От горьких слёз и сетований на свою судьбу, девушку отвлёк стук в дверь. Это была Нэнси.

— Мисс Мэри, я… Ох, Боже ж мой! Да вы плачете!

— Нэнси! — Мэри заплакала ещё сильнее и бросилась к старой нянюшке на грудь. Та обняла свою хозяйку и усадила её на кровать. Осторожно, большими узловатыми и пахнущими так вкусно молоком, руками, Нэнси гладила девушку по голове.

— Не плачьте, мисс Мэри, не плачьте! В жизни уж если что-то плохое и случилось, то обязательно оно сменится хорошим. Это, ну, закон такой. И Всевышний так говорит, чтоб мы радовались всегда и славили Его.

Мэри слушала нянюшку и верила, верила ей всей душой. Чувство безопасности и покоя, испытанное в детстве, когда Нэнси кормила её и укрывала одеялом в детской кроватке, снова посетило её. Она сама не догадывалась, как сильно изголодалась по любви за все эти годы. Миссис Лодж бесспорно была её матерью, хотя, может и слишком строгой, но, по-своему, любящей. Но такого чувства покоя и любви Мэри не испытывала никогда. Матушка никогда не обнимала её и не ласкала. По сути, они жили в одном доме, как два чужих человека.

Положив голову на колени, старой нянюшке, девушка рассказала ей все свои горести, пока та гладила свою хозяйку, как маленькую, по голове.

— Так, мисс Мэри, вы, значит, хотите уйти от Беллы? Мне то, честно говоря, у них тоже оставаться не хочется.

— Да хочу-то, я хочу, да только куда мне идти?

— Знаете, я ведь вспомнила. У вашей матушки было совсем маленькое имение, в глуши, возле Н…борна. Это, почитай двадцать миль отсюда. Я ещё там жила с ней, до замужества её. Давно дело было, больше двадцати лет назад. Оно вам должно по наследству-то отойти. Брат мой, Сэм, управляющим ещё там числится. Присматривает за домом, и всё такое. Только я давно его не видела уже, очень давно. Да и времени-то всё не было.

— А почему же матушка ничего не сказала мне про это имение?

— Не знаю, мисс Мэри. Денег-то оно не приносит. Да и местность там, навроди, нездоровая. Матушке-то вашей оно не по нраву было. Говорят, отец её сослал туда с гувернанткой за какие-то провинности, за то, что она ему перечить осмелилась. А мистер Бентам строгий был человек и хозяин. Всё он держал, как в железных рукавицах.

На следующий день Мэри пошла к нотариусу, который подтвердил её права на владение Брайтсдейлом — так весело называлось то самое имение в глуши. Мэри решила не говорить никому о своей поездке и не оставила адреса, боясь, что Джеймс, воспользуясь правами опекуна, вернёт её обратно. Нэнси отправила письмо брату в Н…борн. Она наотрез отказалась оставлять свою хозяйку и согласилась жить с Мэри, хоть у той и не было средств, чтобы платить нянюшке за работу. И вот, через неделю, ранним утром, пока Камминги ещё спали, с необходимыми вещами и бумагами, они сели в экипаж, отъезжавший в Н…борн. На сердце у Мэри было радостно. Она наконец-то начинала самостоятельную жизнь, над которой отныне никто не властен.

Глава 2

Брайтсдейл оказался маленьким уютным домиком, который находился почти в лесу, в небольшом отдалении от селения. Мэри полюбила свой новый дом с первого взгляда: и старые замшелые ступени, и небольшой садик с остатками буйной растительности, ещё не побитой морозом, и плющ, обвивавший фасад, и даже запах сырости и старины, царивший в комнатах. Старая мебель почти не испортилась от времени, только кое-где полиняла обивка. И камин, и дымоход тоже были в полном порядке. Но больше всего Мэри восхитила спальня. Мебель из светлого дерева, тканевые выцветшие бледно розовые обои на стенах, трюмо с вышитыми салфетками, большое зеркало и высокая кровать с пологом. В отличие от её спальни в Блэкберри-Холле, эта была светлой и уютной. В ней было так приятно мечтать! Но все эти преимущества нового дома Мэри разглядела далеко не сразу.

По приезду их встретил Сэм, брат Нэнси. Он отдал ключи и провёл её по всем комнатам. Из его сбивчивых от стеснительности объяснений Мэри поняла, что всё здание в порядке, только крыша, "залатанная" наспех, протекала, а комнаты надо как следует проветрить и протопить. Нэнси сразу отправилась на кухню — готовить обед. Жена Сэма, Бетси, позаботилась о кое-какой закуске и продуктах. Заботу, хотя и неумелую, было видно везде — пыль стёрта, кровати выбиты, посуда начищена, полы вымыты. Мэри подумала о том, что непременно нанесёт Бетси визит с благодарностью, когда поселится в деревне.

Она бродила со своим неуклюжим проводником по дому, и какое-то новое чувство поднималось в её душе. Девушка ощущала себя полноправной хозяйкой Брайтсдейла. Это рождало в ней благодарность и ещё какую-то острую, щемящую тоску, словно только сейчас, вот здесь, она отсекла все связи с прошлым, и вступила в новую жизнь. Теперь Мэри предстояло решать, как и на что жить, как вести хозяйство, на что тратить свои небольшие средства и прочие вопросы, связанные с взрослой одинокой жизнью. Она должна будет научиться экономии и бережливости, ей надо будет запомнить кучу мелочей… Но всё это будет потом. А сейчас Мэри рассеянно слушала Сэма и кивала.

Всю следующую неделю они с Нэнси проветривали дом, вытрясали перины и, вообще, занимались "чёрной" работой, как пошутила нянюшка, о которой Мэри раньше и понятия не имела. Они доделывали то, что не успела сделать к их приезду Бэтси. Когда дом был приведён в порядок, Мэри начала разбирать те немногие вещи, что привезла с собой. Ничего, кроме нескольких безделушек, ей не осталось на память от Блэкберри-Холла. Да и те были, скорее, фамильными реликвиями, и никаких особых воспоминаний у неё не вызывали.

Наконец, когда все дела были решены, а денежное дела приведены в надлежащий порядок с помощью строжайшей экономии и договора с нотариусом о том, что он будет пересылать ей ежегодно причитающуюся часть средств, Мэри решила познакомиться с местным обществом. Она предполагала, что местные жители, наверное, сгорают от любопытства узнать, что за человек новая хозяйка Брайтсдейла. Тем более что она несколько раз посещала местную церковь и дала тем плодотворную пищу для разговоров.

Мэри носила траур. На последние деньги, она заказала себе новое чёрное платье простого покроя с вуалью. В нём она казалась старше своих лет и как-то серьёзней и строже. Платье невыгодно подчёркивало её вытянувшуюся и худую фигуру. Но девушка не обращала на это внимание. Она хотела в последний раз угодить матери, которой не понравилось бы, что она носит старое траурное платье.

Местные жители судачили о ней. Кто она? Почему носит траур? Может быть вдова? Бетси отвечала, если её спрашивали, что молодая госпожа, должно быть, в родстве с Бентамами, жившими здесь много лет назад. Но, в отличии от них, очень добрая и совсем не заносчивая. А её муж, знавший правду, молчал, позволяя жене говорить, что ей хочется. Так что скоро вся небольшая деревушка полнилась слухами. Мэри хотелось их развеять, и вот, наконец, удачный случай к этому представился. Заметив новую прихожанку, местный священник, мистер Норхелл, пригласил её на обед. Мэри согласилась с удовольствием. Ей нравился мистер Норхелл. Насколько она успела узнать, он был прекрасным, искренним и набожным проповедником, отцом большого и счастливого семейства.

Собираясь на обед, она надела своё обычное теперь траурное платье и вуаль. Единственное, что Мэри позволила себе изменить в наряде, это причёску, ту самую, которой её научила Мег. Конечно, она сильно волновалась. Сможет ли она понравиться этим людям? Ведь в тесном общении с ними, ей, по-видимому, придётся провести всю оставшуюся жизнь. Нэнси успокаивала её, как могла:

— Мисс Мэри, вы и так очень красивы, а сейчас прямо совсем расцвели!

— Ох, не шути, Нэнси. Ты же знаешь, я никогда не была красавицей, а сейчас-то и подавно. Миссис Камминг — вот кто красавица.

— Полно, мисс Мэри. Красота-то она разная бывает. Есть холодная, как лёд так, что и подойти страшно, а есть тёплая, родная. У каждого она есть, красота-то. Только упрятана, иной раз так далеко, что сразу и не увидишь.

— Эх! Если бы всё так и было. — Вздохнула Мэри.

Наконец, положив конец всем сомнениям и волнениям, она отправилась к дому священника. Пути к отступлению были отрезаны. Отныне путешествовать ей придётся только пешком. На содержание экипажа у них не было денег, а на Ворона она не садилась с того самого памятного дня, как случилось несчастье. Но Мэри утешала себя тем, что до дома священника было не так уж и далеко, а пешая прогулка только укрепляет здоровье. Прошли волнительные, полные мыслей и сомнений полчаса, и она переступила порог дома, в который стремилась.

— Здравствуйте, мисс Лодж, проходите, пожалуйста, сюда. — Услужливая девушка провела её по коридору и открыла дверь. Мэри сразу заметила, что дом священника — бедный, но в нём очень уютно. В большом зале, заменявшем одновременно и гостиную и столовую, уютно трещали поленья в камине, и весело смеялись дети. Её сразу радушно приняли и познакомили со всем большим семейством.

Добрая женщина средних лет, бедно, но чисто одетая, была женой священника, миссис Анной Норхелл. Мэри сразу почувствовала непреодолимую симпатию к ней. Через полчаса они уже разговаривали так, словно знали друг друга всю жизнь. Но миссис Норхелл постоянно отвлекалась, пытаясь уследить за своими пятью детьми, которые создавали в комнате некоторую неразбериху. Отец, привыкший ко всякого рода детским проделкам, уже даже не обращал внимания на то, что маленький Томас Норхелл испачкался вареньем, а Катарина порвала своё платьице. Только миссис Норхелл больше для вида, чем действительно ради порядка, пыталась успокоить детей.

Наконец, Мэри усадили за большой старинный потёртый стол, на котором, благодаря пожилой, но расторопной кухарке, скоро появились и жаркое, и пудинг, и даже пирог. Маленькие Норхеллы сидели чинно, самый младший на руках у матушки, и спокойно поедали свой обед. После него, младшие дети отправились спать, и Мэри смогла спокойно поговорить с хозяйкой дома. Как-то незаметно для себя самой, она рассказала Анне всю свою жизнь. Правда она лишь вскользь упомянула о мистере Треверсе. Это были слишком сладкие и одновременно горькие воспоминания. Она не могла делиться ими ни с кем. Но это не значило, что она о нем забыла. Нет! Она думала о нём каждый день, она молилась о нём, о том, чтобы он был счастлив. Она старалась прожить каждый день так, чтобы не было стыдно перед ним.