Отсутствие писем и новостей из её прежней жизни также давало необходимый отдых и успокоение. Мери никому не открывала своего адреса, из боязни, что Джеймс заставит её вернуться. Она ещё не чувствовала в себе необходимого мужества отвечать на письма. Ей достаточно было предположений, что у Мег, может появиться малыш, как и у Беллы с Джеймсом, и что полковник так и не получил известий от мистера Треверса. Нет, лучше жить и радоваться тому, что есть.

И Мэри постепенно обретала эту радость и это умение удивляться простым вещам. Даже, имея всё будучи избалованной богатой девушкой, она не испытывала того покоя, смешанного с лёгкой грустью, который было у неё сейчас. Вся жизнь до трагедии была словно прелюдией к настоящей жизни. Тогда она была стрекозой, легкомысленно порхающей с цветка на цветок. А сейчас, ей казалось, что она как пчела, — трудится от рассвета до заката. И мёд, собираемый ею, имеет смысл в отличие от бессмысленных танцев стрекозы.

С каждым днём, думая о мистере Треверсе, она все больше поражалась тому, как мог он полюбить её, такую своевольную, легкомысленную и себялюбивую. И поражалась тому, что раньше не видела этого. Она пришла к выводу, что недостойна его любви. И почему-то мысли об этом тоже приносили покой, а ещё помогали свыкнуться с одиночеством. Ибо его любовь теперь казалась ей невозможной, хотя и такой желанной. А ещё ей иногда казалось, что мир вокруг изменился, стал красивее и радужнее. А на самом деле изменилась она сама.


Миссис Смит умерла через два месяца после того памятного обещания, успев перед смертью поцеловать свою новорождённую малютку. А Мэри не могла налюбоваться на прекрасное в смерти и такое одухотворённое лицо Кэтрин. Как и обещала, она сразу забрала малышку к себе, правда, не очень представляя, что с ней делать. Но Нэнси знала о детях почти всё. Недаром она вынянчила и её саму, и её матушку. Первым делом они наняли кормилицу, которая отказалась от денег, и, смущаясь, объяснила, что «она хочет сделать добро для ребёнка Кэтти». Потом миссис Норхелл принесла в подарок платьице для малышки, а за ней потянулась бесконечная процессия знакомых и знакомых знакомых Кэтрин, которые хотели обязательно сделать хоть маленький, но подарочек дочке миссис Смит. Мэри немного утомили такие проявления любви, хотя она и принимала их благодарно. Её материнские чувства постепенно вступали в свои права, и ей было чуть-чуть обидно, что дочку Кэтрин воспринимали только, как дочку Кэтрин, не упоминая о ней. А ведь при крещении Мэри назвала девочку в честь двух матерей, Кэтрин-Луиза, и дала свою фамилию. И теперь ей казалось, что она имеет на девочку столько прав, сколько и та, тело которой лежит теперь в земле.

Маленькая Лу, — это имя закрепилось за Кэтрин-Луизой с легкой руки Мэри, — доставляла очень мало хлопот. Она была, наверное, одним из самых милых младенцев, которые когда-либо рождались на свет. Но Мэри с непривычки очень уставала от своих новых обязанностей матери, хотя и очень любила их. Теперь её жизнь обрела тот смыл, который, она думала, уже потерян для неё навсегда.

Глава 4

Зиму сменила весна, а потом и лето, а для Мэри, увлечённой радостью материнства, дни пролетали, как один. Маленькая Лу уже садилась в кроватке и усиленно лепетала что-то на своем детском языке. Она не замечала ни шрамов Мэри, ни её уродства, да и вообще, Луизу мало что могло смутить. Она всегда безоблачно улыбалась и радовалась Божьему миру.

А у Мэри теперь почти не оставалось свободного времени, чтобы думать. Боль разлуки с мистером Треверсом постепенно притуплялась и забывалась. «Наверное, так и должно быть. Всему своё время» — думала Мэри, но ей почему-то становилось печально от этих мыслей.

За прошедшие дни она ещё сильнее сблизилась с семьёй Норхеллов, бывая у них почти каждый день. Иногда с Луизой, иногда одна. И вот как-то, оставив маленькую Лу дома, она по обыкновению сидела у Анны и вышивала. Больных летом почти не было, и мистер Норхелл всё свободное время проводил с женой и детьми. И в этот раз он вернулся со своих приходских дел ещё раньше. Анна ушла утешать маленького Джонни, а Мэри осталась встречать мистера Норхелла. Они разговорились, и девушка, сама не поняла, как рассказала ему свою историю и историю мистера Треверса со всеми её горестями и сомнениями. В её рассказе уже не было той боли, как раньше, только какая-то светлая и тихая печаль. И мистер Норхелл ответил ей такой же откровенностью:

— Мисс Лодж, помните, я рассказывал вам, что и в моей жизни было испытание. Не знаю, сможет ли мой рассказ о нём помочь вам, но, возможно, когда-нибудь вы сможете передать его тому, кому он поможет. Так вот, мне было тогда столько же лет, сколько и вам. Я был помолвлен, но не на Анне, а на другой девушке, которую очень сильно любил. Но кроме своей руки, сердца и бедности, я ничего не мог ей предложить. А это, как вы понимаете, — незавидное предложение. И, вот, незадолго до свадьбы она внезапно разорвала помолвку. Я не помню, какие слова она при этом говорила, и чем оправдывала свой поступок. Возможно, её склонили к этому родители, которым такой мезальянс был не по душе, но меня как будто накрыла тёмная ночь. Я не помню, как долго я выбирался из этой темноты, а когда выбрался, узнал, что моя бывшая невеста вышла замуж и стала богатой женщиной. Не описать всё, что я перечувствовал тогда. Я даже хотел отказаться от прихода, который мне давали, потому что не ощущал себя способным стать священником. Ведь священнику нужно быть утешителем для страждущих и обездоленных, а я сам тогда нуждался в утешении. И вот, в этот мрачный час я заболел. Мои родители были далеко, и только бедная девушка Анна, дочка соседа, приходила ухаживать за мной. Она утешала меня и помогала не только вылечить тело, но и душу. И постепенно глаза мои стали открываться. Я понял, что моя прежняя невеста не любила меня, потому что смогла от меня отказаться, хоть даже и по минутной слабости. А если бы я и женился на ней, кто знает, был бы я счастлив. Ведь она была не приспособлена для жизни в таких условиях, в которых привыкла жить моя милая Анна. И тогда я постепенно начал «выздоравливать» от своей прежней любви. А потом, не сразу, правда, увидел в Анне то, что вижу в ней и по сей день, — мистер Норхелл счастливо улыбнулся и закончил рассказ. А Мэри показалось, что она уже слышала где-то эту историю, только другими словами. Но где это могло быть? Она перебирала в памяти картинки из своей жизни. И вдруг остановилась на одном воспоминании. Её, наконец, осенило. Внутренне дрожа от какого-то предчувствия, она всё-таки задала вопрос:

— Мистер Норхелл, а как звали вашу невесту?

— Летиция.

Мэри даже не вздрогнула, она ожидала этого ответа. А потом спросила ещё:

— А вы не знаете, за кого она вышла замуж.

— Давно это было, я уже и не помню. Кажется, это была завидная партия, какой-то богатый холостяк с фамилией на «В» — Вартер или Вернус. А к чему этот вопрос, мисс Лодж?

— Вернер, да? — Вместо ответа, опять задала вопрос Мэри. Мистер Норхелл утвердительно кивнул. А Мэри продолжила:

- Я знала её, мистер Норхелл, я знала миссис Летицию Вернер.

— Знали? Постойте, почему «знали»? Что же случилось с ней?

— Она умерла от чахотки, ещё до того, как я приехала сюда.

— Вот оно как. — Мистер Норхел помолчал немного, а потом попросил, — Расскажите про неё ещё, мисс Лодж, пока не пришла Анна. Ей было бы больно услышать, о чём мы говорим, а я не хочу смущать её сердце напрасными тревогами.

И Мэри рассказала мистеру Норхеллу о Летиции со всей осторожностью, которое ей подсказывало сердце, чтобы не вызвать у него чувство вины. Рассказала она и о том, о чём слёзно просила её Летиция, — никогда не предавать своей любви. Закончился рассказ, Мэри молчала, молчал и мистер Норхелл. А потом, вздохнув, сказал:

— Видит Бог, я желал ей лучшей жизни! За такой небольшой проступок, она расплачивалась всю жизнь, пока я славил Создателя вместе с моей милой Анной. Это слишком жестокое наказание!

Мэри кивнула, ей было жалко подругу. Но в то же время её мучил тот самый вопрос, из-за которого она и рассказала о Летиции.

— Мистер Норхелл, — решилась она, — то, что я забыла о нём… Предательство ли это, как у Летиции?

— Но это ведь не ты забываешь его, это он забыл тебя.

— Нет, он не мог забыть. И это мучает меня больше всего, — призналась Мэри, — он не такой. Он не мог. Наверное, просто случилось какое-то недоразумение.

— Тогда предоставь Создателю устроить это. И Он сделает, как лучше. Твоя совесть чиста. Не сомневайся. Пусть всё идёт так, как должно. Как поживает Маленькая Лу? — перевёл разговор на другую тему мистер Норхелл. Мэри вздохнула с облегчением. Она не могла сказать, почему, но ей стало как-то легче от этого искреннего разговора. Она успокоилась и попыталась сделать то, что давно хотела — довериться Создателю и Его Промыслу.

Каждый новый день приносил Мэри новые радостные открытия. Она пыталась записывать их и свои переживания в дневник, и в какой-то степени ей помогало это упорядочить свои мысли и желания.


«17 июля

Сегодня Лу попыталась что-то сказать. Я с трудом разбираю её агуканье. Но это не оно, это было что-то новое. Она потянулась ручками ко мне и сказала что-то похожее на «мама». Это так прекрасно! Я так рада, что мне послана эта новая жизнь, чтобы лелеять и опекать её, и именно тогда, когда я даже не надеялась на это счастье. Я не представляю теперь, что могла бы не поддаться на уговоры мистера Норхелла, и не встретиться с Кэтрин. Я не представляю, что моей Лу, могло бы у меня не быть.

Сегодня я впервые написала Мег. Я знаю, что она обязательно передаст мой адрес Джеймсу. Но мне уже скоро исполнится двадцать один год, и я могу не опасаться, что они с Беллой заставят меня вернуться обратно. Я, надеюсь, у кузины всё хорошо, потому что это, пожалуй, единственный человек, за которого я по настоящему волнуюсь.