Джен Сакс - Милашка

Конечно, его можно понять. Он получил незабываемый кайф в ту памятную ночь и решил, что это можно продолжить. А я не получила ничего, кроме уймы неприятных ощущений. Если бы он был человеком чутким и деликатным, непременно сообразил бы, что на этом пора заканчивать. А он этого не сделал, к сожалению. Причем к сожалению для меня, так как ему уже сожалеть поздно. Мне просто-напросто надоело смотреть в затуманенные глаза, ловить на себе плотоядные взгляды и быть средством удовлетворения низменных животных инстинктов. Разве я могла сказать ему об этом? Разумеется, нет. У меня достаточно чувства такта, чтобы не ранить человека столь откровенными признаниями. Уж лучше решить этот вопрос раз и навсегда, чтобы не видеть потом опечаленные глаза отвергнутого любовника.

Конечно, я понимала, что поступила плохо, очень плохо. Не было никаких оснований убивать человека только за то, что он оказался недостаточно деликатным и не воспринял исходившие от меня сигналы тревоги. Да и вообще я не имела никакого морального права убивать людей. Но как приятно было избавиться от него! Для этого достаточно было просто подтолкнуть его немножко, и проблема была решена. Все. Ни звонков, ни домогательств, ни посягательств на мою личную жизнь. Так просто, что даже не верится. Причем они сами во всем виноваты! Надо уметь обращаться с людьми и уважать их чувство собственного достоинства, только и всего. Неужели это так трудно? Неужели этому их не учили в семье или по крайней мере в школе? Тем более что я давно уже поняла одну нехитрую вещь — люди только тем и занимаются, что лгут друг другу. А если это вообще самая распространенная форма общения? Может быть, мне следовало наврать, что у меня есть друг, который ждет моего звонка? Как бы Пит повел себя в этом случае? Не знаю, но мне кажется, я нанесла бы ему страшную душевную рану, а мне так не хотелось обижать хорошего человека. Да, несомненно, это причинило бы ему боль, а мне невыносима была даже мысль, что я могу хоть чем-то обидеть его. Причинить ему боль было просто выше моих сил.

Ну что ж, в конце концов смерть наступила мгновенно и он ничего не успел почувствовать. Во всяком случае, я на это надеюсь.

Интересно, что она чувствует, просыпаясь по утрам? Неужели нет угрызений совести или раскаяния? Ведь от ее рук погибли невинные люди! Во всяком случае, в общепринятом смысле слова.

Эти вопросы я задавал себе, когда еще лежал в постели на следующий день и анализировал недавние события. Протянув руку к журнальному столику, я вынул из пачки сигарету и зажег. Больше всего меня волновали сейчас ее душевные переживания. Это было не просто любопытство, а профессиональное любопытство. Именно оно заставляет меня присматриваться к подобным происшествиям и анализировать их с точки зрения того, как тот или иной участник событий относится к собственным поступкам. Конечно, можно было бы просто-напросто забыть обо всем, но чувство профессиональной солидарности не давало мне покоя. Мне было очень любопытно, что чувствуют другие люди, лишая жизни своих соотечественников. Это интересовало меня с давних пор, а в последние годы особенно.

Может быть, она просто обманывала себя, уверяя, что ее вынудили обстоятельства или сами мужчины заставили ее пойти на крайний шаг? Или же отдавала себе отчет, что происходит и что она делает? Тот парень из бара — был ли он первым в ее списке жертв? Пожалуй, не было абсолютно никаких оснований считать, что это так. Уж слишком легко и умело она покончила с ним. Но кто-то же должен был быть у нее первым? Кто, когда, при каких обстоятельствах? Можно представить, что когда-то она впервые переступила ту грань, за которой начинается совершенно другая жизнь и другое отношение к людям. Я сам когда-то прошел через все это и прекрасно знаю, чем заканчиваются такие вещи. Но я никогда не убивал людей ради собственного удовольствия или по каким-то личным причинам. Я только делал то, что мне приказывали. Это тоже было нелегко, но я всегда находил себе оправдание, ссылаясь на решение вышестоящего начальства. Короче говоря, для меня это была всего-навсего работа, которую я старался выполнять добросовестно и в срок.

Но даже много лет спустя, когда я привык к такой работе, я ни за что на свете не согласился бы убить женщину, с которой у меня по каким-то причинам не сложились отношения. Я мог как угодно относиться к ней, но никогда не посмел бы лишить жизни, тем более теми методами, которым был обучен. Да и к чему все это? Ведь всегда можно найти более достойный выход из положения.

Проанализировав все полученные данные, я пришел к неутешительному для себя выводу: от этой рыжеволосой бестии надо держаться подальше. Она опасна, коварна и совершенно непредсказуема. Что она за личность? Почему убивает невинных людей? Что заставило ее переступить ту черту, за которой человек теряет свой облик и превращается в дьявола? Если этому и есть объяснение, оно должно быть внятным и достаточно убедительным. Меня подобные вопросы волновали только как профессионала. Я терпеть не мог неясности и всегда старался найти хоть какое-то объяснение как своим поступкам, так и поступкам других. А здесь я впервые почувствовал себя бессильным. Конечно, только в кошмарном сне могло присниться, что она войдет в мою жизнь и станет играть в ней какую-то роль. Но это был совершенно новый опыт. И я понимал, что без такого опыта моя собственная жизнь была бы намного беднее.

В полдень тесные улочки респектабельного района Сохо были, как всегда, переполнены тысячами вывалившихся из многочисленных офисов людей. Они бродили взад и вперед, жевали бутерброды, запивали их кока-колой из бумажных стаканов и постоянно посматривали на часы, опасаясь опоздать на работу после обеденного перерыва. Я медленно следовал по пятам за небольшой группой сотрудников редакции, среди которых выделялась рыжая копна волос моей загадочной подопечной. Веселой гурьбой они высыпали из здания редакции и поспешили в сторону небольшого ресторанчика, переговариваясь и обмениваясь шутками. Она была одной из них и ничем особенным не отличалась. Сейчас о ней можно было сказать лишь то, что она работала как проклятая без выходных и праздников. Судя по поведению ее приятелей, она была вполне нормальной женщиной, которая пользуется уважением коллег, но отнюдь не является лидером.

Человек в башне замка… Эта мысль преследовала меня все время, пока я наблюдал за огромным домом, стоявшим на высоком холме, господствовавшем над окрестным ландшафтом. Он был окружен большой поляной с зеленой травой, унылое однообразие которой нарушали несколько деревьев с пышными кронами. А перед самым входом возвышался роскошный дуб, который, видимо, не одно десятилетие охранял покой обитателей дома. С одной стороны огромный земельный участок был отделен от остальных рядом высоких стройных берез, за которыми виднелись живописные кустарники сирени. В целом же все пространство радовало взгляд своей широтой и открытостью.

Созерцая всю эту красоту, я невольно вспомнил свое детство и вдруг подумал, что на этом пространстве нет места для детских игр. Передо мной была типичная американская пригородная усадьба, на территории которой детям некуда было бы спрятаться от пристального и оттого еще более строгого взгляда родителей. Территория вокруг таких домов всегда была чистой, ухоженной и полностью открытой окружающему миру.

Поездка сюда была в высшей степени приятной. Я много раз колесил по скоростным шоссе, бывал на прекрасных магистралях Чехословакии, Венгрии и других стран Европы, но только в Америке увидел бесконечные шоссе с идеальным покрытием и обилием самых разнообразных дорожных знаков. Особенно высоким качеством отличались дороги вокруг Нью-Йорка и в штате Массачусетс, проложенные среди скал. Путь от Нью-Йорка до этого небольшого городка в Новой Англии у меня занял всего четыре с половиной часа. Если быть точным, это был даже не городок, а небольшой поселок, расположенный в живописном месте.

Хозяин огромного дома был одиноким старым человеком, которого редко навещали гости. Его бывшая жена — они развелись много лет назад — проживала неподалеку, но и она не баловала старика вниманием. Комнаты были до отказа забиты всякой всячиной — огромным количеством старых книг, такими же старыми газетами и журналами, видавшей виды мебелью, антикварными вещами в основном азиатского происхождения, пропитанными пылью картинами и толстыми персидскими коврами. На первом этаже не было внутренних дверей, а на втором только в двери кабинета хозяина был встроен замок. Помимо спальни хозяина, в этом доме было еще три небольших спальни, где когда-то жили дети. Старые игрушки до сих пор пылились на полках и шкафах.

Я наблюдал за домом в течение трех дней и пришел к выводу, что он совершенно заброшен. За это время никто не посетил старика и никто не позвонил ему по телефону. Изредка он сам выходил во двор по делам, но старался не задерживаться и вскоре снова исчезал за старой дубовой дверью. Ему было семьдесят лет, а выглядел он на все сто — иссушенный, костлявый. Однако, несмотря на худобу, он отличался завидной энергией и без устали ковылял по огромному дому, выполняя рутинные обязанности. Вскоре я убедился, что он сохранил прекрасную физическую форму и отнюдь не страдал старческим бессилием. При этом он всегда выглядел угрюмым, а одиночество скрашивал с помощью старого надежного средства — телевизора, который, казалось, работал сутки напролет.

В платяном шкафу в одной из детских комнат, прилегавших к его кабинету, я нашел коробку из-под обуви со старыми фотографиями. Там же я отыскал и ее детские снимки, правда, не в таком большом количестве, как фотографии двух других детей старшего возраста. Часто эти фото делались зимой, когда было много снега. По всему было видно, что двадцать лет назад эти края были гораздо более снежными, чем сейчас. Она была красивым ребенком — золотистые, медового цвета волосы, белоснежная кожа, круглое личико и огромные серо-голубые глаза, с удивлением взиравшие на окружающий мир. С первого взгляда можно было определить, что она была самым младшим в семье ребенком и скорее всего не слишком избалованным. Во всяком случае, на фотографиях не было ни намека на восторженное отношение к сестренке. Неужели старшие третировали малышку и дразнили при каждом удобном случае? Мне трудно было об этом судить: я был у родителей единственным и плохо представляю себе, какие отношения могут складываться в многодетной семье.