«А если бы он попал на пару дюймов выше? Лучше бы он прострелил мне голову… – Нойман горько усмехнулся. – Я – не врач, я похотливое и порочное животное… – думал он. – Как некрасивы мужские ноги…»

Нойман плюхнулся на кушетку, ладонь потянулась к свинцовому от напряжения члену. Сжала до боли тестикулы. Он нарочно старался причинить себе боль, чтобы прогнать жестокое желание обладать тою, которая принадлежала не ему.

Он много раз мысленно входил в Людочку, раздвигая, надрывая узенькое и влажное колечко ее нетронутой вагины. Снова и снова проталкивал в нежное и горячее нутро своего распухшего от желания друга. В его мечтах она сначала брыкалась и хныкала. Но он был неумолим. Одной рукой он держал Людмилу за талию, другой буквально насаживал на себя. Текла кровь, пухлые капли покрывали собой все простыни и кафельную плитку на полу. Слишком много крови… О, я разворочу ей все… А потом… потом… Я как господин, как законный муж, войду и в ее анус. Его колечко плотно обхватит мой член. Она снова будет стонать. Ей это будет приятно… Но кончать я буду только в вагину. Ибо она должна быть всегда беременной. Всегда… И много рожать… Аа-аа-аа!

На желтоватые ромбики метлахского кафеля брызнули густые белые капли. Он не вытирал их. В этот день он много курил, пил чай и снова и снова онанировал, сидя на кушетке…

* * *

– Поедем обедать! Я сделал заказ в том, нашем ресторане, куда я водил тебя первое время. Там нам никто не будет мешать.

– Но там тот официант, – возразила она.

– И замечательно. Давай, снова его чем-нибудь поразим.

– Ну, нет…

Когда они вышли из экипажа, Людмила внезапно поежилась. Ею овладело странное, до боли знакомое чувство. Снова начало казаться, что на них кто-то смотрит. Она огляделась по сторонам, но не увидела ничего подозрительного. Справа от них остановился такой же экипаж, и какой-то седой джентльмен подавал руку совсем молоденькой, безвкусно одетой молодой особе. Та стреляла ярко подведенными глазами и, казалось, была немыслимо рада тому, что ее ведут в ресторан. На мгновение перед Людмилой нарисовалась четкая картина того действа, что непременно произойдет с этой парой в отдельном кабинете. И ей стало омерзительно. Она внутренне посочувствовала этой нелепо одетой девице – той, в отличие от нее, Людмилы, приходилось терпеть ласки неприятного старикашки.

Впереди атласными жилетами и пышными рукавами светлых рубах маячили два, гладко причесанных официанта – должно быть, они вышли на улицу покурить. Все это было не то… А что же? Внезапно похолодели руки, и взмок затылок – капелька пота заскользила по тонкой шее. Граф, напротив, чувствовал себя уверенно. Он вел ее под руку, не смотря по сторонам. Когда они почти взошли на крыльцо ресторана, Людмила увидела темный силуэт мужчины среди густых кустов сирени. Он промелькнул, словно призрак, и снова растворился в летнем тягучем зное. Она вздрогнула, гулко забилось сердце… Нога ступила на каменную лестницу, Людочка пыталась рассмотреть темный силуэт и запнулась.

– Осторожно, моя дорогая!

Он вел ее по длинному коридору, мимо отдельный кабинетов. По коридору летали официанты и половые мальчишки. «Два жульена в десятый номер! Одно шампанское в пятый» – кричал кто-то. Один из половых походил на ее младшего брата – она так и не повидалась с мальчиками, пока гостила у мамы. Тревожным взглядом она бегло и исподволь рассматривала лица официантов – среди них не было того, перед кем ее заставил обнажиться Краевский.

«Слава богу! – думала она. – Но кто, тот господин, в черном? Почему он преследует нас? Он хочет нас убить? Или меня одну? А может, это сам диавол пришел за моей душой?»

– Мила, отчего у тебя такие холодные руки? На улице жара, а пальчики твои холодны, словно лед. И ты вся дрожишь? – с участием спросил Краевский.

– Анатоль, мне нехорошо.

– Пойдем скорее. Тебе надо поесть горячего.

Они прошли в кабинет. Она устало опустилась на стул.

– Ну, что с тобой?

– Не знаю… Мне отчего-то очень тревожно.

– Ты стесняешься того официанта? Так если он и придет нас обслуживать, я могу его прогнать.

– Нет, то есть да… Я не хотела бы с ним встречаться. Но главное не в этом: я снова видела ЕГО.

– Кого?

– Того господина, в черном.

– Час от часу не легче. Мила, ну что тебе только в голову лезет? Что за глупые страхи? Отчего же я никого не вижу?

– А вы вообще никого не замечаете… Он снова стоял среди деревьев. Он хочет меня убить… – она побледнела и закатила глаза.

– Официант, принесите Гофманских капель[54]! – крикнул он в коридор.

Через несколько минут Людмила почувствовала, как ладони графа прикасаются к ее щекам, трут виски чем-то пахучим. К носу поднесли пузырек с солью, пропитанной эфиром. Зубы ударились о стакан с каплями. Через некоторое время она пришла в себя. Он сидел подле и целовал ее руки. Серые глаза с тревогой смотрели в лицо.

– Мила, прости меня, негодяя. Я измучил тебя… – в его глазах стояла мольба и раскаяние. – Нойман вел себя грубо с тобой? Скажи?

– Нет, – поспешно возразила она и слабо улыбнулась.

– Конечно, ты просто устала: салон Колетт, и Нойман – все в один день. Тебе надо отдохнуть. И на улице жара. И твои страхи… Это – просто нервы. Тебе надо срочно поехать на воды. Подожди немного, очень скоро я стану более свободным. Ты знаешь, почему… Пока мы не можем ехать, до октября. Потерпи, милая. Я увезу тебя к морю. Оно вернет тебе силы и развеет страхи. Мы часто будем жить за границей. Я все продумал. Я буду их лишь навещать. Понимаешь, я очень люблю своих девочек. И сейчас я не знаю, кто родиться. Иногда я всей душою желаю, чтобы это был мальчик, наследник. Но последние дни, признаюсь, мне отчего-то даже это стало безразлично. Все, понимаешь, все безразлично, кроме тебя и звериной жажды свободы. Vita sine libertāte nihil![55] Я люблю тебя, Мила…

«Такие как он, быстро загораются и быстро гаснут, – звучали в голове колючие слова Ноймана. – Он наиграется с вами, как с куклой, и бросит».

– Нет! – она мотнула головой.

– Что нет, любимая?

– Да, я люблю вас, Анатоль. Только… не бросайте меня, – ее лицо скривилось от плача.

– Девочка, моя светлая и нежная девочка! Как тебе могло прийти это в голову? Да я скорее брошу весь этот мир к твоим ногам и свою жизнь вместе с ним, чем оставлю тебя. Я люблю тебя, Мила… Понимаешь ли ты?

– Да…

В этот раз они отобедали достаточно быстро. Граф заставил Людочку поесть горячего супа с курицей и небольшую отбивную. Ее все время клонило в сон. Она сама не помнила, как они покинули ресторан и поехали в дом Краевского. Все было словно в тумане. Он помог ей раздеться. Она легла на кровать.

– А как же новое платье?

– Мы заберем его завтра, с утра. Спи, моя радость.

* * *

Она проснулась около полуночи – сильно захотелось в туалет. В комнате горела свеча. Граф не спал. Он сидел в кресле. Рядом с ним, на столике, стояла пузатая бутылка дорогого коньяка и дымилась толстая сигара.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил он.

– Я? Вроде, неплохо…

– Сходи в уборную и прими ванну. Я велел нагреть воды.

Через четверть часа Людмила вышла к Краевскому душистая, чуть влажная и отдохнувшая.

– Ну вот, на дворе ночь, а я уже выспалась, – улыбнулась она. – Вечно мы с вами полуночничаем.

– А это хорошо, это очень хорошо, – ответил он и взял ее крепко за руку. – Иди, раздевайся и ложись на живот.

– Ну…

– Не нукай, живо, я тебе сказал. Я приказываю.

– Анатоль, вы пьяны, кажется? – засмеялась она.

– И что? Разве это что-то меняет? Да, я выпил, и потому, не будет вам, мадемуазель, пощады.

– Что это?

Она увидела в его руках несколько тонких аршинных веревок.

– А это… Я тебя сейчас привяжу.

– Зачем?

– Мне так хочется… Я люблю беспомощных женщин, – насмешливо отвечал он. – Хотя, и мужчин я тоже люблю связывать, – он хохотнул.

– Анатолий Александрович, вы и вправду сильно напились? Мне страшно! Вы же не пьяница?

– Я?! Я жуткий пьяница и развратник. Сейчас я предстану перед тобой во всей красоте своей порочной натуры. Живо иди и ложись на живот! – его голос прозвучал почти грубо.

– Давайте вы поспите, а завтра утром…

– Молчать! – перебил он. – Утром будут иные утехи. Ты и ночью не уснешь… Ты разве не выспалась? – он лукаво приподнял одну бровь. Я что, зря таскал тебя по салонам и лекарям? Ты должна подчиняться каждому моему слову.

Он сделал страшные глаза и жестом велел ей скинуть халат и лечь на кровать лицом в подушки. Потом он взял веревки и привязал сначала ее запястья к полированным кругляшам, венчающим изголовье и низ широкой деревянной кровати. После этого он таким же образом привязал и ее длинные и стройные ноги. Людочка была распластана, подобно морской звезде. Растяжка оказалась столь широкой, что распахнулись наружу все внутренности ее нетронутого девичества, упругие ягодицы приоткрылись розоватым и влажным зевом.

Людочка ойкнула и запричитала:

– Анатолий Александрович, вы что делаете? Зачем?!!!

Она попыталась дернуться всем телом, но напрасно – натяжение веревок было очень крепким.

– Не дергай руками, иначе поранишь себе всю кожу.

– Но… это ужасно!

– Тихо… тише. Мы лишь немного поиграем с тобой, – прошептал он ей в самое ухо. – Мила, мне очень нравится лицезреть твою беспомощность. Распустим твои волосы.

С этими словами он вытянул из ее головы несколько шпилек – русые локоны, завитые горячими щипцами в салоне Колетт, рассыпались по белоснежным плечам. Краевский взял гребень и тщательно их расчесал. Он прикасался к Людочкиным волосам с нескрываемым восторгом, вдыхая их душистый аромат.

– Как ты прекрасна! Твоя узкая спинка покрылась мурашками, – он повел по позвоночнику пальцами до самых ягодиц. Людмила вздрогнула и застонала от наслаждения и страха. – Тебе страшно?