Если бы Краевского заставили позднее описать поэтически эту ночь, то, скорее всего, он выдал бы нечто подобное:

И лава жгучая лилась

Из жерла по тропе Венеры…

Никто б на свете не предрек,

Куда вольется тот поток…

Любовники, забыв об осторожности, которая накануне их бурного романа занимала все мысли графа, предавались изощренным ласкам до самого утра. Позднее Людмила вспоминала именно эту, беспечную ночь, раздумывая о том, откуда… А вот о чем раздумывала наша героиня, мы узнаем чуть позже.

* * *

На следующее утро они проснулись в объятиях друг друга. Июльское солнце радостно пробивалось сквозь узкую щелку плотно задернутых портьер. В комнате стоял малиновый полумрак, придающий обнаженным телам томную нежность. Анатоль обнимал свое юное сокровище, вдыхая аромат ее густых волос.

– Любимая, тебе вчера было страшно?

– Да… – жмурясь от счастья, тихо отвечала она. – Особенно, когда вы надели мне на глаза повязку и ушли. Я боялась, что вы не вернетесь.

– Глупенькая, как бы я оставил свое счастье?

– Но, почему вас не было так долго?

– Так было надо…

Воспоминания о вчерашнем заставляли Людмилу краснеть и заново возбуждаться.

– Нам надо ехать за твоим платьем. Ты помнишь, что завтра мы идем в театр?

Людмила приподнялась и обвела комнату глазами.

– Господи, Анатолий Александрович, какая я беспечная! Я так и уснула, не прибравшись в комнате.

Даже в полумраке прикрытых штор было заметно, что Людочка сильно разволновалась.

– А, ты об этом? – граф приподнялся на локтях.

Его взору предстал столик, на котором еще вчера восседала его растленная весталка, не ожидавшая от себя той же степени порочности, коей был давно захвачен он сам. Он живо вспомнил все детали этой развратной и жутко волнительной ночи. Он вспомнил выражение ее лица, когда тело скручивал неумолимый и прекрасный жгут наслаждения. Он вспомнил оскал ее ровных и влажных зубов и крик, рвущийся из горла…

Теперь же весь пол, блестящая поверхность стола – все было залито остатками мочи. Тут же валялся кляп, шелковый шарф, веревки, воск от оплывших свечей, пепел от его сигары и китайское дилдо.

– Тихо, тихо! – он удержал ее за руку. – Куда ты?

– Я хочу все вытереть и прибраться.

– Нет, все после.

– Когда же?

– Сейчас я на руках отнесу тебя в мой кабинет. Там есть небольшая уборная, кувшины с водой. Умоешься там. И я принесу твое платье, туфли и шляпку. Там мы и позавтракаем.

– Давайте, я сначала уберу?

– Нет, после…

– Но, как же? – растерянно бормотала она.

Анатоль не стал ее слушать. Он взял ее на руки и, аккуратно ступая, обошел весь беспорядок. Мимо Людочки мелькнули две двери и коридор. И она тут же очутилась на диване в его кабинете.

– Сиди здесь. Я распоряжусь насчет завтрака. Вчера послал прислугу в лавку, за ветчиной и сыром. К утру должны были испечь и булки. Жди меня и приводи себя в порядок. Я скоро. Сейчас принесу сюда твои вещи. Я закрою тебя на ключ.

Пока Людмила в полном неведении и легкой досаде от беспорядка, оставленного в комнате, умывалась и приводила себя в порядок, граф отыскал горничную Елену и пригласил ее в спальню. Краевский лишь посчитал необходимым, убрать до ее прихода шарф и кляп. Деревянный китайский дилдо он будто нарочно забыл на столике.

– Елена, попрошу вас навести здесь полный порядок: помыть полы, прибраться в уборной, сменить белье. Расставить все по местам. Все понятно?

Елена послушно кивнула.

– Я загляну сюда через четверть часа, заберу кое-какую одежду.

Когда он открыл свой кабинет, то увидел Людмилу умытую и свежую. Она стояла возле зеркала в одной сорочке и расчесывала длинные волосы.

– Анатоль, в спальне остались мои шпильки…

– Не волнуйся, я все принесу. Сейчас мы позавтракаем.

Вскоре он сам принес в комнату поднос со свежеиспеченными ванильными булочками, сливочником, веером нарезанной ветчины, паштетом и сыром. Потом он принес кофейник и вазочку с фруктами. И… букетик нежных фиалок в маленьком хрустальном бокале. Людочка прикрыла глаза от наслаждения. Она вдыхала свежий, едва уловимый аромат прохладных лиловых цветов. Краевский достал свежую газету, пробежал ее глазами и отложил в сторону. Людочка ела с аппетитом, думая о том, что здесь и сейчас этот их милый завтрак так похож на завтрак мужа и жены. Она мечтала о том, чтобы всю жизнь, каждое утро, они завтракали вместе. Граф, глядя на нее умильным взором, думал почти о том же.

«Моя дикая садовая птаха стала потихоньку осваиваться. Забралась на диван прямо с босыми ножками, – думал он и у него влажнели глаза. – Какие красивые пальчики, – восхищался он, украдкой рассматривая ее узкие стопы».

Поджав ноги, Людочка сидела на кабинетном диване и пила из чашки душистый кофе со сливками. Тонкая рука тянулась за конфетами в коробке. Ее довольная мордаха выражала крайнюю степень блаженства. Краевский же тем временем рассматривал полоску светлой кожи в кружевном вороте тонюсенькой батистовой сорочки. Ему безумно нравились и выпирающие холмики упругих грудей, увенчанные бусинами твердых сосков. Батист плохо скрывал контуры совершенного тела.

– Мила, ты настолько соблазнительна, что мне кажется, мы сегодня снова опоздаем к модисткам.

– Нет, я сейчас начну одеваться, – кокетливо произнесла она и села ровнее.

– Ладно, мне нужно отлучиться ненадолго. Я дам слугам распоряжения и принесу твои вещи. Ночью прошел дождь, а сейчас снова солнечно. Я принесу тебе изумрудное платье и шляпку. Хорошо?

– Хорошо…

Краевский вышел из кабинета и снова запер Людмилу на ключ. Сделав несколько шагов, он оказался у спальни, рука толкнула дубовую дверь. В комнате уже было чисто, Елена вымыла пол и навела порядок. Когда граф заглянул в комнату, он увидел, что горничная перестилала чистое белье на их с Людочкой постели.

– А ты расторопная девушка, молодец! – похвалил Елену граф.

В ответ на его слова она еще ниже опустила темноволосую голову в белом чепчике и улыбнулась уголками тонких губ. Граф сам не зная почему зашел в спальню и притворил за собой дверь.

– Не забудь проветрить.

– Я помню, – тихо ответила Елена и пошла к окну.

– Стой, иди сюда.

Елена остановилась и испуганно посмотрела на хозяина. Он подошел ближе.

– Куда ты дела деревянный уд?

– Я положила его на комод, – пролепетала она и покраснела.

– А ты помыла его?

– Нет… А надо было? – она хотела было метнуться и исполнить приказ.

– Стой, возьми его в руки.

– Что?

– Деревянный…

Она послушно взяла в руки дилдо и стояла, потупив глаза.

– Я тебе нравлюсь? – спросил с вызовом граф, приподняв пальцами ее подбородок.

– Да… – снова тихо отвечала горничная.

– Давно?

– Очень…

– Иди сюда, я покажу тебе тот экземпляр, с которого делали эту игрушку, – шутливо приказал он. – Ну, живее.

Елена, прихрамывая, подошла.

Он потянул ее за руку вниз, заставив присесть на край непокрытого простынею, полосатого матраса. Не говоря лишних слов, он расстегнул летние брюки и слегка приспустил их. Левая рука притянула девушку за затылок.

* * *

Когда Краевский через десять минут вышел из спальни, он не пошел в кабинет, где ждала его Людмила. Он спустился во двор и закурил сигару.

«Какого черта?! Мы, мужчины, все-таки настоящие животные, – чуть расстроено думал он. – Может, дать ей тройной расчет и указать на дверь? Нет, нехорошо… Черт! Я идиот… – терзался Краевский. – Как глупо…»

Он прошелся по заднему двору, посмотрел на разложенные для сушки перины и огромные пуховые подушки. Сделал вид, что его занимает натянутость веревок. Потом прошел к хозяйственному складу. Постоял и там.

«С другой стороны, случись это полвека назад, я бы даже не рассуждал о том, сколько раз какая-то из моих крепостных отдавалась мне. Господи, я бы спал с ними столько, сколько мне было надо. Моего деда не терзали муки совести, когда бабы из челяди рожали от него байстрюков. Он не давал им имени и наследства, но он и не обижал своих детей. Все были сыты, а бабы довольны. А сейчас дали им свободу. Черт, еще моя ушлая супруга вместе со своенравной маменькой, царство ей небесное, взялись всем под юбку глядеть! Нашлись целомудренные матроны!»

Он снова несколько раз чертыхнулся, а после рассмеялся и поспешил к Людочке.

«А Леночка-то эта… как старательно сосала… Рот горячий, глаза сумасшедшие. Будто ждала этого. Неужто правда влюблена?»

– Анатолий Александрович, ну где вы так долго ходите? Я уже устала ждать, – капризно произнесла Людмила.

«В любой бабе просыпается собственница, как только ты ей даешь понять, что любишь ее, – подумал он и внутренне усмехнулся. – Ничего, я заставлю тебя еще не раз трепетать от страха. Я люблю такие игры… От них вы становитесь шелковые и любите своих тиранов, словно кошки…»

Совсем некстати вспомнилось, как однажды на отдыхе в Баден Бадене, когда он был один, без супруги, к нему примчался на две недели Константин. Анатоль сначала был не в духе, его раздражала навязчивость «Катьки» и по-женски слезливые признания в вечной любви. Однажды он осерчал и заставил «Катьку» раздеться донага. Потом он отхлестал его плеткой, надел на несчастного собачий ошейник и привязал к железному кольцу, торчащему из старой стены, покрытой толстым слоем побелки. Вместе с «Катькой» они снимали домик у одной пожилой фрау, на берегу реки Ос. Сама фрау жила отдельно и не нарушала покой двух джентльменов из далекой России.

Ровно пять дней князь был привязан к кольцу этим крепким ошейником, и ровно пять дней он сидел без одежды и спал на овчинной шкуре. Предысторией этого жестокого поступка послужила их совместная экскурсия по средневековым руинам замка Schloss Hohenbaden. То ли мрачные крепостные стены, навевающие мысли о подвале с пленниками, вызвали в Анатоле столь экстравагантный порыв. То ли сам «Катька» напросился – он не помнил.