Эмери Лорд - Миг столкновения

Сидя на разделочном столе, болтаю ногами, неотрывно наблюдаю за Джонасом – как он тонко-претонко режет персики для салата, почти танцует между плитой, столом и раковиной под неслышимые джазовые вариации.

– Знаешь, Джонас, на твою работу смотреть – сплошное удовольствие. Правда-правда. Сказать, на что похоже? Ты будто на иностранном языке говоришь. Вот шла бы я, допустим, по улице, а навстречу – двое, болтают между собой по-испански. Я испанским не владею, но звучит красиво, и сразу видно – сами-то они друг друга отлично понимают. Так и ты – с едой на одной волне.

Джонас улыбается, помешивает что-то в кастрюльке – наверно, соус какой-нибудь.

– Готовить совсем не так уж трудно.

Конечно, ему не трудно – он ведь вырос в кулинарной среде.

– Слушай, Джонас, а что значит «выпаренный»? Вот в меню пишут – «заправка – выпаренный бальзамический уксус». Это как?

– Речь идет о технологии приготовления соуса. Нужно сначала разогреть ингредиенты в сотейнике, чтобы выпарилось некое количество жидкости. Объем уменьшится. То, что осталось, приобретает более насыщенный вкус и аромат. Иногда – дополнительную густоту.

– Вон оно что! Очень интересно.

Обнаруживаю, что мое лицо – вровень с его лицом.

Поскольку ракурс – новый, хватаю Джонаса за рубашку. Поцелуй из тех, в которые ныряешь с головой. Мои пальцы запутываются в темной шевелюре. Притягиваю Джонаса к себе. Ближе, еще ближе. Здравый смысл как ветром сдуло, рычаг уже дернули, поезд тронулся от платформы, взял разгон; меня несет, никакой стоп-кран не поможет. Сейчас, сейчас все случится.

Джонас отрывается от моих губ – наверно, хочет шепнуть что-нибудь сексуальное. Как бы не так. Вот что он выдает:

– Лосось сгорит.

Я уже улетела; чтобы спуститься с небес, мне нужно время – секунда, не меньше. Может, вы думаете: Виви уязвлена, ну как же – не закружила парню голову, вон он о лососе беспокоится; наверно, Виви недостаточно хорошо владеет языком. А вот и нет, в смысле, я ничуть не обиделась. Я легких путей не ищу, и простачки, которые на каждый мой порыв ведутся, мне вовсе не нужны. Скучно с ними. То ли дело – крепкий орешек Джонас Дэниэлс! Я ему весь рот помадой перепачкала, и теперь, с алыми отпечатками моих губ, Джонас стал аппетитнее любых деликатесов.

Вот он вынимает лосося из духовки. Отслеживаю каждое его движение.

– Джонас?

– Что?

– Ты шеф-поваром хочешь стать?

– Ну да.

Он ставит форму для запекания обратно в духовку, берет с плиты кастрюлю. Сливает воду в раковину. Кухню заполняет вкусный пар.

– Просто я на другой работе себя не представляю.

– То есть ты будешь поступать в кулинарную школу?

– Хотелось бы.

Джонас выкладывает красный картофель в миску, туда же льет молоко и добавляет кусочек сливочного масла. Жду подробностей, только Джонас раскалываться не спешит. Я же говорила – крепкий орешек.

Ладно, слегка надавим. Знаю, знаю: рассуждая о будущем, Джонас себя не в своей тарелке чувствует; но ему ведь полезно из скорлупы вылезти.

– Ты в своем ресторане хочешь работать?

Джонас хмурится – значит, задумался. Мнет картофель какой-то серебряной штуковиной. Мускулы так и играют. Я предусмотрительно сунула ладони под ягодицы, а то еще не выдержу – стану на нем рубашку расстегивать.

– Нет. В смысле, вряд ли. Ну, разве только недолго.

Я наш ресторан люблю и Верона-ков тоже люблю. Но мне хочется жить в большом городе.

Воздух между нами густой от ароматов. Пахнет чесноком, растопленным маслом и еще какой-то пряностью, не могу ее распознать.

– Есть ведь специальные учебные заведения, где учат на дизайнера одежды? – уточняет Джонас. – Они в больших городах находятся, да?

– Да, в основном в Нью-Йорке и Лос-Анджелесе. Но я наверняка смогу устроиться на стажировку к какому-нибудь известному дизайнеру, я ведь талантливая портниха, и опыт есть. Еще я хочу в Японии пожить хотя бы год. Потом, может, и в Калифорнии обоснуюсь.

Я просто перечисляю сценарии.

– Может, в Нью-Йорке буду работать, на телевидении или в некоммерческом кино. Знаешь, как обыватели работу художника по костюмам себе представляют? Им кажется, что художники по костюмам нужны исключительно в исторических фильмах, что они костюмы шьют, на музейные экспонаты глядя. А ведь есть такое направление, как современный реализм для телешоу. Сначала изучаешь характер персонажа, узнаешь о его или ее предпочтениях, ну и вместе со сценаристом, актером и стилистами участвуешь в создании образа.

– По-моему, у тебя и со стажировкой у дизайнера получится, и с телевидением, – улыбается Джонас.

Ложкой он выкладывает картофельное пюре на листья рукколы (вон сколько я за один вечер новых слов выучила).

– Телевидение – это хорошо, конечно, только я непременно должна засветиться хотя бы в одном остросоциальном фильме, таком, чтоб зрителям мозги прочищал. Чтоб шуму наделал. Понимаешь, одежда сама по себе играет роль; одежда из рядовой сцены способна сделать сцену культовую.

– Правда?

Джонасу смешно – утверждение для него слишком претенциозное, – но я знаю, что говорю. Я насчет одежды никогда не ошибаюсь.

– А ты как думал? Представь-ка, кем была бы Одри Хепбёрн без черного декольтированного платья, без перчаток до локтя да без пресловутого колье? Обычной нью-йоркской девчонкой, вот кем!

– Ты забыла про тиару.

– Про что?

– Одри носит тиару, так ведь? Я говорю про роль Холли Голайтли.

Джонас не смотрит на меня, потому что занят – выкладывает лосося на картофельное пюре. Я совершенно очарована. Пресвятая Мать-Земля, когда я в последний раз была очарована?

– Ты смотрел «Завтрак у Тиффани»?!

– Ну да. Когда я был маленький, мама меня заставила все старые фильмы посмотреть.

Обе тарелки – уже практически готовые произведения искусства. Джонас поливает лосося соусом. У меня слюнки текут. Ума не приложу, откуда такое везенье – восхитительный парень восхитительным вечером готовит мне восхитительный ужин.

– Джонас!

– Да?

– Прямо не знаю, как тебе и сказать… Спрыгиваю со стола, смотрю на Джонаса снизу вверх.

– Кажется, ты в меня понемногу влюбляешься, Джонас.

Он вручает мне тарелку. Улыбка теперь самую малость приправлена самодовольством.

– Вив, я запек для тебя дикого лосося с Аляски, в манговом чатни, сервировал на подушке из красного картофеля с чесноком и рукколой. Параллельно обсуждая фильмы с Одри Хепбёрн. Знаешь, что кажется мне? Что это ты в меня влюбляешься.

Встаю на цыпочки, дотягиваюсь губами до его рта. Вернувшись в исходное положение, улыбаюсь. Никаких «кажется» в данной ситуации быть не может, мы оба это знаем; только незачем Джонасу расслабляться. Местами я тоже – крепкий орешек.

– Не исключено, Джонас. Не исключено.

Джонас

По традиции костер мы устраиваем в первую после Дня независимости субботу. Кто это придумал и начал – неизвестно. Я даже не в курсе, кто добывает топливо и бочонок с пивом. И почему полиция на это глаза закрывает. У Сайласа целая теория: мол, копы давно сговорились дать нам оторваться раз в году. Якобы молодежь, выпустив пар, остаток лета ведет себя пристойнее. Собираются «на костер» старшеклассники и студенты колледжей из местных. Есть неписаное правило: вход лицам моложе пятнадцати воспрещен, а всякий, кто уже окончил колледж, автоматически выбывает. Приезжие допускаются – но лишь те, кто всю сознательную жизнь проводит лето в Верона-ков. Они у нас считаются на четверть местными.

Наоми решила идти на пляж со мной и с Виви – чем здорово нас обоих удивила. Правда, за всю дорогу Наоми ни слова не произнесла. Виви подпрыгивала от нетерпения, расспрашивала, кто придет (да все) и будет ли фейерверк (будет, только небольшой). При Виви собственную замороченность отрицать просто невозможно. Виви так оживлена, что, кажется, песка под собой не чует. Впечатление, будто на нее гравитация иначе действует, чем на остальных, – то есть почти никак. Наоми у нас худышка и всегда худышкой была; вдобавок сутулится, тощие плечи торчат вперед. Я раньше думал, у нее просто плохая осанка. Мне и в голову не приходило, что Наоми не меньше моего заморочена, притом заморачиваться начала гораздо раньше, чем я. Еще при папе все свободное время посвящала переживаниям, словно это хобби такое. Тряслась из-за оценок, боялась, что в колледж не поступит, что деньги кончатся или кто-нибудь из нас заболеет. А еще мою старшую сестру очень беспокоит загрязнение окружающей среды. Без шуток.

– Вот это да! – говорит Виви. – Вы только поглядите! Что за звезды! Они же нереальные какие-то! Как здорово, что здесь нет фонарей. Кажется, вот сейчас шагнешь с утеса – и прямо на звездочку, словно на лист кувшинки, а с нее – на следующую, и так по всей Вселенной, вприпрыжку…

С этими словами Виви обнимает меня за шею, подпрыгивает и чмокает в щеку. Необязательно смотреть на Наоми – и так ясно, что моя сестра скривилась. Но я все-таки улыбаюсь, даром что от выходки Виви моя спина заныла с новой силой.

Я целую неделю наводил порядок в патио – в нагрузку к возне с младшими и к своей обычной работе в ресторане. Неудивительно, что спина болит. В первый день разбирался с хламом. Половина пошла под навес, половину я выбросил. Привлек к этому делу Сайласа – он на машине вывез старую плиту на свалку. А вчера я боролся с сорняками. Один только плющ оставил. Сайлас явился на подмогу, хоть я его и не просил. Мы работали молча. Я драл сорняки, всю силу вкладывал; Сайлас чинил электропроводку.

Сегодня у мистера Томаса, владельца хозяйственного магазина, я одолжил моечную машину. Теперь в патио царят пустота и чистота. Что уже немало. Меня хвалят все, кто ходит мимо, срезая путь. Миссис Ковальски даже столик зарезервировала на день открытия. Сам я об открытии еще и не думал, но мы с Сайласом все равно поблагодарили миссис Ковальски. Говорят, дураков работа любит – а мне приятно попотеть ради папиного ресторана. Патио с каждым днем хорошеет, прогресс налицо. И пускай спина ноет, пускай руки болят. Ерунда. Я к боли привык.