медленно вздымается и так же медленно опускается вниз.

Неожиданно срывается с места и резко бежит ко мне. Останавливается напротив и тычет ножом в мою сторону.

— Кирсанов, нож убери! — умоляюще прошу я. Ведь это обычный розыгрыш, не нужно никого убивать. Но он тянется ко мне той же рукой, заставляя в одно мгновение вспомнить все значимые события из моей жизни. Только перед моим лицом его рука разжимается, и нож выскальзывает и летит вниз.

Женя тыльной стороной ладони протирает свое лицо и теперь я вижу его ясные глаза. Нет в них ярости и злости, он ими улыбается.

Снимает мои очки, которые он оценил еще в первый день учебы.

— Хочешь их разбить в качестве мести? — Кирсанов закатывает глаза и очень аккуратно протирает стекла о хлопковую ткань своей рубашки.

— Слегка испачкались. Надо признать, тяжело представить тебя без этих очков. В моем представлении теперь вы одно целое — ты и эти доисторические очки, — медленно протягивает очки к моим глазам, а я закусываю губы, потому что они мгновенно пересохли от моего горячего дыхания.

Женя улыбается только уголками губ, ноздри его носа раздуваются и сжимаются, он дышит громко. Проводит пальцем по моим губам, убирая остатки пенки для бритья, а потом подносит свои губы к моим губам. Нет, совсем не неожиданно. Я ждала этого, а мое тело подавало немые сигналы.

Это лучший поцелуй из всех трех. Поцелуй со вкусом пенки для бритья. Поцелуй, который навсегда останется в моей памяти. Поцелуй, который дал мне понять одну вещь — я люблю этого несносного человека. Меня словно унесло в иной мир, где все в розовом цвете, где случается только добро, где нет места лжи и предательству.

Этот поцелуй стал началом нашей с Кирсановым истории. Тогда я думала вечной любви… впрочем.

Отстранились друг от друга только тогда, когда услышали громкое чихание рядом с нами. Бимка лизнул немного пенки, и это ему не понравилось.

— Поможешь убрать остатки твоего «взрывоопасного торта»? Ты что в него подложила петарду?

— Неа… Это был надутый воздушный шарик, украшенный пенкой для бритья. — Опять оба рассмеялись.

Потом я помогла Кирсанову убраться, а уже после мы поняли, что оба перемазаны пеной. Он пошел в душ первым, а я второй.

Женя дал мне свою футболку, потому что мои вещи пришлось постирать. Он уже хотел набрать Юле, чтобы та вынесла пакет с моими вещами, а он выйдет ей навстречу. Но я остановила его…

Я смотрела на него влюбленно. Так, что он понял все по моему взгляду. Телефон улетел в сторону, наша одежда удивительным образом оказалась на полу, а наши тела сплелись воедино.

Это было лучшее событие в моей жизни. Мне нравилось чувствовать Женю рядом, нравилось чувствовать его тепло, трогать накаченные бицепсы, проводить рукой по слегка отросшей щетине, впиваться ногтями в мягкую кожу спины, чувствовать его в себе, быть с ним одним целым!!!

И я чувствовала, что он испытывает то же самое. В каждом его взгляде, в каждом движении руками, в каждом новом поцелуе. Я знала, Женя любит меня. Но все оказалось полетом моей фантазии. Сказка закончилась, так и не успев начаться.

— Прости, Жень, я не должен был. Мы не должны, это большая ошибка. — Утром он таким образом ответил на мой нежный поцелуй в плечо. Как он мог назвать то, что произошло между нами, ошибкой?

Больше не требовалось слов. Встала с постели, а потом надела свои еще слегка влажные вещи после ночной стирки.

Мне не хотелось идти в общагу, не хотелось ни с кем говорить… Вместо этого я гуляла до мелкой дрожи в ногах по Москве… Я много думала.

А что, если он не понял о моих чувствах? Я должна обо всем ему рассказать, разобраться. Пусть он сам скажет, что не чувствует ко мне ничего. Не хочу повторять своих же ошибок…

Дура… Побежала к нему, настроенная решительно. Я верила, что он любит меня.

Долго стучала в дверь, насиловала звонок… Я знала, он дома, потому что слышала шуршанье за дверью…

И только спустя минут 10 дверь распахнулась. Только я увидела не то, чего мне хотелось. В тот миг мое сердце окончательно разбилось. В тот миг я поняла, что на этот раз мое отношение к Кирсанову больше никогда не изменится. Я возненавидела его так, как ни разу до этого.

— Юля? — передо мной стояла подруга в одном нижнем белье. Помада на губах размазана, волосы взъерошены, а сами губы опухшие от сладких поцелуев. Как он мог? Ночью дарил мне такие же поцелуи, шептал, какая я особенная, дерзкая, вредная… Но он шептал это с любовью. Как он мог притворяться?

Она не смотрела мне в глаза, но я все поняла. Краем глаза заметила Кирсанова, сидящего на кресле без футболки. Он тоже не смотрел на меня, словно я пустое место. Словно я даже не заслуживаю на короткое «прости».

Трусы, предатели, ненавижу!

Я молча сбежала по лестнице, так же молча вошла в общагу и собрала свои вещи. Вихрем летела на вокзал, желая как можно быстрее уехать к себе в деревню. В тот день я потеряла веру в любовь и дружбу. В тот день я потеряла себя…

Глава 24


(девять лет длиною в главу)


Автобус был только на утро, поэтому всю ночь проспала на вокзале. Телефон заблаговременно отключила, потому что ни с кем говорить просто не могла. У меня не было сил… Если бы я услышала голос ба или папы, тут же расплакалась бы, выложив всю подноготную. Но мне не нужна была жалость! Сама я тоже себя не хотела жалеть! Хватит смотреть на мир сквозь розовые очки — мир гораздо ужаснее, чем кажется на первый взгляд…

У меня было достаточно времени, чтобы подумать… На это я потратила целую ночь и весь путь до дома…

А потом…

Случилась куда более страшная вещь, заставившая меня забыть напрочь о Кирсанове с Юлькой. Случилось то, из-за чего я возненавидела сама себя.

Стоило только войти на порог родного дома, как меня обдало ужасным холодом, я сразу догадалась, что что-то не так. Зеркало в прихожей было завешено белой простыней, а в комнате бабушки я нашла одного только отца, громко рыдающего в свои ладони. А рядом с ним на столе мобильник с еще светящимся экраном — папа звонил мне много раз, желая поделиться страшной новостью. Но дозвониться он не смог…

Пока я ждала на вокзале, бабушка тоже звонила мне сотню раз. Она очень волновалась, когда я не ответила раз, второй, третий… А после одного из звонков ей вдруг поплохело, и она замертво упала на пол. Отец вызвал скорую, ее увезли в больницу, но на этот раз не спасли…

Я во всем виновата… Только я и никто больше! Хватило бы одного СМС, что скоро буду дома. Или хотя бы коротенького звонка, чтобы сказать, что все в порядке.

Я знала свою ба… Ей в голову всегда лезли самые страшные мысли даже когда вроде бы все было хорошо… И в этот раз, да я даже боюсь представить о чем она подумала. Вот ее хрупкое сердечко и не выдержало.

До боли заламывала пальцы за спиной, утешая своего отца. До боли сжимала кожу у себя на спине, чтобы знать, что я что-то чувствую. Но я не чувствовала ничего — в тот момент будто окончательно что-то оторвалось от меня… В тот момент я словно умерла.

В прострации пролетело несколько дней. Мы похоронили бабушку, устроили поминки. Я совсем не плакала, просто не было сил. В деревне все озадаченно смотрели на меня, не видя ни одной слезинки на моем лице. Все знали, как я любила бабулю. Но все решили, что меня испортила Москва, превратив в бесчувственную тварь…

Но никто не знал, что после похоронной процессии и поминок я закрылась в комнате ба, держала в руках ее любимую подушку и горько плакала в нее, вдыхая знакомый и еще такой ощутимый запах. Никто не знал, как я сходила с ума, находясь в тех четырех стенах… Как отец не раз стучал в дверь и не дождавшись моего ответа, хотел выломать ее… Никто не знал, что я похоронила себя вместе с ба, мне реально не хотелось жить…

Шли дни, незаметно пролетело пару недель… За это время я заметно исхудала, стала похожа на живого мертвеца — кожа буквально обтягивала мои кости, словно последние запасы жирка в моем теле уже давно сгорели.

И я так бы и продолжала тихонько сходить с ума, пока депрессия не поглотила бы меня полностью…

Но однажды мне приснился сон. Бабушка даже с того света нашла способ связаться со мной, не иначе. Она смотрела на меня недовольно и говорила с некоторым упреком. Она злилась на меня, что я совсем не думаю о себе, не вижу, в каком состоянии находится мой отец… В ту ночь я проснулась в холодном поту, а на утро впервые за все время вышла из дома и пошла на кладбище.

Сердце сжалось, когда я увидела могилу с еще довольно рыхлой землей и металлический серый крест с надписью Золотарева Таисия Кирилловна… Слезы невольно стекали по щекам ручейком, ветер колыхал мои засаленные волосы, обдувал мокрые щеки.

— Бабуль, прости меня за слабость… Обещаю, я сделаю все, чтобы ты гордилась мною! — в тот день я словно воскресла, мне снова захотелось жить…

А по дороге домой в кустах я услышала жалобный и еле различимый писк. Тихонечко подошла к кустам, чтобы не спугнуть того, кто там находился…

Маленький серый котенок с несколькими шерстинками белого цвета на самом кончике переломанного хвостика. Исхудавший, с закисшими глазками и сожженной шерстью на ушах… Но хуже всего — огромные волдыри на маленьких лапках… Я надеюсь, котенок сам где-то нашел огонь. Потому что только нелюди могли сотворить подобное.

Аккуратно подняла кроху на руки и понесла его к нашему дому. Несмотря на столь плачевное состояние малыш даже пытался мурлыкать и слегка массировать своими раненными лапками мою грудину.