— Именно это я и имел в виду.

Я игнорирую его замечание.

— Теннисон написал стихотворение под названием «Атака легкой бригады». Оно о людях, идущих на войну и умирающих. И эта фраза: «На этот вопрос нет ответа, зачем; Под шквальным огнем погибнуть им всем», подводит итог вышесказанному. Не наше дело — задавать вопросы, бунтовать или сомневаться в верховной власти. Наше дело — делать то, что нам говорят, и делать это хорошо. И если это означает, что мы идем и умираем, по парню каждый день, по пять парней каждый день, по десять... тогда это то, что мы делаем. И держим рот на замке.

Верю ли я в это? Абсолютно, бл*дь, нет. Но признаться в этом ребятам было бы смертельно опасно. Они потеряют ту малую веру, которая у них еще оставалась в идее иерархии, и наступит хаос.

Еще три месяца. Еще три месяца, и я сяду в самолет и вернусь в Штаты. Вернусь к Магде. Я отдал достаточно. Потерял достаточно. Видел достаточно смертей людей. Больше никаких командировок. Трех было достаточно, пора возвращаться домой.

Снова стрельба. Вдалеке снова раздаются взрывы. Долгий, скулящий звук ракеты РПГ, ищущей свою цель. Все парни инстинктивно вздрагивают, когда ракета приземляется и земля под нами грохочет. В небо взметнулся оранжево-белый огненный шар, и кто-то втягивает воздух сквозь зубы.

Наконец мы получаем приказ: держаться окраин города. Очистить здания на южной стороне возле рынков. Опросить всех. Арестовать любого, кто выглядит подозрительно. Искать оружие.

Разочарование достигает предела.

— Почему мы не идем за этими ублюдками? Надрать им задницы?

— Мы ближайший отряд, капитан. В этом нет никакого смысла.

Я поднимаю оружие и встаю на ноги.

— Как я уже сказал, джентльмены. Наше дело не рассуждать…

По крайней мере четверо или пятеро из них заканчивают за меня, простонав: «Наше — сделать и умереть.»

Часы пролетели достаточно быстро, чтобы солнце успело подняться над краем горизонта. Разрушенные здания города были крысиным гнездом боевиков Талибана и семей, поддерживающих боевиков, прячущих их от нас, прячущих их оружие и еду, а также любые другие припасы, которые они могли накопить. Мы колотили в двери и пинали камни. Всем, кто сопротивлялся или выглядел подозрительно, связывали руки за спиной и провожали обратно на базу на заднем сиденье «Хаммера».

Стрельба не прекращалась. Земля продолжала дрожать.

Должно быть, было где-то после семи, когда по рации передали новость: три единицы, застрявшие в старом, разбомбленном госпитале, были в безопасности. Ни один человек не погиб. Роджерс казался почти разочарованным.

— Капитан! Капитан Флетчер! — Из дыма и пыли, душивших ранний утренний воздух, как привидение, появляется молодой рядовой с винтовкой, перекинутой через плечо, подпрыгивая вверх и вниз, пока бежит через груды щебня и искореженные зубцы стали. — Капитан Флетчер, сэр, вы нужны. — Он тяжело дышит, хватая ртом воздух. — Это... это ваш брат, сэр. Другой капитан Флетчер.

Свинцовая тяжесть проходит сквозь меня, сжимая внутренности, заставляя кружиться голову. Черт. Ронан. Ронан ранен. Ронан мертв. Ронана схватили и собирались казнить по национальному телевидению. Одновременно во мне пронеслись тысячи возможностей, от которых сводило кишки.

— В чем дело? Что случилось, рядовой? Выкладывай, черт возьми. — Я близок к тому, чтобы дать ему пощечину.

— Он болен, сэр. Или, по крайней мере, мы так думаем.

— Как? В смысле болен?

— Он просто лежит на земле и не хочет вставать. Как будто... как будто он нас не слышит или что-то в этом роде. Мы отбили здание и убили почти всех этих ублюдков. Мы праздновали, аплодировали и все такое, и вот тогда Симмонс увидел, как капитан Флетчер рухнул на землю. Он подумал, что его застрелили, но... насколько мы можем судить, с ним все в порядке. Он просто... лежит там.

— Вы передали по рации?

Рядовой качает головой.

— Нет, сэр. Мы знали, что вы на задании. Мы подумали, что нам лучше, знаете... сначала найти вас.

— Хорошо. — Конечно, это не тот протокол, по которому следовало бы действовать подразделению Ронана, но я рад, что они не вызвали медиков. Причина, по которой они отклонились от протокола, была очевидна: Ронан был в шоке. Шок на всех действовал по-разному. Ты можешь очнуться в мгновение ока, как будто ничего не случилось, или это может искалечить тебя на всю оставшуюся жизнь. В любом случае, не было ничего, что мог бы сделать медик, чего не мог бы сделать я в данный момент. — Отведи меня к нему. — А затем, обращаясь к своим людям, говорю. — Возвращайтесь на базу. Я скоро вернусь. Если кто-нибудь спросит, я вернулся с вами, хорошо? — Все парни, как один, кивнули. Даже Роджерс.

Пятнадцать минут спустя, я натягиваю ткань на рот, чтобы отфильтровать пыль, и рядовой подводит меня к Ронану. Он сидит, прислонившись спиной к остову сгоревшего джипа, и его лицо забрызгано кровью. И руки тоже. Униформа пропитана ей. Кровь повсюду. Он выглядит как сумасшедший серийный убийца, опьяненный смертью.

Присаживаюсь перед ним на корточки и кладу руки ему на плечи.

— Господи, чувак. Ты в полном беспорядке. — Пытаюсь улыбнуться, но это, наверное, выглядит как гримаса.

Сзади кто-то говорит:

— Срань господня. Я слышал, что у него есть близнец, но это же настоящее безумие. Они словно один человек.

Ронан моргает, выходя из оцепенения. Его ресницы слиплись от засохшей крови.

— Эй, — говорит он. Он ошеломлен, зрачки расфокусированы. — Слышал, что вас тоже отправили на задании сегодня.

— Да, чувак. Занимались зачисткой. Никакой драмы. Но что у тебя случилось? Решил собраться с мыслями? — Я смеюсь, стараясь не обращать внимания на то, что Ронан выглядит так, будто серьезно облажался.

— Да. Да, мне просто нужна минутка, вот и все. Ты мог бы... мог бы...? —Оглядевшись, он указывает на своих людей.

— Да. Конечно. Оставайся здесь, хорошо? Я сейчас вернусь.

Я быстро собираю его людей, приказав им возвращаться на базу с теми немногими пленными, которые остались в живых. Никто из них не хотел покидать Ронана, но все равно выполнили приказ. Мы здесь не одни. Вокруг все еще полно военных, которые рылись в развалинах, высматривая выживших или сбежавших боевиков. На данный момент здесь безопасно, во всяком случае, настолько, насколько это вообще возможно в Афганистане.

— Ронан? Ронан, что случилось, чувак? — тихо заговариваю, садясь рядом с братом.

Его веки дрогнули, но он продолжает смотреть прямо перед собой, отказываясь смотреть на меня.

— Там был человек, — медленно произнес он. — Мужчина. Он пытался взять оружие у одного из трупов вон там, — говорит он, указывая в сторону. Трудно разглядеть тела, о которых он говорил среди обломков на земле, но я киваю. — А я был здесь, — продолжает он. — Было так много дыма. Я плохо видел, но взял пистолет, прицелился и выстрелил. Я дважды промахнулся. У него было достаточно времени, чтобы схватить оружие, и он начал стрелять в меня. И кричал. Он так громко кричал. Я мог слышать его сквозь огонь и крики всех остальных. Этот... этот пронзительный рев. Это было ужасно. Я выстрелил еще раз. И еще раз. И еще раз. В конце концов он упал. Однако вопли не прекращались. Он был неподвижен, не двигался. Я был уверен, что он мертв, но плачь не прекращался. А потом пыль немного рассеялась, и я увидел... Это был не мужчина. Это была женщина. И этот плачь…

Ронан замолчал, его слова звучали хрипло и искаженно. Слезы выкатились из глаз и потекли по его лицу, прорезая путь сквозь кровь, грязь и пот, покрывающие его кожу.

— Затем плачь наконец прекратился. Но это было очень, очень долго. Это продолжалось очень долго, Салли.

— Все в порядке, приятель. Все нормально. — Я обнимаю его одной рукой и притягиваю к себе, чувствуя тошноту.

Ронан вдыхает рваными, короткими, резкими, неглубокими вдохами, которые заставляют его грудную клетку беспорядочно подниматься и опускаться.

— Ты должен пойти и посмотреть, — просит он. — Ты должен выяснить это для меня.

— Нет, Ронан. Давай просто отвезем тебя на базу, ладно? Помоешься и глотнешь немного кофеина. По-моему, у Дэниелса припрятано немного виски…

— Черт возьми, чувак, просто пойти и посмотри! — Ронан отталкивается от меня, пытаясь встать на ноги. На лице дикий, ужасающий взгляд, который говорит, что он пойдет туда и посмотрит сам, если только поймет, как встать на ноги.

— Ладно. Хорошо. — Толкаю его назад, заставляя сесть. — Я схожу.

Иду к женщине, которую застрелил Ронан, и это самая длинная прогулка в моей жизни. Говорят, что в подобных ситуациях время растягивается, и это действительно так. Я не хотел этого видеть. Не хотела подтверждать то, что подозревал Ронан. Когда добираюсь до подножия лестницы на другой стороне улицы, на земле лежит распростертое тело, и я сразу же вижу длинную, растрепанную косу, выглядывающую из материала, обернутого вокруг головы. Руки, все еще сжимающие винтовку, маленькие и изящные, хотя и невероятно грязные, с черными полумесяцами под ногтями.

Наклонившись, быстро срываю пластырь, переворачивая тело.

Там, как и ожидал Ронан, ребенок.


На вид примерно год. Он потерял один из своих носков, но каким-то образом сохранил другой. Белые, грязные, с надписью «Конверс» на подошве. Я даже не знал, что «Конверс» делает такие маленькие носки. Его кожа бледная, крошечные ручки сжаты в кулаки. Бледно-голубые глаза открыты, смотрят в бездну. На левом плече футболки аккуратная дырка размером с десятицентовик, и теперь черная кровь хлынула наружу, окрашивая бетон под ним.

— Он мертв? — кричит Ронан. — Ребенок… мертв?

Боже. Как ему сказать? Я не могу. Просто не могу.

Закрываю ребенку глаза.

Стиснув зубы, встаю, разворачиваюсь и иду прочь.