Александр Вольф - Мгла

— Исчезни, пока я не разозлился!

У парня выступили слезы на глазах. Он бросил взгляд на засмеявшихся девушек, и скрылся в толпе. На улице Зудин снова увидел его. Он стоял к ним спиной и разговаривал по мобильному.

— Можешь подъехать? Сейчас! Пока этот козел здесь!

— Ты про меня? — Зудин толкнул его.

Парень испугался от неожиданности.

— Нет, что вы…

— Он спросил меня, сколько мне нужно, чтобы я поехала с ним. — Настя засмеялась.

Зудин круто развернулся.

— Вы не так поняли!

— Интересуешься, почем моя девушка?

— Нет!

— Ты спросил мою девушку, сколько она стоит.

Парень замотал головой.

— Не…

Зудин резко ударил. Парень согнулся, выронив телефон. Зудин ударил еще раз и почувствовал, что разбил сустав. Злость закипела в нем.

— Я ничего такого… — парень закрыл руками голову.

Зудин огляделся. У входа в клуб за ними по-прежнему наблюдали охранники парень и девушка. Настя и Яна тоже смотрели в их сторону. Зудин ударил парня в живот. Он упал. Зудин стал бить ногами. Хотелось вырубить наглого молокососа, возомнившего, что он достоин такой девушки, как Ромашка. Когда у него из носа пошла кровь, Зудин вдруг протрезвел и почувствовал жалость, взял его за борта куртки и посадил. Лицо парня вздулось и было залито кровью, один глаз совсем заплыл.

— Слышишь меня?

Парень поднял руки, чтобы закрыть голову от ударов. Зудин опустился на корточки.

— На, вытрись, — сунул ему платок. — Хочешь иметь красивую бабу, заведи свою. А лезть на чужих — скверная привычка, будешь битым.

Парень всхлипнул, под носом надулся пузырь. Охранники по-прежнему только наблюдали. Настя и Яна улыбались. В их довольных лицах и мясистых телах было какое-то необъяснимое животное удовлетворение: лев с львицами и окровавленная добыча, еще живая.

— Вас не пугает кровь? — спросил Зудин, когда вернулся к девушкам.

— Я бы сказала, возбуждает, — ответила Яна.

Они направились к ожидавшему их такси. На ступенях появился кавказец, проводил их взглядом, как ястреб ускользнувшую добычу.

Они провели у Зудина весь день, проспали до обеда. Когда Зудин проснулся, девушки еще спали. Настя выглядела как невинная девушка, свежа, румяна, изнурительная вечеринка не повлияла на юный организм. Пушистые ресницы едва подрагивали, аккуратные ноздри мирно сопели, груди с торчащими пухлыми сосками, казалось, не знали мужской руки. От кожи исходил молочный аромат, как от ребенка.

Зато Яна выглядела совершенно по-другому. Она лежала вытянувшись, как перед смертью, серое тело казалось безжизненным, увядшим за одну ночь. Дородные выпуклости растеклись, как холодец, который забыли убрать в холодильник. На лице отчетливо проступили морщины, фиолетовые тени легли вокруг глаз. Он посмотрел на ее потрескавшиеся губы, на плоские морщинистые соски, и почувствовал отвращение. Ей было двадцать восемь, но сейчас казалось все сорок.

Вчера она была молодой и красивой, а теперь назвать ее девушкой не поворачивался язык. Он усмехнулся. Теперь она просто видавшая виды потаскуха. Как в сказке про ведьму, которая периодически превращалась в девушку. Кому она нужна? Разве какому-нибудь идиоту, неспособному пробудить любовь в нормальной женщине. Гроссману? Нет, Гроссман не идиот. Наверное, просто еще не узнал ее. Но теперь ей не видать и его. Да, нехорошо получилось. Она же все-таки была его.

Он посмотрел на Ромашку и подумал, что рядом с ней лежит она сама через десять лет. Только вот внутри не кольнуло. Такова жизнь, они сами летят, как мотыльки на огонь. Бросают в него и красоту, и молодость, и любовь. Им хочется гореть. Что ж, горите. С ним или с другим, итог один; спалит все в огне, от которого не бывает тепла, а что останется — подтянет, подкачает, станет конченной сукой, циничной и жадной. Окрутит какого-нибудь дурака и родит ребенка, скорей всего больного, потому что здоровья уже не будет. Это в лучшем случае. А то останется одна и будет делать вид, что ей на все наплевать.

Он принял душ, смыл с себя вчерашнюю грязь, пошел на кухню и заварил кофе. Когда проснулись девушки, он заказал пиццу, и они снова пили вино и трахались.

Когда они уехали, его охватила тоска. Послевкусие было горьким. Яну было не жалко, на Яну было плевать, а вот Ромашку… Все-таки здорово было бы иметь такую жену, нарожать с ней детей. Но теперь у него сложилось ощущение, будто купив драгоценную вещь, он обнаружил подделку. Завернутую в блестящую обертку фальшивку. Ничего не стоящую. Когда он только увидел ее, он думал, как на нее произвести впечатление. Готовился штурмовать, словно крепость. И не ждал, что получит все сразу. Правда, крепость сдалась без боя. Он хотел пробудить в ней чувство. Видимо, пробудил. Только теперь оно стало не нужно. Оказалось, в покоренной крепости ничего нет. И не важно, что ее разграбили до него. Важно, что ничего ценного в ней не было. Может, до него вынесли, может, не было никогда.

Вспомнив, как она представлялась ему красавицей крестьянкой на фоне полей, он усмехнулся. Идеал должен достаться кому-то равноценному. Пусть чужому, но достойному и одному. Тогда он остается идеалом. Но когда он по кусочку отдается всем подряд и кому попало, как разбившаяся статуя, он уже не идеал. Статуи больше не стоят на пьедесталах, им скучно быть наверху, они предпочитают падать и разбиваться. Кто попало — теперь казался заросшим щетиной хищником с черными, изголодавшимися по белому мясу глазами.

Но отпустить ее сразу он не собирался. Пару осколков от статуи он уже взял, хотелось еще. Была мысль, что может, взять ее такой, ведь совсем еще молодая, и переделать, вознести тем огнем, который он зажжет в ней. Но опыт подсказывал, что это не лечится. Живет в них как червь, и точит.

Но была еще Ольга.

11

Был конец апреля. День выдался прекрасный, очень теплый и солнечный. На газонах появилась жиденькая травка, на деревьях распустились почки.

Ольга вышла из дома в джинсах, кедах и белой кофте, по-домашнему облекавшей ее красивые плечи. Ее волосы были распущены, налетел ветерок, запутался в них, швырнул на лицо каштановую прядь. Она отвела ее рукой и улыбнулась. За стеклами очков сияли черные глаза. Она спросила:

— Куда поедем на этот раз?

— В самое романтичное место в Москве.

— Разве в Москве такое есть?

— Я приберег одно — для тебя.

Он привез ее в центр Москвы, в салон платьев. Когда она увидела, куда он ее ведет, она возмутилась.

— Куда ты меня привез? Зачем?

— Идем, идем, ты все узнаешь.

— Не надо мне ничего покупать. Прошу тебя!

— Я не собираюсь тебе ничего покупать, — он улыбался и тянул ее за собой.

— А что мы здесь делаем?

— Я хочу тебе кое-что показать.

— Мне ничего не нужно! — сказала она сердито.

— Я прошу тебя кое-что для меня сделать.

— Что?

— У моей двоюродной сестры на следующей неделе день рождения. Я хочу, чтобы ты помогла мне выбрать подарок.

Она растерялась. Ему стало смешно.

— Я должен сделать ей хороший подарок.

— Купи украшение.

— Я хочу купить платье. Она такого же роста как ты и у нее примерно такие же волосы.

— А комплекция?

— Не такая впечатляющая, как у тебя.

Она поверила. Посмотрела вокруг и направилась к пестрым рядам вешалок.

— Какой цвет ей нравится?

— Помню, она говорила про белый. Но цвет — не главное.

Ольга шла по рядам, рассматривая платья.

— Вам помочь? — спросила продавец.

— Нам нужно красивое летнее платье на эту девушку, — сказал он.

Когда в примерочной Ольга задернула штору, и он услышал, как с тихим шорохом она стягивает с себя джинсы, ему показалось, что он видит, как плотная ткань сначала открывает ее белье, крутой изгиб бедер, и далее сползает с ее длинных сильных ног, оголяя их безупречные линии. Она отдернула штору.

На ней было короткое красное платье, шея и руки были открыты. Она стояла, немного согнув ногу в колене и опустив руки вдоль тела. Ткань казалась тонкой и тяжелой, она плотно лежала на круглых выступах груди и бедер, а на животе была свободна. Оно очень ей шло, она была стройна и объемна, как сильная лань на длинных ногах.

— Повернись, — сказал он.

Она медленно повернулась. Тяжелая материя как на полке лежала на высокой попе. Изгиб под коленом перетекал в полную голень «бутылочкой».

— Мне кажется, хорошо. Что скажешь?

— Нормально, — она пожала плечами, — но я бы такое не надела.

Оно ей шло, но вызывало ассоциации, которые были недостойны ее.

— Платье отличное и тебе идет, только цвет не тот. Слишком вульгарный, — сказал он.

Она померила несколько платьев. Одно из них было голубое в крупный белый горох, с белым воротничком как на школьной форме для девочек. Оно понравилось Зудину. Он заметил, что ей оно тоже понравилось. Это было простое короткое платье для молоденькой девушки, белый воротничок делал его немного старомодным, зато подчеркивал нежную шею, и вообще само платье казалось каким-то светлым, праздничным и очень подходило для солнечного дня.

Ольга вертелась перед зеркалами, разглядывая себя.

— Оль, почему ты всегда носишь джинсы? — спросил он.

— Потому что джинсы удобны и практичны.

— На всем свете не найти такой пары ног, как у тебя.

— Перестань, — сказала она, шурша платьем.

— Это истинная правда.

Она выставила вперед правую ногу.

— Ты считаешь это красивой ногой? — Она повернула носок сначала в одну сторону, потом в другую, показывая икроножную мышцу.

— Я считаю это совершенной ногой.