Мы-же-случайно-встретились.

Мы-же-расстались-друзьями.

Ненавижу эту фразу. Особенно когда слышу её в передаче про женщину с потухшими глазами в окружении пяти детей, которая отказывается судиться с бывшим мужем за алименты. Думаете, таких нет?

Есть. И не только в передачах.

Меня немного пугает, что Макс не только хмурится, но и начинает пробираться в нашу сторону. Причем на его лице написано… Блин, в русско-итальянской войне кто там победил последний раз?

– Макс, – немного истерично воплю я, когда он приблизился – надо помнить, благодаря кому ты здесь, девочка. И что вы – друзья. – Как ты здесь оказался? Свадебное путешествие?!

– Что? – он непонимающе смотрит на меня и моргает своими роскошными ресницами, которые я зря как-то ночью не состригла и не сделала из них парик для глаз…

– А-а, по делам, – как ни в чем не бывало заключаю я. – Знакомься, это Франя…

– Кто?!! – кажется, блондинчик сейчас дойдет до точки кипения. Или это просто отблески адского пламени у него на лице?

Му-ха-ха.

Так, Кристина. У меня такое чувство, что ты слегка нажралось… И, судя по слегка ошалелому виду стоящих рядом парней, сейчас мы будем иметь дело с мужской солидарностью, твердящей «баба-дура, а пьяная баба – прыжкам не хозяйка».

А нет, ошиблась.

Они обменялись взглядами с тестостероновыми молниями – Пикачу удавился бы хвостом от зависти. Было бы любопытно взглянуть, кто победит, но я понимала, что стоит взять ситуацию в свои подрагивающие от волнения руки.

– Франческо, это мой друг – Максим. – сказала я на английском. – Макс, так что ты здесь делаешь? – спросила я на русском.

– Уже не знаю, – буркнул блондинчик и поджал губы, заронив в мой мозг… Да ладно, чур тебя. Не надо, чтобы там что-то проросло. Я только начала спать, дышать. И надеяться, что забуду тебя, всего такого совершенного.

Но потомственный миллионер вдруг заявил:

– Поговорим?

«Нет-нет-нет», – затрепетало сердце.

«Может, выслушаем?» – с сомнением протянул мозг.

«Да, а потом поцелуемся!» – прошамкали губы не дуры. Или дуры?

«И нас, и нас поцеловать!» – донеслось откуда-то снизу…

Чего?!

Я в шоке уставилась на свои бедра и, беспокоясь за упорно молчащую психику, слабо кивнула. Даже сумела улыбнуться Франческо – типа я не надолго.

Мы вышли из клуба на узкую галерею, ведущую к еще парочке подобных мест, и я тут же вздрогнула от холодного воздуха… а потом от того, что на мои плечи опустился чужой-свой пиджак… со своим-чужим запахом.

Вдохнула глубоко и с вымученной улыбкой повернулась к блондинчику:

– Так что ты тут делаешь? В Риме, я имею в виду… В клубе и так понятно.

Он молчал.

Только смотрел на меня.

На улице было удивительно светло, и я могла разглядеть такое родное лицо во всех подробностях… каждую черточку.

Он, похоже, занимался тем же… Не отрываясь ни на миг. Не знаю, что он увидел – знаю, что видела каждое утро я. Похудевшую от снов и сомнений девушку с темными кругами под глазами и искусанными губами, которым так не хватало…

Возможности кричать о своей любви.

– И в Риме, и в клубе я делаю одно… – проговорил блондинчик и снова замолчал и снова принялся смотреть. Будто был голоден долгое время, а теперь, наконец, заказал любимое блюдо в ресторане и собрался его сожрать… в одного.

– Крис, – прервал он смотрительную деятельность говорильной. Ненадолго.

На его лице я прочитала столько сомнений… что и сама засомневалась в адекватности происходящего. И что мы сможем сейчас эту адекватно пообщаться. Ведь и для меня, пусть было мучительно, но важно понять, почему мы снова стоим рядом, есть ли у него кольцо на безымянном пальце, и как он поступит, если наорать на него за то, что я чувствую – нужнее оказалось другое… Зачарованно смотреть в его голубые глаза и слушать низкий, тягучий голос.

– Скажи, этот парень…

– Никто, – прохрипела я то, в чем не собиралась признаваться даже под пытками.

– Хорошо.

Он кивнул, подтверждая, что и правда хорошо, а потом сделал шаг ко мне и обнял поверх куртки, и притянул к себе, уткнулся лицом в макушку и замер.

Я-тряпка.

Заявляю официально.

Потому что в этот момент мне сделалось окончательно плевать на все. Зачем он здесь и почему я еще с ним разговариваю. Что там с его дедом, Снежаной и династическими браками, куда делась Камилла и что я вообще творю со своей жизнью.

Я хотела одного. Эту ночь… И выходной на следующий день, когда в Италии работают только отдельные кафе и все валяются в кровати, смеются и занимаются сексом.

Я уже однажды поступила так, наплевав на все, кроме своих желаний. И пусть потеряла кусок себя, но приобрела еще больший. А значит…

Мысли спутались, потому что в этот момент Макс отстранился, приподнял мой подбородок и очертил большим пальцем губы.

– Скажи мне, что твой отель недалеко, – прошептала, отбрасывая последние сомнения. Только на сутки, а вы что подумали?

– Скажу, – он взял меня за руку и повел на стоянку такси.

Всем по медальке

Я никогда не была склонна к внешним проявлениям симпатии. Я никогда не любила целоваться на людях и уж тем более делать на их глазах что-то более… личное. И я, собственно, никогда и не спала ни с кем в день – точнее ночь – знакомства, и не входила в бурные любовные реки дважды. Тем более, не будучи уверенной, что по этой реке не плавает еще пара лодок.

Но блондинистый миллионер и его появление в моей жизни – уже второе – привели меня к новому пониманию слова «никогда».

Звучало это как «Никогда больше, если это не Макс».

И пока итальянский таксист то сурово хмурился, то восторженно улыбался на нашу возню на заднем сидении, а между ног пело и плясало, и одежда норовила воспламениться, мой мозг вывесил белый флаг и надел шапочку из фольги.

Потому что…

Божечки – дорожечки, как мой блондинчик целовался!

Вдумчиво, глубоко, так, будто это было Самым Важным Делом. Да-да, будто к нему перед встречей со мной заявился сам бог американского маркетинга Брайан Трейси и сказал, на чем ему фокусироваться остаток жизни, чтобы получить самый большой пруф…

В общем-то после этой поездки и я была согласна остаться до конца жизни с его языком во рту. С его губами, выцеловывающими каждый сантиметр моих. С зубами, которыми он тянул и прикусывал чувствительную плоть. С его страстью, что прослеживалась в каждом его жесте, в каждом прикосновении, в каждом движении…

– Ты, наверное, и черенок от черешни языком в узел умеешь завязывать? – прохрипела, оторвавшись от него только чтобы отдышаться.

– Что? – о, шапочка из фольги – заразное заболевание. Надо стукнуть в ВОЗ.

– Ничего, – помотала головой и снова прижалась к нему губами.

Телом.

И душой.

Итальянские сотрудники роскошного отеля – все это промелькнуло очень быстро, как кино на перемотке – провожали нас в лифт чуть ли не восторженным свистом… Вот это я понимаю – сервис и солидарность.

А лифт был милостив и не пустил никого, так что не пришлось делать вид, что мы приличные люди, а не крэйзи рашн, дорвавшиеся до дольче вита. И карточка сработала с первого раза – хоть длинный ворс напольного покрытия в коридоре выглядел вполне презентабельно. А уж как обрадовался нам номер…

Сначала очень сильно радовалась дверь. На ней меня распластали на манер бабочки… ночной. И пригвоздили, как вы понимаете, не иголкой. А равномерный стук плеч о массивное полотно вполне можно было принять за приглашение войти… и выйти. Войти и выйти…

Между нашими телами пошло хлюпало при каждом ударе, и меня это так завело, что я кончила всего лишь слушая эти звуки… Наверное.

Потом мы осчастливили гостиную.

А поскольку я и Макс очень щедрые люди, почти меценаты, то не пропустили ни единого предмета мебели. Тем более что те были разного размера, разной высоты и разной степени мягкости. Потому он входил в меня под разными углами, насаживая на себя, совершенно не жалея, выкручивая соски, кусая шею и холку, превращаясь то в зверя, то в боготворящего меня рыцаря, на коленях выцеловывающего мою любовь…

Далее мы приняли приглашение от кровати.

Кровать была достойна того, чтобы навестить ее… дважды.

С помощью разных… хм, положений, мне удалось рассмотреть и внутреннюю часть пурпурного балдахина, на фоне которого взмокшие и растрепанные волосы Макса и его демонически светящиеся глаза смотрелись просто роскошно. Успела я оценить и резную, деревянную спинку; бархатистость покрывала; шелковые простыни и мягкие подушки. И даже высоту промежутка между полом и каркасом.

Он как-то так ловко скинул меня наполовину с матраца, так что руки уперлись в ковер, широко раздвинул ноги и вошел особенно… глубоко. И стало плевать, что мне неудобно, что руки я не качала, кровь приливает к голове и отдается тугой пульсацией от каждого движения его члена – потому что там, где я ничего не видела происходило что-то невозможно волшебное, сопровождавшееся стонами, шлепками, проникновениями пальцев в тугое колечко, и раздирающим на части удовольствием.

А уж как громко пищала восторженная ванная!

Урчала от счастья горячим душем.

Пузырилась весельем и пеной.

Сверкала улыбкой наполированного кафеля…

– Там есть еще гардероб… – прохрипел в какой-то момент Макс. – И балкон…

– Завтра… – прохрипела я в ответ и вырубилась.

Но во сне он мне приснился.

Гардероб.

И если раньше я думала, что самое в нем сексуальное – это его наличие и содержимое, то вот этой ночью поняла, что очень сильно ошибалась. И что если туда помещаются чьи-то любовники, то заняться там есть чем… Особенно при наличии крепко вбитых вешалок. Так что проснулась я весьма… опытной. А что, есть же методика обучения во сне языку и прочим наукам – чем я хуже сделала?

Макс еще спал. Сопел сопелками и наваливался всем своим телом. Не хрупкие нынче миллионеры пошли, ой не хрупкие…